Старик истово мотал головой из стороны в сторону, не отрывая от киллера безумного взгляда.
– Нажимай, сука! И это будет единственным порядочным поступком за всю твою жалкую жизнь! Ну!!! – Рамзес взмахнул рукой, и профессор скорее инстинктивно, чем осознанно, задел пальцем клавиатуру, распознающую отпечатки пальцев.
Голограмма исчезла. В воздухе повисла цифра тридцать с двумя нулями.
Старик рухнул на пол, откинувшись спиной на выгнутую полосу святящегося пластика.
Отрешенный, Егерь следил за тем, как к нему приближается киллер.
– Ты писал, что теперь действие отменить нельзя. Надеюсь, ты не врал.
Прикованный к батарее не ответил.
– Пойдем, – мягко сказал Рамзес и наклонился к наручникам. Щелкнул замок, выпуская из стального пожатия раненую руку. – Я выведу тебя отсюда.
– Зачем, друг? – жалко вырвалось у Егеря.
– Удивляюсь я тебе. Ты ж всегда был правильным парнем. Помнишь то время, когда мы выводили штатских с острова, ловя спинами пули мародеров? А операции по зачистке от бандитов уцелевших прибрежных городов? Женщин, которых ты закрывал грудью? Детей, которых ты выносил на руках?.. Что с тобой случилось, брат?
– Со мной? Что случилось с тобой! С Хаммером! Ты сам говорил, помнишь? Что тебе для хорошей жизни нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги! Ты сам сказал это! Было много слов за и ни одного против!
Рамзес устало кивнул.
– Я сделал все, чтобы исправить свою ошибку.
– Ах, это была ошибка? И когда же ты прозрел? Вдруг, спустя три года? А Хаммер? Он тоже прозрел? Тоже решил исправить свою ошибку?!
– С Хаммером я разберусь, не сомневайся. Я тебе обещаю. И если захочешь, разберемся вместе.
Егерь покачал головой.
– Я не хочу ни с кем разбираться.
– Хватит страдать, брат. Пойдем.
Рамзес протянул руку и Егерь машинально ответил ему тем же. Его подняли и повели к выходу, положив жесткую ладонь на плечо.
– Сво-о-о-олочь!!! – вдруг протяжно закричал профессор.
В его руках дрожал автомат, оставленный Егерем на столе. Костлявый, бледный, как сама смерть, он давил на спусковой крючок, надеясь дать очередь, сражающую мучителя наповал. Прежде, чем раздался щелчок неснятого с предохранителя оружия, мгновенно среагировал Рамзес. Он оттолкнул Егеря, перехватывая АКМ. Росчерк пуль, застрявших в груди, прервал отчаянный крик старика.
– Как ты, не ушибся? – спросил киллер, снова подавая приятелю руку.
Егерь стонал, поднимаясь на ноги. В его голове, в теле, притупляя зрение и снижая слух, пульсировала Боль. Не говоря ни слова, он позволил увлечь себя к выходу. Молча, он набирал код, открывая дверь в предбанник. Потом, под успокаивающую болтовню Рамзеса набрав еще одну комбинацию, шагнул в пункт охраны.
– У меня аптечка, приведу тебя в порядок. Выживем, брат. Не в первый раз.
Егерь несколько оклемался только в помещении, по-прежнему заваленном трупами. Он обернулся, наблюдая за тем, как ударом приклада киллер разнес кодовый замок вдребезги. Протяжно всхлипнув, завелась сигнализация, короткими зуммерами отсчитывая время, оставшееся до взрыва.
– Я никуда не пойду, Рамзес, – обессилено сказал Егерь.
Киллер скорее догадался, чем услышал. Он заговорил, яростно выбрасывая слова, вцепившись руками в отвороты куртки. В перерывах между сигналами до Егеря долетали рваные фразы.
– …ты мужик! Всегда был… И стоит ли? Ради чего?.. А Хаммер?.. Хаммер… Тебя в расход, Мамуку! Адель… все простишь?
Егерь закрыл глаза.
– Я никуда не пойду, – сказал он, дожидаясь, пока его оставят в покое. И как только почувствовал свободу, рухнул на пол, по возможности оберегая раненую руку. Рядом с ним лежало на боку тело охранника. – Мне некуда идти, Рамзес. И незачем. Меня нигде не ждут. Я так устал…
Что-то говорил киллер, размахивая руками. Он попытался поднять тяжелое тело, но Егерь отмахнулся из последних сил, лягнув бывшего друга в грудь. Потом он закрыл глаза и завалился набок, впечатав щеку в бетон.
Когда он открыл глаза, никого рядом не было. Прямо на него смотрел мертвый охранник. В его глазах под туманной пеленой тоже скрывалась безграничная усталость.
В глубине, под бетоном, что-то дрогнуло. Вибрация волной прошлась по полу. Мигнул свет и тут же захлебнулась сигнализация. Установилась тишина и внезапно Егерю показалось, что ничего больше не произойдет. Кто знает, как на самом деле отработает направленный взрыв? Вполне возможно, в системе предусмотрена отмена нулевых координат и установлена защита от саморазрушения! А Рамзес мог блефовать, утверждая, что бункер заминирован! Придушив на корню надежду, подул ветер. Егеря слегка приподняло над полом. Он завис, теряя представление о тяжести собственного тела. Откуда-то снизу полился свет, словно каждая частица бетона парила в воздухе, пронизанным белым потоком. Свет гас – не сразу, постепенно. Тени удлинялись. Одна из них чернильным пятном подползла к самым ногам.
Стены завибрировали, потянулись, вздымая потолок в запредельную высь. Зашевелились столы, сорвались со стен мониторы, искрами разлетевшись по сторонам. Белое пламя разгоралось, выбрасывая вверх тонкие языки. Когда острые иглы добрались до тела Егеря, боль отступила. Вдруг мучительно, до спазмов в горле захотелось жить. Желание буквально ослепило его. Он хотел вскочить, крикнуть, срывая связки: «Нет, я не готов! Дайте время, я передумал!!!»
И в тот же миг Егерь увидел Ее. Бешеной собакой Она заскользила между трупами, отыскивая еще живую жертву. Мертвец Ей не понравился – Егерь видел, как труп раздулся, словно хотел вздохнуть, глаза лопнули, выпуская мутное облако линзы. Та, что искала, оттолкнула тело, как надоевшую игрушку. Охранник подлетел вверх, пронзенный белыми стрелами, разорвавшими его на миллиарды частиц. А потом Она остановилась и заглянула Егерю в глаза. Его мочевой пузырь непроизвольно опорожнился от страха, который он не испытывал никогда: в глазах той, что застыла рядом, ясно обозначилась грань, отделяющая его от небытия. От вечной темноты и тишины, в которых не будет ни мыслей, ни слов. В которых не будет его самого. Оставшаяся в его распоряжении доля секунды бытия свела человека с ума лишенной выбора неизбежностью. Скорее подумал, чем успел произнести, он бросил два слова в лицо той, кто не знала пощады.
– Только быстрей…
И Смерть послушно откликнулась.
7
Поистине изощренная казнь, которую практиковал римский император Макрин способна вызвать шок у слабонервных людей. Она состояла в том, что к трупу уже казненного привязывали приговоренного человека так тесно, что «рот живых прижимался ко рту мертвецов» и оставляли умирать от медленного гниения. Тиран был побежден в одной из войн, схвачен и отправлен в родные пенаты. По дороге он попытался свести счеты с жизнью, бросившись в пропасть, но потерпел неудачу. Его добил центурион. Тело Макрина бросили у дороги непогребенным, на радость стервятникам и хищникам.
– М-м-м…
– Терпи, Егор. Я предупреждал, что будет больно.
– М-м-м…
– Терпи. Осталось немного. Шов на лбу со временем станет совсем незаметен. А что касается остальных, то имплантаты, когда врастут в организм, сгладят кожу. Эти, знаешь ли, не оставляют за собой следов. Почти мгновенная регенерация – это их конек. Что и говорить…
Вздох.
– Скоро все закончится, Егор. И ты будешь – без сомнения – самым совершенным организмом. Симбионт. И вашим, и нашим. Тот, кто при любых раскладах… а я уже не верю в благополучный исход… выживет на нашей обреченной планете. Ты не поверишь, у меня всегда возникали ассоциации с оружием. Этакий двусредный автомат, способный одинаково профессионально работать и на суше, и в воде. Так что если хочешь – ты такой вот автомат… Так. Спокойно, не дергайся.
Снова вздох – тягучий, глубокий.
– Ты сам пошел на это. Честное слово, я до последнего думал, что тебя отпугнет мой рассказ о неудачных операциях. Но я ошибся. Тебя, как человека с непомерными амбициями… Только без обид, хорошо? Так вот. Тебя по жизни волнует только одно – возможность быть не просто первым, нет. Быть единственным! Из десяти только одна операция оказалась успешной. И я честно поставил тебя в известность. Но этот единственный шанс… Короче, ты завелся. Тихо, тихо, Егор. Ты выносливый человек. Еще чуть-чуть. Знаешь, какие у тебя были глаза, когда я тебе заявил о том, что операция будет проходить без наркоза?
Мучительный, долгий стон.
– Почти все… Так, о чем я говорил? А. Так вот, у тебя были глаза зверя, угодившего в ловушку. И способного отгрызть себе лапу, лишь бы вырваться на свободу. На самом деле, мне неинтересно, что толкнуло тебя на такой риск. Меня как исследователя волнует только результат. И чем больше я получу добровольцев, тем лучше. А вот с ними, как и ожидалось, возникли проблемы. Даже конечная перспектива, как то – «кошачье зрение» или возможность дышать под водой, не привлекает людей. Всех отпугивает плата за вновь приобретенные способности – боль. Кстати, о боли. Вот сейчас будет очень больно и придется потерпеть…
Тягостный, хриплый стон обрывается. И не темнота, а наоборот – яркий свет бросает сознание в небытие.
Опускалась ночь. Как всегда равнодушная, лишенная всяких принципов и на все закрывающая глаза. Было душно. Влага липкой паутиной выступала на коже. Где-то заунывно скрипела дверь, нарезая тишину на равные части. Тучи рассеялись, и на небосводе возникла луна, одноглазо наблюдавшая за тем, что творилось на земле. Расчлененную на тысячи островов и островков сушу ближе к утру накроет приливной волной, и лишь тем, что побольше, удастся удержаться на поверхности и встретить рассвет.
На дереве, слившись с густой листвой, уже почти сутки сидел Дикарь. Он развлекал себя страшными воспоминаниями, как мазохист, копаясь в том, что было скрыто. Напротив, на многочисленных сваях, погруженных в прибрежные волны, застыл бывший рыбоперерабатывающий комбинат. Огромный, трехуровневый, с амбразурами выбитых окон на верхнем этаже, он напоминал несуществующего монстра – этакую чудовищную многоножку, несущую уродливое тело в море на ногах-сваях. Грязно-коричневые пятна с ржавыми потеками только усиливали впечатление. Шкура гигантского зверя потрескалась и сочилась влагой, отливающей серебром в лунном свете. Время шло – то загорались искры в осколках стекол, то потухали, когда ночное светило накрывали облака.