На часах семь утра, за окном промозглый, серый рассвет. Из-за стены моей комнаты, где находится кухня, раздаются громкие голоса. Это родители. Опять. Кричат друг на друга, как всегда. Наверное, уже с самого утра налили себе "для настроения". А может, и не ложились вовсе.
Я с трудом свешиваю ноги с кровати. Пол холодный, и мне на секунду хочется снова завернуться в одеяло, спрятаться от этого мира. Но нельзя. Нельзя потакать слабостям и, что ещё хуже — задерживаться здесь дольше, чем нужно.
Застиранная футболка валяется на спинке стула, джоггеры — сложены на полу. Я поднимаю их, надеваю. Это единственные штаны, которые выглядят прилично. Стоили они дороже, чем я могу себе позволить, но я купила их на свою первую зарплату.
Сгребаю со стола тетради и ручка, закидывая их в старенький рюкзак, который я ношу ещё со средней школы. Он весь в потертостях, с лямками, которые я несколько раз перешивала. Но другого у меня нет.
Вздыхаю, смотрю вокруг. В комнате давно не убирались. Да и в целом в нашем доме не убирались, кажется, ещё со дня моего рождения.
Я открываю дверь медленно, фиксируя через образовавшуюся щель непрошенных гостей. В зале пусто. Дорога к ванной свободна.
Крепче прижимая рюкзак к себе, на цыпочках крадусь в нужную сторону.
— О, посмотрите, кто соизволил поднять свою жопу с кровати, — слышу голос матери. Она сидит на кухне, с мутными, пьяными глазами, смахивая на человека, который давно забыл, как выглядит зеркало.
— И тебе доброе утро, — бурчу я, проходя мимо. На столе — продукты, которые я принесла вчера. Урвала их в магазине по скидке, надеялась, что получится позавтракать нормально. А они… Уже половина на столе в качестве закуски.
— Настька! — рявкает отец из кухни. Его голос громкий, резкий, как удар в лицо. — Куда это ты намылилась?
— Подальше от вас, — огрызаюсь тихо, стараясь не смотреть в их сторону.
Я захлопываю за собой дверь ванной и наконец выдыхаю.
Здесь так же отвратительно, как и везде. На батарее — старое бельё, которое уже давным-давно высохло, но никто его не убирает. На полу валяются банки с краской, которые остались ещё с того ремонта, который так и не начался. Ванна пожелтевшая, в трещинах. Полки навесные, заваленные всем подряд: пустыми пузырьками, обрезками мыла, тюбиками кремов с истекшим сроком годности.
Выбросить бы весь хлам из дома. Да только кто мне позволит?
Я беру свою старую зубную щётку, выдавливаю остатки подсохшей пасты. Сколько раз я говорила матери купить новую? Бесполезно.
"Зачем?" — её любимое слово. — "Там же ещё есть".
Эти слова описывают всю нашу жизнь. Всё, что угодно, лишь бы не тратить деньги на действительно нужные и полезные вещи. Туалетная бумага заменяется рекламными газетами, а универсальный соус ко всем блюдам — старой упаковкой майонеза, которую можно выскрести ножом.
Смотрю на своё отражение в зеркале. Тусклое, как всё вокруг. Глаза запавшие, волосы собраны кое-как. Худющая, как жердь, потому что еда в этом доме — роскошь.
Всё, что у меня есть в карманах, — это те жалкие копейки, которые мне удается время от времени выручить из работы промоутером. Но и это выходит редко. Все же эта работа весьма непостоянна, а свободное время у меня появляется только после пар.
О том, чтобы бросить бюджетное обучение стараюсь вообще не думать, хотя мысль время от времени такая и возникает.
Выпускаю из груди тяжёлый вздох. Сегодня я выйду из этого дома, как и всегда, будто всё в порядке. Никто не должен знать, что происходит за этими стенами. Никто.
Звук текущей воды становится моим спасением. Она бьёт тонкими струйками о старый эмалированный металл, и в этот момент это звучит, как единственное, что ещё напоминает мне о нормальности. Холодные капли касаются моего лица, и на мгновение я забываю, где я, кто я, и что творится за этими стенами. Вода стекает по щекам, смывая усталость, которой я жила последние дни, недели… годы.
Я чувствую, как на дне души что-то еле-еле оживает. Словно в самой глубине ещё осталась крупица сил. И это даже не надежда. Это злость. Злость на эту жизнь, на этот дом, на себя.
Но как только я начинаю думать, что нашла хотя бы малюсенький островок покоя, реальность тут же напоминает о себе.
— Быстрее давай, ссать хочу! — громкий, противный голос невесть откуда взявшегося друга моих родителей пробивается сквозь дверь. Он иногда заглядывает к нам, последнее время все чаще. Так что я совсем не удивлена.
Прикрываю глаза, пытаюсь справиться с гневом, что мгновенно поднимается внутри.
— Так иди в туалет, — рявкаю в ответ, заранее зная, каков будет его следующий аргумент.
— Там твой батя с сигаретой уснул опять! — огрызается. — Мне его тащить предлагаешь, а?
Считаю до десяти. И обратно. Ничего не помогает. Сердце бешено колотится, и меня разрывает от ярости. Неужели это никогда не закончится?
Я быстро заканчиваю свои утренние процедуры, беру расчёску, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, и выхожу из ванной. Колян, сорокалетний алкоголик, сидящий на шее своей больной матери, уже стоит рядом с дверью, с своей обычной щербатой улыбкой, от которой меня коробит. Как-то, после очередной пьяной потасовки у нас на кухне, он горделиво обозвал их «боевыми шрамами».
— Ну, блять, наконец-то, — толкает он меня плечом и вваливается в ванную.
Я рассеянно веду взглядом по стене коридора, откуда проглядывается кухня. Мамы дома уже нет. Видимо, пошла за добавкой к соседям из второго подъезда, которые барыжат самогоном. Как всегда.
Каждый раз я задаю себе один и тот же вопрос: Как после всего этого можно вообще любить свою жизнь?
И без того поникшие плечи опускаются все ниже. Иду к выходу из дома, по пути заглядывая в туалет. Отец действительно уснул на унитазе. Трусы спущены, сигарета зажата в уголке рта. От него разит перегаром и уже въевшимся дешёвым табачным дымом. На секунду мне становится стыдно, но не перед собой. Перед всем миром, который я тщательно пытаюсь держать в неведении о том, что происходит за этими стенами.
С тихим вздохом вытаскиваю сигарету у него изо рта и тушу об пепельницу. Ещё не хватало пожара. Запах в туалете отвратительный, поэтому я тут же прикрываю дверь, стараясь не дышать.
Но всё равно это не стирается из памяти. Никак. Эти сцены, этот дом. Когда-то здесь был уют, было тепло. Я смутно помню те времена, но их хватает, чтобы сравнивать с тем, что есть сейчас.
Очередной раз вздыхаю. Без меня они пропадут. Да, скорее всего, так и будет. Но со мной они тоже едва ли стремятся к исправлению. Даже если я вдруг сорву джек-пот в лотерее. Просто будут дальше медленно гнить, проживая эти деньги. И как быть в такой ситуации?
Как можно быстрее обуваюсь и выбегаю на улицу. Свежий воздух бьёт в лицо, и я вздрагиваю от холода. Весенний дождь мелко накрапывает, холодит кожу. На мне только лёгкая кофта, потому что моя толстовка до сих пор валяется у матери в саду, где она её оставила ещё на прошлых выходных.
Я иду по пустой улице, по влажному асфальту, и капли дождя стекают по моим волосам. Это даже приятно. Этот звук — тихий шелест дождя — заглушает всё внутри. Пустоту, злость, отчаяние. Пусть и ненадолго.
Я справлюсь. Вытащу себя из этой ямы, вытащу родителей. Когда? Я не знаю. Может, после следующего семестра поискать работу получше? Или взять академ? Не знаю. Но я должна что-то сделать.
Для начала — не опоздать на пары. К счастью, остановка уже через дорогу, осталось лишь перейти пешеходный переход.
Я иду, даже не смотря по сторонам, полностью погружённая в свои мысли. В это время улицы нашего района обычно пусты, здесь редко ездят машины.
Но вдруг скрип шин и громкий сигнал вырывают меня из моих мыслей. Я резко поворачиваю голову. Красная спортивная машина резко тормозит в нескольких метрах от меня.
— Ты совсем ослепла, что ли?! — раздается мужской голос.
2. Прошлое
Из машины выходит высокий парень, с хмурым выражением лица. Его злость ощутима даже на расстоянии.
Я не могу вымолвить ни слова. Меня трясёт. Сердце колотится, как бешеное, от страха, что жизнь могла закончиться вот так — из-за моей глупости, из-за одного неосторожного шага. Стою, как вкопанная, и прихожу в себя только в тот момент, когда сильные руки хватают меня за плечи и начинают трясти.
Дыхание сбивается, мысли разлетаются в разные стороны. Мои дрожащие руки инстинктивно сжимаются на лямке рюкзака. Костяшки белеют, кожа на пальцах натягивается. Я не могу даже смотреть вверх, слишком тяжело осознать, что только что произошло.
— Эй, да очнись ты уже, — произносит парень раздражённым голосом.
Я моргаю, часто-часто, пока взгляд наконец не фокусируется на лице незнакомца.
На секунду замираю. Он выглядит так, будто только что сошёл с обложки модного журнала: ухоженный, сильный, от него исходит какая-то уверенность, как у людей, которые всегда получают то, что хотят.
— Ты в порядке? — его голос звучит спокойнее, когда он видит, что я наконец пришла в себя. — Не задел тебя?
Ощущаю на себе его изучающий мягкий, но пронзительный взгляд. Ожидаю, что он вот-вот начнёт ругаться, выплеснет на меня свою злость за то, что я чуть не бросилась под его машину. Но вместо этого выражение его лица смягчается ещё сильнее.
— Нет, — я мотаю головой, чувствуя, как голос звучит тонко и хрипло. — Испугалась только.
Парень облегчённо выдыхает.
— Хорошо, — говорит он. — Тачку только купил, не хватало ещё сразу в ДТП попасть.
Хочу огрызнуться на его замечание, ответить какой-нибудь колкостью, но в этот момент к остановке подъезжает мой автобус. Я дёргаюсь в сторону, забыв, что незнакомец всё ещё рядом, держит меня за плечи.
Сначала даже не понимаю, почему мне не удаётся сделать и шага. А следом скидываю задержавшиеся на моих плечах руки парня и пытаюсь догнать автобус, он уже трогается с места. Я почти успеваю, но последние два метра становятся непреодолимым препятствием.