— Думаю, ласкать тебя будет приятно, — предположил я и, не дождавшись ее ответа, — полюбопытствовал: — Ты возражаешь?
— Нет, — ответила женщина.
— Почему нет? — решил уточнить я.
— Я — ваша служанка, полностью, — сказала она.
Ее тело было необычайно чувствительно для свободной женщины. Оно, конечно, еще не было телом рабыни, но, в конце концов, Леди Феба, ей пока и не была. Впрочем, такое преобразование могло произойти очень легко, под воздействием ошейника и соответствующей дисциплины.
На короткое мгновение в памяти снова всплыл образ гордой и надменной Талены, дочери Убара, снова начавшей свой путь наверх. О да, при внимательном рассмотрении этого вопроса, я решил, что она просто замечательно смотрелась бы в цепях или извиваясь у моих ног и пытаясь заинтересовать меня. Кроме того, я не мог забыть того, какой высокомерной, надменной и жестокой была эта женщина по отношению ко мне, в Порт-Каре, с каким презрением она говорила со мной, отбросив все что между нами было прежде, наплевав на мою любовь к ней, когда я был парализован, беспомощен, и не мог даже самостоятельно подняться со стула, будучи жертвой яда Саллиуса Максимуса, прежде бывшего одним из пяти Убаров Порт-Кара, незадолго до принятия декларации о Суверенитете Совета Капитанов. Интересно, думала ли она, обо мне как об инвалиде, по-прежнему находящемся в Порт-Каре и сидящем перед огнем на все том же стуле. Но я выздоровел. Полностью! Я получил противоядие из Торвальдслэнда. Впрочем, у меня были подозрения, что Талена могла видеть меня из своего паланкина в Аре. Ведь буквально на следующую ночь была предпринята попытка покушения на мою жизнь в Туннелях, одном из рабских борделей Людмиллы, в честь которой даже улицу так и назвали: переулок рабских борделей Людмиллы. Было и еще кое-что: на берегу моря близ Брундизиума я своими глазами видел доказательства того, что она была виновна в измене Ару.
— Ой! — пискнула Леди Феба.
— О да, Талена, — подумал я про себя.
Теперь, по прошествии лет, набравшись жизненного опыта, я был уверен, что смог бы рассмотреть в ней рабыню. Возможно, я действительно был дураком, позволив ей уйти. Да, она могла бы стать интересной рабыней, возможно даже, самой низкой рабыней. Я поскорее выкинул мысли об этой женщине из своей головы.
— О-о-охх! — задохнулась Леди Феба, сидевшая с завязанными глазами передо мной в седле и уже нетерпеливо начинающая извиваться.
Тихо звякнули звенья цепочки рабских наручников. Я даже залюбовался приятным контрастом белых бедер девушки и гладкой, темной, глянцевой кожи седла. Иногда они плотно прижимались, расплющиваясь о седло, как будто в попытке охватить его изо всех сил, в других случаях, она, беспомощно ерзая, терлась ими по темной коже. Не думаю, что она была первой женщиной, которая была использована прямо на спине тарна. Ее колени внезапно подогнулись, она подняла их так, что почти обхватила ими луку седла. Я даже задался вопросом, не стоит ли мне пристегнуть к кольцам и ее лодыжки, удерживая бедра разведенными по разные стороны седла, лишив Леди Фебу всяческой возможности попытаться избежать моего внимания и вынудив ее тем самым испытать все те эмоции, что я для нее выбрал.
— О-о-ой, о-о-охх, — простонала женщина.
— Тихо, — шикнул я на нее.
— Вы остановились! — прошептала она.
— Тихо, — повторил я.
Будь она рабыней, а не свободной женщиной, и это повторение команды могло бы стоить ей мгновенной оплеухи или последующего наказания плетью.
Дежурный до этого с интересом посматривавший на нас, обернулся. Со стороны двора донеслись звуки, свидетельствовавшие о возникшей там сумятице и волнении.
— Эй, парень, — окликнул я его и бросил вниз монету.
— Благодарю, тарнсмэн! — обрадовано крикнул он, не ожидая вознаграждение такого размера.
Я вполне обоснованно был уверен относительно причин этого волнения, и таким образом, решил, что мне пора убираться из «Кривого тарна» подобру-поздорову.
— Вы по-настоящему щедры, тарнсмэн, — сказал дежурный, отходя в сторону.
Это было разумной предосторожностью с его стороны, ибо при взлете тарн запросто мог смахнуть его с платформы. А до рва лететь было приблизительно футов семьдесят-восемьдесят, что было бы особенно обидно, получив только что целый серебряный тарск. Швыряя дежурному монету такого достоинства, я, конечно, делал широкий, и как мне кажется, немного хвастливый жест. Однако с другой стороны, в действительности он мне практически ничего не стоил, поскольку монету я извлек из того кошелька, что прихватил с собой из мыльни у здоровяка из компании Артемидория.
Я быстро затянул наверх веревочную лестницу, смотал ее и закрепил на боку седла. Отчаянные вопли, крики негодования и шум драки теперь уже доносились сюда совершенно отчетливо. Судя по всему, в потасовке участвовали как минимум четыре-пять человек. Уверен, что различил даже звуки ударов и крики боли.
Я взял в руки поводья и отрегулировал их так, чтобы натяжение на всех было одинаковым, и птица с радостным нетерпением и готовностью направилась сквозь тарновые ворота к переднему краю посадочной платформы. Отсюда тарн, мог взлететь одним взмахом крыльев, немедленно оторвавшись от земли.
— Держись крепче, — предупредил я свою служанку.
Она застонала от страха, но изо всех своих сил вцепилась в луку седла.
— О, Вы только посмотрите, — привлек мое внимание дежурный. — Там какой-то голый мужик! Дерется!
— Неужели! — сразу заинтересовался я.
— Точно вам говорю! — заверил он меня.
— Интересно, — сказал я.
— Наверное, не оплатил свои счета и теперь пытается смыться, — предположил дежурный, кстати, не проявляя ни малейшего желания помчаться вниз и присоединиться к драке.
Весьма разумное решение, на мой взгляд.
— Это он напрасно, — заметил я.
Сам я оплатил все свои счета должным образом прежде, чем покинуть главный корпус «Кривого тарна». Что ни говори, но делать это нужно. В конце концов, владельцам постоялых дворов было бы трудно оставаться на плаву, если бы никто не платил по счетам. Это не очень практично, удерживать каждого мужчину или женщину в ожидании пока кто-нибудь не внесет за них сумму выкупа. Впрочем, не буду отрицать и того, что некоторые гореанские постоялые дворы, особенно расположенные в отдаленных районах, зачастую функционируют как немногим более чем ловушки для женщин, и в действительности содержатся местным работорговцем.
— Кажется, этот растяпа пытается пробиться в этом направлении, — заметил дежурный.
— Очень интересно, — хмыкнул я.
На мой взгляд, если этот товарищ действительно пытался убежать, не оплатив по счетам, то это направление было бы самым экстравагантным из всех для него возможных. Но кстати говоря, если бы здесь на самом деле имела места попытка сбежать не оплатив долг, то я едва ли мог обвинить его. Цены в «Кривом тарне» действительно были возмутительны. Мой собственный счет, например, в сумме дошел до девятнадцати медных тарсков и одного бит-тарска. Последний за использование Леди Темионы этой ночью. Если перечислить все по пунктам то сюда вошли десять за постой, два за ванну и принадлежности для нее, два за одеяла, пять за хлеб, пагу и кашу, ну и опять же бит-тарск за ан с Леди Темионой, единственное в этом чеке, что возможно, было в пределах разумных границ. И это притом, что я обошелся без завтрака этим утром, правда, прежде всего, чтобы сэкономить время, но, не скрою, отчасти это было сделано и исходя из законного протеста к ценам «Кривого тарна». К счастью, в моем дорожном мешке еще оставались несколько полос вяленого тарска. Правда, я не был уверен, сочтет ли Леди Феба их съедобными или нет, но боюсь, что ей придется отучаться быть привередливой в еде. Заодно, научу-ка я ее брать их в рот с моей руки. Это поможет ей понять, что теперь она в плане пищи полностью зависит от мужчин.
— Как там поживает наш друг? — поинтересовался я.
— Он упал! Все они взяли его! Ого, да он встает! — комментировал дежурный. — Ха! Парни успели надеть на него цепи!
— Ну, тогда желаю всего хорошего, — сказал я дежурному.
Честно говоря, я подумывал о том, чтобы подождать на платформе еще некоторое время, конечно, в случае, если бы бородачу удалось бы достичь ее, а уже затем, на его глазах обратиться в бегство, но как выяснилось, теперь он нескоро доберется досюда, по крайней мере, не этим утром.
— И вам всего хорошего! — крикнул дежурный, цепляясь за столб тарновых ворот.
Я откинулся в седле и решительно потянул верхнюю пару поводьев, вслед за этим тарн, издав радостный крик, ударил крыльями, и устремился в небо, сопровождаемый воплем ужаса моей служанки, мертвой хваткой вцепившейся в луку седла.
Лишь настоящие любители езды на лошади, познавшие восхитительное волнение, которое испытываешь, скача на этом изумительном животном, ощущая его силу, скорость, отзывчивость на малейшее желание наездника, наслаждающиеся своей властью над ним, сроднившиеся с ним до такой степени, что чувствуют каждый его вдох, каждое движения его тела, каждый удар его копыт по земле, смогут по-настоящему понять меня. Лично меня нисколько не удивляет тот факт, что народы, не знавшие лошадей, бежали в панике, от одного вида всадников, конечно при первой встрече с ними, принимая наездника и его животное за некое единое существо полуживотное-получеловека, удивительную, невероятно быструю гигантскую вооруженную химеру, нечто невероятно быстрое, казалось, летящее над землей, неустанное, непобедимое и беспощадное, чему на законных основаниях должен принадлежать этот мир. Возможно именно такие первые встречи, приукрашенные испуганными очевидцами, могли стать причиной возникновения мифов о кентаврах, полулюдях-полуконях. Так что, легендарная природа кентавра, его склонностей, его жадности и властолюбия, возможно, при ближайшем рассмотрении, не более чем хорошо забытый исторический факт, относящийся к временам приручения лошадей, и к первому восприятию всадника и его роли, теми, кто все еще передвигался пешком. И даже позже, когда для всех уже стало ясно, что наездник не является единым целым со своим животным, страх перед всадником только возрастал. К счастью для многих, племена, до такой степени сроднившиеся с лошадями, в основном обитали на окраинах цивилизации. И все же, бывало и так, что они подобно штор