Поспешно сняв одежду и оружие с охранника, которого только что вырубил, я оделся. Правда, я заменил меч, убрав тот, что был в его ножнах на тот, что я взял у арбалетчика. Его эфес показался мне более ухватистым.
Еще один камень ударил в стены цитадели не далее сотни футов от камеры, где мы находились. Пол подо мной вздрогнул. Надзирательница у стены, застонала, и еще сильнее прижала руки к голове. Я оттащил тела всех троих стражников в угол камеры и закидал соломой. Теперь их не будет видно в смотровое окошко.
Закончив с неотложными делами, я повернулся к Леди Клодии, которая по-прежнему стояла на коленях, там же где ее поставил старший из стражников. Глаза женщины были широко распахнуты. Ее тело стягивали не менее пятидесяти витков веревки, а на шее красовался ошейник, со свисавшим с него поводком.
— Привет, — сказал я, улыбнувшись.
— Вы должны бежать! — торопливо зашептала она. — Спасайтесь! Меня хорошо знают в городе! Уходите, забудьте обо мне!
Я освободил ее горло от ошейника.
— Не задерживайтесь из-за меня! — взмолилась женщина. — Бегите!
Я начал сматывать веревку с ее тела.
— Палач может прийти в любой момент, — несчастно пролепетала она.
— Он скорее подумает, что я тебя связываю, чем развязываю, — отмахнулся я.
Она застонала.
Наконец, вся веревка была у меня в руках, и я осмотрел женщину так, как рабовладелец осматривает свою рабыню. Клодия испуганно съежилась, но потом, выпрямилась, расправив плечи. Да, она действительно принесет хорошую прибыль на невольничьем рынке.
— Вы должны оставить меня! — всхлипнула женщина.
— Хм, Ты слишком соблазнительна, чтобы оставить тебя, — усмехнулся я.
Она уставилась на меня диким взглядом, в котором тут же появился радостный блеск.
— Точно, — кивнул я.
Она засмеялась и улыбнулась мне сквозь слезы.
— Я рада, что господин доволен мной, — прошептала моя сокамерница.
— Где это Ты умудрилась услышать подобную фразу? — полюбопытствовал я.
— Как-то раз подслушала, как рабыня говорила со своим владельцем, — улыбнулась Клодия.
— И что же Ты сделала потом? — спросил я.
— Убежал домой, бросилась на кровать, била по ней кулаками, плакала и извивалась в расстройстве, — призналась женщина.
— Надеюсь, Ты понимаешь, что эти слова подходят для тебя, — заметил я.
— Я понимаю! — закивала она. — Я знаю!
Я заглянул в кошелек стражника, который теперь носил на своем поясе. Как я и надеялся, там нашлась корка хлеба. Где еще можно было хранить такое богатство в Форпосте Ара в эти дни? Это могла быть его заначка на черный день, или дневная порция. Я не сомневался, что для него эта корка хлеба стоила дороже золота. Я отдал хлеб Клодии, и она, благодарно глядя мне в глаза, с жадностью затолкала его себе в рот.
— Загляни в кошельки тех двоих, — велел я. — У них тоже может быть немного еды. Если найдешь, ешь, не стесняйся. Потом, присоединяйся ко мне.
Клодия не заставила просить себя дважды и бросилась к куче соломы под которой лежали охранники. Мне понравилось то, с какой живостью она выполняла мое распоряжение. Похоже, она и вправду, внезапно, стала другим человеком. Я же отошел к стене где раскинув ноги в стороны и прикрыв голова руками лежала наша надзирательница. Услышав, что я встал рядом с ней, девушка не замедлила развести ноги еще шире, в результате чего ее искусно подрезанная юбка сползла на бедра. Вынужден был признать, что икры и лодыжки у нее были просто превосходные.
— Здесь есть еда, — радостно воскликнула Клодия из угла.
— Хорошо, — отозвался я. — Съешь.
Она торопливо запихнула кусок хлеба в рот, давясь им, словно превратилась в голодное жадное маленькое животное. Скорее даже она питалась с рвением полуголодной рабыни.
— Сведи ноги, — приказал я, глядя вниз на надзирательницу, — руки вытяни по бокам, ладонями вверх.
Как только девушка выполнила мою команду, я присел рядом с ней. Она тревожно дернулась, но позы не изменила.
— Эти тряпки, несомненно, скроены таким способом, чтобы их легко было сбросить с себя, не так ли? — осведомился я.
Надзирательница буркнула что-то гневное и непроизвольно дернулась. В любом случае, ее платья я пока не касался. Зато сдернул с нее тюрбан, о котором я изначально подумал, что он предназначен, чтобы прикрыть остриженную налысо голову.
— Ой! — взвизгнула девушка.
— Ух-ты! — опешил я, к своему удивлению обнаружив, что ее волосы, выпавшие из-под тюрбана, рассыпались ниже плеч.
— Ого, — выдохнула Леди Клодия, заинтересовавшись происходящим, подошедшая ко мне, с коркой хлеба в руке.
— Да, — протянул я. — А волосы-то не сострижены.
Надзирательница сердито дернулась.
— Насколько я помню, — сказал я, обращаясь к Леди Клодии, — Ты тоже не захотела постричься.
— Нет, — улыбаясь, ответила та. — Я была слишком тщеславна, и слишком гордилась ими. Мне казалось, что они слишком красивы, и мне не хотелось походить на одну из тех девок, которые носят воду на карьере, или работают на мануфактуре или в жаркой прачечной. Я решила, что пусть другие женщины жертвуют своими волосами, а не я. Правда, когда меня поймали на стене, волос я лишилась мгновенно.
— Тогда это уже было наказанием, — заметил я.
— Несомненно, — согласилась Клодия, — кроме того, у города была потребность в тросах для катапульт.
— Как тебя зовут, пленница? — спросил я нашу бывшую надзирательницу.
— Пленница? — попыталась возмутиться она.
— Даже не сомневайся, — заверил ее я.
— Публия, — представилась девушка.
— Ты свободная? — решил уточнить я.
— Конечно! — ответила она возмущенно.
— Ты уж прости меня, — усмехнулся я, — но наиболее распространенные места клеймения прикрыты этими тряпками.
Девушка опять дернулась.
— Как Ты думаешь, — обратился я к Клодии, — побуждения Леди Публии, касательно ее волос, были такие же как и у тебя?
— Думаю, что да, — с набитым ртом проговорила женщина, только что запихнувшая в рот остатки хлеба.
— И Ты абсолютно правильно думаешь, — заверил ее я, — но, подозреваю, что в ее случае, была еще одна причина, до которой Ты не додумалась.
— Какая же? — сразу заинтересовалась Клодия.
Но я уже обернулся к нашей лежащей ничком пленнице и спросил:
— Из какой Ты касты?
— Из торговцев, — ответила Публия.
— В целом, это довольно зажиточная каста, — заметил я.
— Это и моя каста тоже, — признала Клодия.
Я сдернул кошелек с пояса пленницы, порвав при этом шнурки. Тяжелый у нее оказался кошель. Бросив его своей сокамернице, я кивнул, чтобы она проверила, что в нем.
— Ух-ты, сколько здесь золота, — воскликнула она.
— Пересыпь его в мой кошелек, — приказал я, и Клодия немедленно занялась делом.
— Как же так, Леди Публия? — спросил я. — Ты, член касты Торговцев, и до самого последнего момента обладательница тяжелого кошелька, вдруг ходишь босой и рядишься в тряпки?
Девушка помалкивала.
— Да еще такие интересные тряпки? — добавил я, хмыкнув.
Она снова предпочла не отвечать на мой вопрос.
— Что-то я сомневаюсь, что Ты сама их шила, — заметил я, потеребив ткань пальцами. — Чувствуется, знаешь ли, рука опытного портного. Если присмотреться к швам повнимательнее, то видно, что работал профессионал, слишком уж они плотные, ровные и аккуратные. Впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что кроил он по твоим указаниям. Все точно просчитано, чтобы казаться обносками, но при тщательном рассмотрении, видно, что это больше похоже на карнавальный костюм.
При этом я улыбнулся про себя. Я знал, что рабыни тоже частенько практикуют подобные хитрости со своим короткими откровенными та-тирами, кажущимися простыми лохмотьями, подходящими их низкому статусу. Видел я, как они трудились над такими тряпками, чтобы показать дюйм своего тела здесь, но скрыть там, таким образом, создавая шедевр чувственности, уязвимости и провокации. Такими, и не только, способами, эти соблазнительные, любвеобильные, закованные в ошейники маленькие животные, часто спасают себя от наказаний и доводят свих владельцев до полубезумного от желания и страсти состояния.
— Поздравляю, — усмехнулся я. — Весь ансамбль продуман до последней детали, особенно мне понравились разные длины зубцов на подоле, отчего твои икры время от времени сверкают а разрезах. Все говорит о том, что у тебя замечательное воображение и изумительный вкус.
Пленница что-то пискнула, но на этот раз мне послышались нотки удовлетворения.
— Вопрос относительно того, зачем тебе мог бы понадобиться такой костюмчик, конечно, остается открытым.
Девушка, лежавшая передо мной, замерла.
— Впрочем, загадка легко решается, — усмехнулся я, — если знать, как эти одежды, в отличие от одежд свободной женщины, могут быть легко, быстро и вызывающе сброшены. Интересно, носишь ли Ты, типичное для свободных женщин, даже представительниц низших каст, нижнее белье?
Маленькие кулачки бывшей надзирательница в ярости сжались так, что побелели костяшки пальцев.
— А ну-ка вставай на колени, — приказал я, — теперь повернись лицом ко мне.
Девушка повернулась, не скрывая своего раздражения, впрочем, вся ее злость сразу сменилась страхом, робостью и послушанием, стоило мне только взяться за ее вуаль. Я осторожно потянул легкую ткань на себя, и Публия немедленно упала на четвереньках, в надежде уменьшить натяжение на вуали, и не дать мне сдернуть ее. Глаза девушки вдруг стали безумными, расширились и чуть не выпали из орбит.
— Нет, — простонала она, — пожалуйста, только не снимайте мою вуаль.
— Да я и не собирался этого делать, — успокоил я Публию, и дождавшись ее вздоха облегчения, добавил: — Леди Клодия сделает это.
Из широко раскрытых глаз девушки брызнули слезы отчаяния.
— В конце концов, Ты же видела ее без вуали, — пожал я плечами.
Пленница заплакала.
— Оставайся на четвереньках, — предостерег я бывшую надзирательницу.
Стоя так, она была неспособна помешать Клодии, ну и конечно не смогла бы прикрыть лицо руками.