Пятнадцать кораблей, главным образом из Порт-Коса, остававшиеся у пирсов, были практически пусты, за исключением экипажа и десанта. Сигнальщик на юте «Таис» поднес к губам рожок и над гаванью пронесся его хриплый рев. Насколько я понял, это был сигнал сбора. Многочисленные солдаты, гвардейцы, вооруженные гребцы, оборонявшие внутреннюю сторону пирсов, в четком порядке, быстро и без суеты, отступили к ожидавшим их галерам. Кто-то воспользовался сходнями и трапами, на большинство прыгало прямо через борта.
На некоторых кораблях, на палубах скопилось столько народу, что для гребцов почти не осталось места, чтобы нормально управляться с веслами. Ватерлиния поднялась настолько, что тараны ушли под воду не меньше чем на ярд. Оставшиеся на причалах несколько матросов быстро, но без суеты, начали сбрасывать с причальных кнехтов, один за другим, швартовы. Последними полетели в воду троса их собственной галеры, и парни, не мешкая ни ина, перепрыгнули с причала на палубу. Некоторые корабли отошли от причалов, оттолкнувшись от них тремя шестами, традиционно используемыми для этой цели. Одним из них была и флагманская галера называемая «Тина».
Я осмотрел акваторию гавани. Стоявшие там корабли начали выбирать якоря. Кстати, все они встали на два якоря, бросив по одному с носа и с кормы, так, чтобы форштевни смотрели на пирсы. Огромные глаза, нарисованные на носах этих судов, теперь поворачивались на север в сторону могучего Воска. Изображение таких глаз, весьма распространенная традиция среди гореанских мореходов. Как же еще, спрашивают некоторые моряки, корабль может увидеть свой путь? Для гореанского моряка, как и для многих, кто, связав свою жизнь с морем, изучив его повадки, кто опасается и любит его стихию, корабль видится чем-то большим, чем просто построенная из железа и дерева конструкция. Это — больше, чем рангоут и такелаж, блока и канаты, бимсы и шпангоуты, брезент и пакля. Для моряка его корабль — это некая неопределимая, почти мистическая драгоценность, в которой скрыто нечто большее, чем это видится на первый взгляд, некая поразительная тайна, заставляющая человека относиться как нему как к одушевленному существу, как к другу, как к любимой. Хотя, честно говоря, я редко слышал, чтобы эти суровые парни говорили об этом открыто, особенно когда при этом присутствуют «береговые урты». Многие гореанские моряки, как мне кажется, уверены, что корабль это в некотором роде живое существо, и оживает он именно в тот момент, когда на его носу рисуют глаза. Как говорят некоторые мои знакомые, корабль оживает тогда, когда может видеть. Конечно, кто-то может расценить это как суеверие, но с другой стороны это ведь также может быть расценено как любовь.
Большинство галер находившихся в акватории внешней гавани, теперь подняли и закрепили по-походному свои якоря, и теперь стояли носом на север.
Я бросил последний взгляд назад на пристань и цитадель, находившиеся вдали, по ту сторону причалов и внутренней гавани. Отсюда еще можно было разглядеть остатки перехода. Цитадель горела. Дым, поднимавшийся над ней и над городом, медленно проплывал над пирсами. Пожалуй, эти пожары будут бушевать еще дня три, как минимум. Улыбнувшись, я посмотрел на то, что осталось от мостков соединявших пристань с причалами. Хорошая была драка! Не думаю, что мужчины Коса или Форпоста Ара имели причины сожалеть о том, что там произошло. Слава — это по-своему тоже победа.
Я отвернулся от цитадели и посмотрел на гавань.
Последние корабли один за другим отошли от причалов. Их весла дружно ударили, вспенив воду под бортами, пошли назад, вынырнули, сбрасывая целые водопады со своих лопастей, пролетели вперед и снова погрузились под воду.
Первая из галер уже прошла по фарватеру и выходила в реку. Другие, строясь в кильватерную колонну, брали курс вслед за ней.
Только «Таис» все еще стояла у причала.
— Капитан? — окликнул меня знакомый звонкий голос.
Это был все тот же юный арбалетчик. И конечно в сопровождении своего друга.
Мы с парнями сбросили с кнехтов швартовы, а затем, перепрыгнув через планширь, оказались на палубе «Таис». Сразу же три матроса, уперли длинные шесты в причал и, поднатужившись, оттолкнули корабль от пирса.
— Весла на воду! — громко скомандовал гребной мастер.
Глава 21Река
— Приведите первую из этих женщин, — приказал Амилиан.
Дело было в середине первой половины дня, на следующие сутки после эвакуации из Форпоста Ара.
«Таис» медленно шла на запад, подгоняемая мощным течением Воска, возглавляя основной отряд флотилии. Впереди, с трудом различимые отсюда, строем уступа, следовали четыре галеры меньшего размера. Фактически они формировали авангард флотилии. В арьергарде, отстав приблизительно на один пасанг от основной группы кораблей, держались две галеры, не несшие никаких знаков различия, и даже скрывшие свои названия под слоями брезента. Одним из этих, замыкающих кораблей была «Тина», с капитаном которой у меня была содержательная беседа.
— Есть, Командующий, — ответил мужчина.
Амилиан сидел на палубе, перед трапом ведущими на рулевую палубу и, дальше на палубу юта, в свою очередь, заканчивавшуюся кормовой площадкой предназначенной для крепления такелажа. Каллидор из Порт-Коса, его друг, стоял подле него. По другую сторону от командующего высилась фигура Сурилия. Присутствовали здесь и Марсий вместе с теми стражниками, с которыми я, впервые столкнувшись в камере, позднее бок о бок сражался, удерживая мостки между пристанью и пирсами. Был тут и седой воин, дольше всех продержавшийся рядом со мной в бою, и также попросивший разрешения соприсутствовать. Все они были ранены. Марсий и один из стражников лежали на соломенных тюфяках, остальные сидели на палубе. Молодой воин, Марк, достигший Порт-Коса и приведший корабли, сделавшие возможной эвакуацию людей с причалов, тоже был рядом. Теперь, несмотря на его юность, его место находилось рядом с командующим, и было одним из самых высоких среди оставшихся в живых воинов Форпоста Ара. Собрались здесь и многие другие, вместе с кем мне посчастливилось драться на стене и в других местах. Среди них были и два совсем юных паренька, служивших моими посыльными на стене, да и позже на пристани, принесших немало пользы. Все, кто стоял с нами в это время и в этом месте, теперь занимали самое высокое положение среди выживших граждан Форпоста Ара.
Я осмотрелся, с удовлетворением отмечая отличия, появившиеся в них теперь изменения, когда у них появилась возможность нормально поесть и выспаться в течение целой ночи, хотя и на узкой, переполненной палубе галеры. Не исключено, что для многих из них это была первая ночь за долгие недели, не прерванная дежурствами или тревогами.
«Первую из этих женщин» еще не привели. Ее как раз заковывали в приготовленные для нее цепи. Она по-прежнему оставалась все в том же импровизированном рабском капюшоне. Впрочем, я стягивал с нее этот мешок вчера вечером и сегодня рано утром, правда, таким способом, чтобы не открыть ей глаза, а только покормить и напоить, заранее попросив, чтобы ее предупредили о молчании прежде, чем я вытащу кляп. Конечно, она знала, что находилась на галере, двигавшейся по течению Воска, а значит на запад, но у нее не было никаких идей относительно того, куда именно, где она находится в данный момент, и о том, что ждет ее лично. Ее держали вместе с другими женщинами, которые за одним единственным исключением, были рабынями, и которым было приказано соблюдать тишину. Голоса, которые слышала девушка вокруг себя, по большей части принадлежали команде «Таис», имевшей косианский акцент, или точнее весьма близкий к нему.
Вчера ближе к вечеру, вскоре после того, как мы покинули гавань Форпоста Ара, я наконец-то стянул со своего лица уже изрядно надоевшую маску Марсия и, покачав головой, с удовольствием почувствовал свежий ветер Воска на своей коже.
— Я так и думал, что это был Ты, — слабым голосом проговорил тогда Амилиан. — Больше просто некому. О твоем побеге вместе с этой грязной предательницей Клодией, после отзыва войск из цитадели и отступления на пристань стало известно всем. Нам сообщил об этом старина Марсий, и его стражники. Кроме того, насколько я знаю, в Форпосте Ара нет никого, кто бы мог похвастаться таким владением мечом.
— Вы могли бы запросто смешаться с косианцами, — заметил мужчина, оказавшийся в тот момент поблизости, — в суматохе боя это было бы несложно. Почему Вы этого не сделали?
— Кому-то, ведь, нужно было защищать стену, — пожал я плечами. — А дальше, одно следовало из другого.
— А еще, если бы Ты не удерживал стену, так долго, — добавил Амилиан, — не задержал бы косианцев в воротах, на пристани и на переходе, этот день закончился бы для нас задолго до прибытия Каллидора.
Многие мужчины согласно закивали на эго слова.
— Это был пустяк, — пожал я плечами.
В нескольких футах позади и чуть левее Амилиана, рядом с трапом ведущим на рулевую палубу, на коленях стояла Ширли, его хорошенькая белокурая рабыня. Она больше не была настолько бледной и голодной как прежде. Отдых и пища значительно освежили девушку. Ее светлые коротко остриженные, а возможно и просто обритые в первые дни осады, волосы, уже немного отросли. Теперь, по мере возвращения сил в тело рабыни, все сильнее появлялись прозрачные намеки на скорое наполнение ее красоты той чувственностью, которая заставляет мужчин выкладывать огромные суммы на торгах, и может заставить ее господина обезуметь от страсти. Глядя на нее, закованную в цепи, я пришел к выводу, что и Амилиан тоже должен чувствовать себя намного лучше и намного сильнее. И пусть девушка всем сердцем любит своего господина, и никогда даже не помышляет о том, чтобы сбежать от него, насколько бы абсурдной не была бы такая мечта на Горе, учитывая клеймо, ошейник и неодобрительное е этому отношение общества, рабыня знает, что при случае она будет закована в цепи. Этот акт символизирует желание ее господина видеть ее в своих цепях и владеть ей. Этот акт символизирует его власть над ней. Несмотря на их обоюдную любовь, она — по-прежнему его собственность и его рабыня.