— Вы что, не знаете, как надо извиваться? — засмеялась третья девица.
— Как получилось, что эти две шлюхи оказались на носу? — полюбопытствовал другой мужчина, по виду тоже косианец.
— А не плохо у них получается, — заметил подошедший первым.
— Медленнее, — скомандовал рабыням надсмотрщик.
— Ай-и-и! — восхищенно выкрикнул кто-то на причале.
— И все же, почему Вы вывесили на носу этих двоих? — не отставал второй косианец.
— Замерли, — приказал матрос двум рабыням, и те неподвижно повисли, под выставленными за борт брусьями, высоко подняв руки над головами, отчего их вытянутые в струнку, упакованные в кожу и цепи тела, казались еще красивее и соблазнительнее.
— Превосходно! — возбужденно выдохнул первый из косианцев.
Надсмотрщик дважды экспансивно взмахнул смотанной плетью, указав поочередно сначала на левый борт, потом на правый, как бы привлекая внимание, висящим там фигурам двух прекрасных рабынь.
— А разве Вы сами не можете предположить? — поинтересовался он назойливого мужчину.
— Да! — воскликнул тот.
— Разве они не достойны того, чтобы украсить форштевень? — спросил матрос, обращаясь к толпе.
— Да! — послышались возбужденные мужские крики.
Трудно было не согласиться с их мнением, женщины действительно были достойны этого, и не только благодаря соблазнительности их, столь хорошо выставленных фигур, но теперь и отлично видимой красоте их лиц.
Я заметил в толпе рабыню в откровенной тунике, больше похожей на тряпку, которая, прижавшись носом к мужчине и потираясь лицом о левое плечо, усиленно пыталась отвлечь его от вывешенных рабынь. Невольница изо всех сил старалась привлечь внимание своего хозяина к рассмотрению своего собственного, весьма значительного очарования.
— Но, впрочем, есть и другая причина! — намекнул матрос.
— О-о? — заинтересованно протянул спрашивавший.
— Эту назвали Публией, — сообщил надсмотрщик, — а эту Клодией.
Каждый раз, называя имя рабыни, мужчина легким движением кисти посылал вниз кончик плети, щелкнув им сначала Публию, а потом и Клодию. При каждом таком прикосновении, скорее игривом, чем болезненном, невольницы дергались в страхе. Обе они уже успели почувствовать, что такое плеть, а Клодия так всего несколько енов назад. Столь бурная реакция рабынь вызвала еще одну волну смеха.
— Они были обе, еще недавно были свободными женщинами Форпоста Ара, — продолжил матрос. — Публия посмела одеваться таким способом, чтобы была скрыта ее каста, каста Торговцев.
Косианец, тоже оказавшийся торговцем даже вскрикнул от гнева.
— Она ни хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что она была богата! — добавил надсмотрщик.
— Ну теперь-то она не богата! — усмехнулся кто-то из толпы.
— Пускай-ка она теперь сама пообслуживает богачей! — выкрикнул хорошо одетый мужчина.
— Уж лучше пусть послужит хозяину из низкой касты, — предложил, поедавший Публию глазами, парень в одежде касты Кузнецов, — но с тем же, или даже большим совершенством, чем потребовали бы от нее в высоком доме!
Этот парень заставил меня улыбнуться. Не секрет, что от рабынь, когда-то принадлежавших к высшим кастам, и на свою беду попавших к представителям низких каст, ожидается очень многое. Безусловно, у них теперь вообще нет касты любого вида. Даже человек из самой низкой из каст невообразимо выше их, поскольку в его доме они — всего лишь домашние животные.
— Она собиралась пережить падение Форпоста Ара, и наплевать ей было на то, что могло бы случиться с ее сестрами по городу, — сообщил матрос.
Это известие было встречено еще более гневными криками.
— Воспользовавшись такими ухищрениями, как провоцирующее платье и аксессуары, обнажавшее даже ее икры, она надеялась, что ее примут за простую незначительную красотку. А чтобы быть еще привлекательнее для захватчиков, она даже отказалась подстричь свои волосы, несмотря на отчаянную потребность города в сырье для катапультных тросов. Этим она надеялась оказаться привлекательнее своих постригшихся соотечественниц. А еще она носила с собой золото, которыми она надеялась подкупить завоевателей, чтобы купить у них для себя кольцо в нос и поводок. Короче, она уделила большое внимание подготовке себя для косианского рабовладельца.
Теперь вместо возмущенных криков из толпы послышался смех.
— В общем, — усмехнулся надсмотрщик, поднимая плеть, — мы тут подумали и решили, что будет очень уместно, чтобы ее планы не пошли прахом. Так что, собираемся продать ее именно косианцу!
Мужчины, услышав о таком решении, довольно хлопнули себя по бедрам. Рассмеялись даже рабыни.
— Ну вот например, я — косианец! — выкрикнул один из мужчин, впрочем не носивший характерных одежд и аксессуаров Коса.
— Тогда, вполне возможно, — заметил наш матрос, войдя во вкус работы аукциониста, — ошейник, который она будет носить, окажется вашим!
— Не исключено, — засмеялся тот.
— И вот эта, — указал он на Клодию, — предала своих соотечественников, объявила о верности Косу и взяла косианское золото за свою измену!
— Но теперь-то она — рабыня? — уточнил кто-то с причала.
— Само собой, — заверил его парень с палубы бака.
— Предательница! — зло выкрикнул мужчина, одетый по косианской моде.
Клодия бросила умоляющий взгляд на надсмотрщика, и тот кивнул, разрешая ей говорить.
— Я сожалею о том, что я сделала! — тут же закричала Клодия. — Теперь я только рабыня! Пожалуйста, пощадите рабыню!
— Понятное дело, что и эту мы решили продать какому-нибудь косианцу, — сообщил надсмотрщик.
— Предательница! — крикнул косианец.
— Предательница! — вторил ему другой.
— Возможно, я куплю тебя! — крикнул третий. — Можешь не сомневаться в том, что плети в моем доме бьют больно!
— Я попытаюсь не вызывать вашего недовольства, Господин! — заплакала Клодия.
Теперь стало трудно что-либо расслышать. Шум стоял неимоверный. Барабаны и трубы на борту «Таис» гремели, с причала им отвечали, наверное, все музыкальные инструменты, что нашлись в городе. Не отставали в создании звукового фона и другие корабли. Кричали люди, кто-то что-то спрашивал с причала, ему что-то отвечали с палубы. Кто-то просто перебрасывался шутками.
Амилиана, периодически останавливавшегося, чтобы помахать толпе рукой, Сурилий в сопровождении тех, кто находился с ним, уводил с палубы бака. Скорее всего, Каллидор, теперь оставил палубу юта и ждал своего друга где-то в районе мачты. Похоже, Амилиану, командующему Форпоста Ара, решили оказать честь первым сойти на берег. Я и еще несколько человек, включая Марка, пока остались на баке. Через некоторое время, под торжественный бой барабанов, рев труб и приветственные крики толпы, Амилиан, хотя и без поддержки, но с заметной слабостью, сошел на причал. За ним последовали Каллидор и Сурилий. Их и других офицеров сразу у сходни окружили мужчины, носящие медальоны городских чиновников.
Следом за этим, если можно так выразиться, официальным мероприятием, начали сходить на берег беженцы из Форпоста Ара, некоторые из них имели при себе небольшие узелки, скудное имущество, которое удалось спасти из горящего города, другое имущество робко следовало за своими владельцами на их собственных босых ногах. Большая часть толпы начала расходиться, уже через несколько енов, после того как причалы покинула процессия чиновников и офицеров. Вслед за ними потянулись в город и беженцы вместе со своей движимой и недвижимой собственностью. На корабле гребцы уже заканчивали крепить весла еще перед швартовкой втянутые внутрь. Часть гребцов и матросов, свободных от вахт, закинув на плечи оружие и баулы с пожитками, потянулись к сходням. Встречали их с распростертыми объятиями, часто демонстративно, кого родственники и друзья, кого их свободные спутницы, а тех, кто являлся рабовладельцами, с неподдельным нетерпением ожидали откровенно одетые, любящие рабыни. Почти то же самое происходило и в других местах и на других причалах.
— Удачный был рейс, — сказал надсмотрщик, подцепляя багром цепь, посредством которой рабская сбруя Публию крепилась к брусу, и подтягивая девушку поближе к борту.
— Это точно, — поддержал его я.
Едва тело Публии оказалось в пределах досягаемости, как двое других матросов перегнулись через планширь и вытянули рабыню на палубу бака, где поставили ее на колени, пока оставив в кандалах, и сбруе. Через мгновение они точно так же вернули на судно и Клодию.
— Я так понимаю, — обратился ко мне матрос-надсмотрщик, — что у вас были некие теплые отношения или что-то вроде того, с этими двумя рабынями.
— Да, — признал я.
— Рабыни, — окликнул он женщин.
— Да, Господин, — хором отозвались Публия и Клодия.
— Вы можете проститься с ним, — сообщил им парень, — способом подходящим для рабынь.
— Я желаю вам всего хорошего, Господин, — кротко проговорила Публия, стоя на коленях передо мной и, опустив голову, поцеловала мои ноги.
— И тебе всего хорошего, рабыня, — ответил я.
Клодия вслед за Публией, подползла ко мне и, встав на колени, согнулась и мягко и изящно, прижалась губами к моей ноге.
— Я тоже желаю вам всего хорошего, Господин, — попрощалась она.
— Удачи и тебе, рабыня, — сказал я.
А вот Марк, в отличие от остальных не смотрел ни на пирсы, ни на город, поднимавшийся над гаванью. Его внимание, было обращено в другую сторону, наружу, к выходу из гавани.
На причалах к этому времени уже было пусто, лишь несколько рабынь задержались здесь.
Надсмотрщик присел около Публии. Первым делом, отстегнув ручные кандалы от цепи, крепившейся к брусу, и сняв с ее запястий браслеты кандалов, он завернул руки девушки за спину и защелкнул на них наручники. Только после этого матрос занялся ее ногами, точно так же отстегнув кандалы от цепи, затем освободил от кандалов сами щиколотки. Потом настала очередь сбруи. Закончив с Публией, парень перешел к Клодии.
— Кажется, Ты не слишком стремишься поскорее увидеть Порт-Кос, — заметил я, обращаясь к молодому воину.