Твердо вознамерившись ну хоть что-нибудь исправить, Кива протянула руки в тени и опустила на грудь стражницы. Стараясь не думать о том, как своенравно вел себя ее дар в последнее время, она закрыла глаза и сосредоточилась на силе в крови, призывая ее наружу. Зримых ран или болезни не было, так что Кива сконцентрировалась на самой темной магии, желая, чтобы золотой свет явился и прогнал силу Зулики, и вспоминая слова бабушки: «Будь светом во тьме».
Теперь она повторяла себе те же самые слова.
«Будь светом во тьме».
«Я свет во тьме».
Но даже с закрытыми глазами Кива знала, что ничего не происходит, и съеживалась под весом страха и печали.
Это же Наари, нужно ее спасти, вылечить! Все должно было сработать само собой, магия должна была подчиниться приказу, но не появилось ни искорки света, как бы она ни старалась его призвать.
– У тебя все получится, – тихо подбадривал Кэлдон, ощущая, как она падает духом.
Но ошибался.
Кива убрала руки и сказала, ни на кого не глядя – ни на Кэлдона, ни на Наари, особенно на Джарена:
– Простите, – голос сорвался. – С моим даром что-то не так. Я не знаю что, но я не… не могу ее вылечить.
Она не удивилась, услышав, как сердито затопал прочь Джарен. Она подвела его. Подвела Наари. Подвела…
– Эй, а ну-ка хватит! – Кэлдон взял ее за руки и разжал кулаки, чтобы она не впивалась ногтями в ладони. – Ты просто устала. Завтра снова попробуем.
Завтра ничего бы не изменилось, но Кива этого не сказала, уверенная, что стоит только открыть рот, и она снова начнет хныкать.
– Давай уложим тебя в постель, – мягко проговорил Кэлдон, обнимая ее и увлекая прочь от Наари.
Хоть и понимая, что это трусость, Кива все-таки не стала оглядываться и возненавидела себя за это. С чувством и с болью она спросила:
– Можно мне к Типпу?
Кэлдон напрягся и повел ее из лазарета наружу, в ночь.
– Морадиновая настойка…
– Я его не побеспокою, – сказала Кива, понимая, что из-за снотворного Типп проспит до самого утра. – Просто хочу побыть рядом. Хочу быть с ним, когда он проснется.
Кэлдон помялся.
– Не самая удачная мысль.
Но, несмотря на свое предупреждение, он развернулся и повел ее в другую сторону, к большому лаконичному зданию в форме буквы «Г».
– Основная часть солдат спит в казармах, – Кэлдон указал на длинную сторону «Г», – но высшим офицерам полагаются личные комнаты. Нам с Джареном выдали по комнате в этом здании, когда мы прибыли, а сегодня вечером мы нашли еще одну для Типпа. Он здесь.
Кива знала, что Типп спит, но все равно сердце забилось быстрее, когда Кэлдон открыл дверь. Они вместе пересекли тихий коридор, куда выходило множество дверей личных комнат, и подошли к одной из них.
У Кивы перехватило дыхание, когда она вошла в темную комнату и заметила на кровати в углу Типпа. Он спал с открытым ртом, слегка посапывая, и на веснушчатом лице застыло мирное выражение. Когда она видела его в последний раз, в глазах у него стояли слезы: он только-только узнал правду о ней, а потом Зулика его вырубила. Кива понимала, что еще придется за многое ответить, но ей стало легче уже просто оттого, что она рядом с ним, а он – в безопасности.
– Тут только одна кровать, – прошептал Кэлдон. – Пойду найду тебе…
– Я на полу посплю. – Кива подошла к кровати Типпа и опустилась рядом.
– С утра не разогнешься, – возразил Кэлдон.
– Я спала в местах и похуже, – ответила Кива, вспоминая душевые Залиндова, а с ними и Бездну. – Все нормально.
Не в силах удержаться, она убрала прядь рыжих волос со лба Типпа.
Кэлдон шумно вздохнул, подошел к Киве и сел рядом с ней.
Она посмотрела на него в замешательстве:
– Что ты делаешь?
– Если утром у меня сведет шею, с тебя массаж, – ответил он, уложил голову на матрас Типпа и вытянул длинные ноги. Закрыл глаза и велел: – Спи давай.
На этот раз она не удержала слезы: он остался здесь лишь ради нее.
– Боги, только не реви снова, – пробормотал Кэлдон, даже с закрытыми глазами ощутив каким-то образом, что ее переполняют чувства. – Ну иди сюда.
Он не глядя потянулся к ней, прижал к себе, уложив ее голову себе на плечо, и снова повторил:
– Спи, Кива.
И, свернувшись рядом с ним, Кива попыталась унять боль в сердце и, как велел Кэлдон, заснуть.
Несмотря на все усилия, заснула Кива лишь через несколько часов. А когда наконец проснулась утром, первым делом заметила, что ни Типпа, ни Кэлдона нет.
Думать о том, что Типп, очевидно, не пожелал ее видеть, было очень больно, но она не успела дать этой боли поглотить себя, потому что дверь распахнулась. Кива с надеждой подняла взгляд, но вошла всего лишь Эшлин, одетая в такую же кожаную броню, как и ее солдаты, только белого, а не черного цвета, из-за чего в глаза бросалось все навешенное на нее оружие.
– Надо же, ты так рада моему приходу, – съязвила принцесса.
– Извини, – ответила Кива, поднялась и принялась разминать затекшие мышцы. – Я думала, это не ты.
На лице Эшлин мелькнуло сочувствие.
– Им просто нужно…
– Время, – мрачно согласилась Кива. – Знаю.
К счастью, принцесса не стала делано утешать ее.
– Я принесла завтрак. Кэл сказал, он забыл вчера тебя покормить, так что пора поесть.
Она протянула тарелку, потом скинула с плеча тканевую сумку.
– Еще принесла кое-что из своей одежды. Когда поешь, отведу тебя в душевую, но сперва надо посмотреть, что там с ожогом – можно ли его уже мочить.
Кива забрала еду и поморщилась:
– Ты такая напористая! Прямо как твой брат.
– Мы похожи в той же мере, в какой различаемся, – ответила Эшлин с болью в голосе.
Кива осторожно начала:
– А можно спросить…
– Ешь, – велела Эшлин, давая понять, что о Кэлдоне говорить не намерена. – У нас сегодня много дел, начиная с Голдрика.
Вспомнив про бывшего главу повстанцев, Кива принялась послушно поглощать яйца, фасоль и тосты. В рекордные сроки она очистила тарелку и под понукания Эшлин повернулась и оттянула воротник сзади, чтобы принцесса осмотрела рану. Однако ткань прилегала слишком плотно и закрывала большую часть ожога, так что Кива была вынуждена расшнуровать верх платья и выбраться из рукавов, обнажив спину и прижав ткань к груди.
Она не услышала, как открылась дверь.
Но услышала рык:
– Какого?!
У Кивы глаза полезли на лоб, и она крутанулась на месте. Плотнее прижала платье, быстро убедилась, что оно полностью прикрывает ее спереди, хотя знала, что самое скверное уже рассмотрели.
Потому что в дверях стоял Джарен, и, учитывая, что он сказал – и как сказал, – он совершенно точно увидел ее плечо.
В три длинных стремительных шага он подошел к ней и приказал:
– Повернись.
Кива застыла на месте.
– Джарен… – осторожно предупредила Эшлин, но он прервал ее.
– Кива, повернись.
При звуке собственного имени на его устах она пришла в себя и подняла взгляд. И увидела в его лице нечто такое, во что не стоило всматриваться, если она желала поберечь разбитое сердце.
Но все равно увидела.
Он беспокоился за нее.
И это почему-то ее ужаснуло.
Киву так заколотило, что даже Джарен заметил. Он переменился в лице, смягчился, обратился если и не совсем в того Джарена, которого она когда-то знала, то в нечто близкое к нему.
Попросил тише:
– Пожалуйста, Кива. Повернись, дай я погляжу.
Она не сумела отказать этой мягкой просьбе, так что повернулась, обнажив перед ним плечо, и услышала, как он охнул.
– Кто это сделал? – спросил он тем же тихим голосом, но теперь в нем звенело нечто иное. Гнев.
У Кивы так пересохло в горле, что она не могла говорить, и за нее ответила Эшлин:
– Я рассказывала вчера: Навок хотел увидеть ее целительский дар. Она отказалась, и он приказал одной из своих аномалий швырнуть в нее огненный шар, который прожег ее до кости. Он не понимал, что себя она исцелить не сможет. Опережая твой вопрос: это случилось вчера. Пришлось напоить ее Змеиным Поцелуем, чтобы мы смогли сбежать тем же вечером.
– Змеиный Поцелуй? – в ужасе переспросил Джарен. – С ума сошла? Ты могла ее убить!
– Или так, или бросить ее выходить замуж за этого ублюдка, – возразила Эшлин. – С каких пор, кстати, тебя это волнует?
Ее хлесткие слова оставили после себя лишь ледяную тишину, и Кива застыла, не смея обернуться к Джарену. Она не знала, чем объяснить его реакцию, беспокоился ли он из старой привычки или где-то в глубине души он по-прежнему ее любил. В любом случае впервые за несколько месяцев у Кивы полегчало на сердце, но тут…
– Голдрик очнулся, – пояснил Джарен ровно, словно слова Эшлин в самом деле напомнили ему о его чувствах. – Без Кивы говорить отказывается. Все ждут вас двоих.
Кива обернулась и успела увидеть, как Джарен выходит в дверь.
Эшлин поморщилась.
– Извини. У него такое лицо было, и я просто… Я думала, получится не так.
– Ты не виновата. – Кива огорченно вздохнула. – Я не меньше твоего удивлена, что он… – Она не договорила. Глупо было даже думать, что ему не все равно.
– Любовь нельзя включить и выключить по желанию, – мягко заметила Эшлин. – Судя по тому, что я только что видела, что бы там Джарен раньше к тебе ни испытывал, его чувства не изменились, как бы он ни пытался.
– В том-то и проблема, – ответила Кива, скорбно глядя на дверь. – Он сам себя мучает. Нет, это я его мучаю одним своим присутствием. Я постоянно напоминаю ему о том, чего он лишился.
– Мне кажется, ты плохо о нем думаешь. – Эшлин помогла Киве зашнуровать платье. – Джарен – один из самых умных людей, кого я знаю. Ты солгала и предала его, но еще, как я слышала, ты выбрала его вместо собственной семьи. И это не ты ударила его Оком Богов, ты спасла ему жизнь. Сейчас им руководят эмоции, но он придет в себя. Вот увидишь.
Кива отдавала дань уверенности Эшлин, но самой ей было сложно в это поверить. И все же, когда она отправилась вслед за принцессой в общую душевую, быстро вымылась и влезла в новую одежду – белую кожаную броню, почти такую же, как у Эшлин, – она все не могла выкинуть из головы лицо Джарена. Не ту безразличную гневную маску, которую он носил большую часть их встречи, но мягкое и нежное выражение, преобразившее его лицо, стоило ему увидеть ее рану.