ускорить атаку.
– А еще я дала ей средство для этой атаки. Все, что она сделала…
– …сделала она лично, – твердо перебил Джарен. – Ты не отвечаешь за поступки Зулики. Не отвечаешь за ее решения. Твоя сестра убила бы меня тем вечером, если бы не ты. Ты спасла мою жизнь. Почему ты продолжаешь считать себя главным злодеем этой истории?
Его вопрос эхом звенел в ушах Кивы, но она все равно покачала головой; слезы застилали глаза. Ей нечего было сказать, но Джарен еще не закончил. Он коснулся пальцами ее подбородка, поднимая ей голову, пока Киве ничего не оставалось, кроме как посмотреть ему в глаза, и тихо и чувственно спросил, твердо глядя на нее:
– Когда же ты поймешь, что я не виню тебя за случившееся?
– Винишь, – просипела Кива. Она не могла позволить ему забыть. – Винишь и на это имеешь право.
– Я злился, – тихо сказал Джарен. – Мне было больно. А проще всего было злиться на тебя. Я ошибался и за это прошу прощения. Но в пустыне я сказал тебе неправду. А то, что ты говорила под ангельской пылью…
На этот раз голос сорвался у него, и он прошептал, очарованно глядя на нее:
– Я не мог ненавидеть тебя даже в самые черные дни. Когда я услышал твои слова, когда узнал, что тебе не хотелось жить… – на лицо вернулось затравленное выражение, – меня будто снова ударили в сердце.
Даже понимая, что он говорит правду, Кива слишком боялась ему поверить.
– Но я соврала тебе, – прошептала она; слезы текли ручьем, смешиваясь с каплями дождя, который лил все сильнее. – Ты сказал… Ты сказал, что полюбил обманку.
Джарен придвинулся, и теперь она не видела ничего, кроме него.
– Я в самом деле полюбил обманку, но этой обманкой оказалась ты. Я полюбил тебя, Кива. И люблю до сих пор. Любил раньше и люблю сейчас, только теперь я знаю, какая ты на самом деле.
Кива не могла слушать, ей было слишком больно.
– Пожалуйста, не надо…
Она подняла руку, чтобы отстранить его, чтобы напомнить, что он ошибается; она искала защиты от опасной надежды, расцветающей внутри, как цветок в лучах солнца. Но Джарен стоял слишком близко; он взял ее за руку, прижал к своей груди, и его сильная ладонь накрыла ее пальцы.
– Я никогда не сердился, что ты солгала мне, – мягко произнес Джарен. – Я сердился, что ты не сумела мне довериться и рассказать правду.
Он не сводил с нее взгляда, и все его чувства были как на ладони.
– Кэлдон все про тебя знал и все равно любил. Мне ты такого шанса не дала. После всего, через что мы прошли, ты все равно не доверяла мне. Вот что меня расстраивало. Не то, что было не в твоей власти, даже не твои собственные ошибки. А то, что ты так и не доверилась мне. Я отдал тебе все и думал, что это взаимно, но все это время я даже не знал, кто ты такая.
Кива слушала его признание, и земля у нее под ногами вновь дрогнула, но на этот раз виной тому была не гора. Она поняла, что предстоит сделать выбор. Можно и дальше убегать от Джарена, беречь сердечко от уже знакомой боли. А можно доверить Джарену то же самое, что доверил ей он: правду, какой бы кривой и путаной она ни была.
Нервно вздохнув, Кива решилась:
– Ты знал, кто я.
Она говорила так сдавленно, что он лишь чудом расслышал ее. Кива опустила взгляд на его ладонь, лежащую поверх ее, и заставила себя продолжить:
– Ты знал меня лучше, чем я сама себя. Я десять лет была мертва, а ты вдохнул в меня жизнь. Спас. Освободил. Создал меня. Доверил мне себя, поделился семьей, королевством, всей жизнью, собственным сердцем – и это дало мне силы проложить путь.
Слезы покатились еще сильнее, когда она вынудила себя посмотреть в его полные чувства глаза и продолжила:
– Ты прав, нужно было рассказать тебе о себе. Но я не рассказала не потому, что не доверяла. Тебе невозможно не доверять. Просто… Я думала, что, если все расскажу, расскажу, как разрываюсь между своей и твоей семьей… – голос сорвался, и она просипела: – Я боялась потерять тебя.
Взгляд Джарена практически прожигал ее, но она не отвернулась, а, отбросив остатки страха, договорила:
– Ты помог мне понять, чего я хочу, просто потому, что ты это ты. Ты дал мне силы сказать «нет» сестре и ее повстанцам. – Дрожа всем телом, она смогла договорить: – Я выбрала тебя, Джарен. И всегда выберу тебя. Потому что я люблю тебя и…
Кива не успела договорить – губы Джарена прижались к ее губам, и она проглотила остаток фразы.
Она удивленно пискнула, но тут до нее дошло, что происходит, и она отчаянно вцепилась в него так же крепко, как он в нее.
Этот поцелуй не был нежен, он был полон ярости и силы, полон всего, что они подавляли многие недели и месяцы. Кива обняла Джарена за талию, пропустив руку под рюкзаком, а другую запустила во влажные от дождя волосы, притягивая его к себе. Не сдержавшись, всхлипнула, когда они прервались набрать воздуха – ее переполняли чувства, но тут он вновь поцеловал ее, язык проник в ее рот, и она застонала, не размыкая объятий. Колени подогнулись, и Джарен подхватил ее, еще углубляя поцелуй. Его стон скользнул по ее горлу, и Киву пробрало до мурашек. В животе разлилось тепло, жар пробежал по коже, тело оживало под его ладонями. Она не хотела его отпускать, даже не знала, сможет ли…
Но тут в пелену их страсти ворвался громогласный раскат грома. Оба посмотрели на небо – они не заметили, как хлынул ливень, как вода намочила одежду и теперь стекала на каменную соль у них под ногами.
Кива тяжело дышала; одна рука оставалась в спутанных волосах Джарена, другой она вцепилась в его талию так, будто от этого зависела ее жизнь. Она ошалело уставилась на него и увидела в его глазах то же самое выражение, и он смотрел на нее в ответ так, будто… будто…
– Ты и правда не злишься на меня, да? – робко шепнула она.
Он тихо рассмеялся, так легко, что у Кивы на глазах вновь выступили слезы, а зияющая дыра в сердце начала бесследно зарастать.
– Нет, родная, – прошептал он в ответ, губами собирая слезы с ее щек. И добавил, не отстраняясь: – Правда не злюсь.
Она ничего не смогла с собой поделать – разревелась прямо в его объятиях, плечи вздрагивали, грудь вздымалась, пока вся боль волнами изливалась из нее, оставляя после себя только чистоту. Она чувствовала, что Джарен успокаивающе поглаживает ее по спине, шепчет что-то утешающее на ушко. Но ей хотелось другого. Выдохнув его имя, она подняла голову, и он сразу понял, вновь прижался к ней губами – нежный, любящий, настоящий, каким он и был всегда.
– Прости меня, – проговорила она ему в губы. Ей нужно было высказать это вслух, дать ему понять, что она говорит от чистого сердца. – Пожалуйста, прости.
– Хватит извиняться, – прошептал он в ответ.
– Но я…
Он сцеловал с ее губ возражения, заставляя забыть, что она собиралась сказать, заставляя забыть собственное имя. Его радость, его прощение, его любовь – больше Кива ничего не помнила, сердце было до боли полно, и боль эта была прекрасной, идеальной, бесконечной.
Но тут раздался следующий раскат грома, за ним – вспышка молнии, и они оба поняли, что оставаться дальше снаружи опасно.
Разрумянившийся Джарен оторвался от нее, тяжело дыша, с распаленным взглядом, подернутым пеленой. Но он собрался быстрее, чем Кива, взял ее за руку и сказал:
– Надо добраться до пещеры.
Кива восхитилась его прикосновением, легким, охотным, едва смея поверить, что все это правда. Но потом посмотрела на него и правда взглянула на нее в ответ, несомненная и зримая.
Он не злился на нее. Не винил ее.
Он ее любил.
Как и сказал.
– Правда, мне бы очень хотелось продолжить… – хрипло сказал Джарен, и глаза его потемнели, когда он посмотрел на ее губы. – И поверь мне, очень, очень бы хотелось…
Гром вновь разорвал небеса, и молния сверкнула уже ближе.
– Но тут мы просто мишени, – закончила за Джарена Кива, которую не нужно было упрашивать. Потребовались колоссальные усилия, но она все-таки смогла на время обо всем забыть и подтолкнула его вперед как раз в тот момент, когда небеса разверзлись и дождь хлынул стеной; стало ничего не видно и не слышно, даже собственных мыслей.
Они слепо бежали прочь от расщелины, поскальзываясь и спотыкаясь там, где соляная вершина поросла тонким слоем мха, который стал скользким от дождя. Каким-то чудом они все же не упали, с каждым шагом приближаясь к пещере, пока вокруг все сильнее сверкали молнии.
Но в кои-то веки они добрались и влетели под каменные своды, и как раз вовремя – молния ударила в гору так близко, что Кива ощутила статическое напряжение и зажала руками уши при оглушительном раскате грома.
– Близковато, – проговорил, тяжело дыша, Джарен.
Кива не смогла ответить: она отчаянно втягивала воздух в легкие.
Наконец перестав пыхтеть, она откинула волосы с лица и, грустно посмотрев на текущую с нее воду, заключила очевидное:
– Я выгляжу как мокрая крыса.
Джарен улыбнулся:
– Самую малость.
Он, разумеется, ухитрялся смотреться так же безупречно, как и всегда, пусть даже с него натекло воды с хорошую речку. Все это чудовищно несправедливо, подумала Кива, корча ему рожу.
Джарен хохотнул и обнял ее, и выражение его глаз говорило, что ему совершенно безразлично, насколько они вымокли, и даже то, что они наконец добрались до цели. Кива понимала, что нужно поискать кольцо, но снаружи бушевала гроза, так что уйти сразу все равно бы не получилось. Время было. Можно было воспользоваться моментом и насладиться обществом друг друга, можно было…
Мысли оборвались, когда она увидела кровь на его руке.
– Что случилось? – спросила она, беря его руку и поворачиваясь к выходу из пещеры в поисках света, чтобы осмотреть рану.
– Ерунда. Край расщелины оказался острым, вот и все.
Кива вспомнила, как он подтягивался, помогая ей, – ему все это время было больно, а она даже не заметила.
Теперь она смотрела на Джарена и раздумывала над еще одним выбором. Этот должен быть проще, учитывая все, что выпало на их долю, и все их признания. Но Кива все равно волновалась, когда посмотрела ему в глаза и призвала магию; золотое свечение сразу откликнулось, осветило пещеру и мягко перетекло от нее в него.