А затем тени Зулики вдруг исчезли.
Кива пошатнулась, когда сопротивление резко прекратилось, и чуть не упала.
На мосту вокруг них продолжалось сражение, но они будто застыли в собственном пузыре, неотрывно глядя друг на друга и тяжело дыша – изумрудные глаза против золотисто-медовых.
У Кивы колотилось сердце, в голове крутился лишь один вопрос: «Все кончено?» Она видела, что Наари пытается, но еще не может встать, что Джарен наконец избавился от противников и бежит к ней. Но не отводила взгляда от побежденной Зулики, которая по-прежнему стояла на одном колене, глядя на Киву снизу вверх полным чувств взглядом.
Тени ушли.
Магия смерти была выжжена.
Исцелена.
Кива стояла и дрожала, не смея поверить, даже когда Зулика заговорила едва слышным сиплым голосом:
– Все, что я делала, было ради семьи, – прошептала она. – Все, чего я добилась, все, чего желала, – ради нас.
Кива сглотнула.
– Ты желала чужого.
Зулика не слышала ее. Не слушала. Ее тон изменился, став жестким как сталь, и она прошипела:
– Ты пыталась отнять у меня мечту. Так теперь я отниму твою!
Раздался громкий крик боли, и Кива резко обернулась, как раз чтобы увидеть потрясенное лицо Навока и Кресту, которая вытаскивала меч у него из груди. Он зажал руками смертельную рану, попятился к самым перилам – и упал в реку.
У Кресты получилось.
Она одолела Навока.
Стала королевой Мирравена.
А значит, могла прекратить битву немедленно.
Но тут Кива осознала собственную фатальную ошибку и торопливо обернулась к Зулике, боясь, чего ей стоила невнимательность.
Потому что в руках сестры был знакомый кинжал, о котором Кива позабыла из-за всех опасностей, а ведь об этом конкретном клинке никому из них забывать не следовало.
Око Богов.
Со злобной беспощадной ухмылкой Зулика метнула клинок.
Но не в Киву.
«Ты пыталась отнять у меня мечту. Так теперь я отниму твою!»
Слова Зулики звенели в ушах, пока Кива следила за кинжалом и за долю секунды пыталась решить, что ей делать.
Она не сомневалась.
Потому что Око летело в Джарена. Оно могло лишить его магии – опять – и на этот раз шансов вернуть ее не будет. Он потеряет не просто силы, но и право на трон. А этого Кива не могла принять, не могла допустить.
Так что она бросилась наперерез кинжалу.
Боль – обжигающая, ослепляющая боль пронзила ее, и она тяжело упала на мост, но не только глубокая рана в животе была причиной той боли; в венах, застывая льдом, кричала магия. Она чувствовала, как Око высасывает ее, чувствовала, как дар покидает ее, как его крадут.
А потом он пропал. За секунду, сразу, будто его и не было никогда.
Кива всхлипнула, но не успела ни оплакать потерю, ни обеспокоиться онемением, которое расползалось от раны. Вместо этого она испугалась – ведь Джарен должен был уже добежать до нее. А Наари – подняться. Даже Креста подоспела бы к ней.
Но Кива осталась одна, мост был тих и недвижен…
И заполонен тенями.
«Нет!» – внутренне охнула она, когда к ней подошла Зулика с победной безумной улыбкой.
Киве так и не удалось сломить ее, магия смерти была все так же сильна.
Кива снова всхлипнула, на этот раз не только от боли и от утраты, но еще от отчаяния.
Потому что она проиграла.
А теперь ей и отдать было нечего, потому что целительский дар исчез навеки.
Зулика остановилась и присела рядом с Кивой, издевательски-ласково провела пальцем по ее лицу.
Кива не могла отползти – слишком ослабла, слишком сильна была боль. Сумела лишь прижать руки к животу, пытаясь остановить кровотечение.
– Как глупо… – проворковала Зулика. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне жаль, что все так обернулось. Если бы ты примкнула ко мне, все было бы иначе.
Кива зашлась кашлем, кровь пузырилась на губах и текла по подбородку.
Она знала, что это означает.
Знала, что времени у нее немного.
… И знала, что должна сделать.
У нее получилось лишь повернуть голову, но этого хватило: она встретила взгляд Джарена, который застыл в каком-то метре от нее, на полушаге перехваченный магией Зулики. В глазах его стоял ужас, лицо побелело как бумага, ярко контрастируя со свежей розовой кожей на груди. Кива попыталась без слов объясниться с ним: выразить всю свою любовь к нему, донести, что она не жалеет о том, что сделала ради него, и попросить прощения за то, что собиралась сделать. Но тут вновь заговорила сестра, и Кива с болью обернулась к ней.
– Не бойся, – сказала Зулика, весело покосившись на Джарена. – Ему не будет больно. Считай это последним подарком тебе – быстрая смерть для твоего жениха.
Она склонилась, поцеловала Киву в лоб и шепнула на ухо:
– Прощай, сестренка.
И тут Кива заговорила в ответ, выдавив всего два слова:
– Прощай, Зулика.
И не успела сестра осознать, что делает Кива, как та собрала последние силы и вырвала кинжал у себя из живота. Стало еще больнее – ей в жизни не было так больно, но Кива заставила себя выбросить руку вперед, пока Зулика, вытаращив глаза, пыталась отползти.
Она не успела, и кинжал резанул ее по щеке.
Рана была несерьезная, просто царапина.
Но ее хватило.
Зулика издала чудовищный вопль и прижала ладонь к щеке, а тени на мосту немедленно потянулись к ней, как разлитые чернила обратно в чернильницу. Всего несколько секунд, и ее сила испарилась без следа, а все жертвы освободились снова – и навеки.
В следующий миг Наари уже волокла Зулику прочь, но та не сопротивлялась, ослабевшая и покорная.
Все было кончено.
Дело сделано.
А потом рядом вдруг очутился Джарен.
– Кива, родная, посмотри на меня! – умолял он, гладя ее по щекам дрожащими руками. – Держись. Не закрывай глаза.
Он закричал. Не на нее – он звал на помощь.
Вокруг замелькали новые руки, ладони Кресты с силой надавили на живот. Она что-то кричала, ругалась на Киву, но Кива не понимала, мысли были неповоротливые, вялые. Она знала, что должно быть больно, чудовищно больно. Но боли не было.
Только кровь.
Очень, очень много крови.
Кива видела только кровь.
Пока глаза не закрылись.
А потом…
Темнота.
Глава тридцать вторая
Боль.
Кровь.
Крики.
Тишина.
Шли секунды, минуты, часы, дни, но Кива ничего не осознавала, плавая в море забвения, глаза ее открывались и закрывались, и каждый раз рядом появлялся кто-то новый.
Джарен, Типп, Креста, Торелл, Наари, Эшлин.
Они говорили с ней, просили и умоляли, но она не понимала слов и не могла ответить. Хотелось радоваться, что они здесь, что они пережили сражение. Но еще хотелось, чтобы они умолкли и не мешали падать обратно в блаженную пустоту, где не было ни боли, ни борьбы, ни страха.
Лишь покой.
Выплывали и другие лица – незнакомые люди в белых халатах, резко пахнущие чистотой, приходили и уходили, бормоча тихими встревоженными голосами. Она узнала лишь темнокожую пожилую женщину с добрым лицом и в очках в металлической оправе. Ее присутствие почему-то успокаивало и поддерживало. Но полудрема Кивы не давала вспомнить почему.
Чья-то рука держала ее ладонь.
Губы касались щеки.
Голубые с золотом глаза всматривались в нее.
Взволнованный голос шептал ей на ухо, рассказывал, как ее любят, и просил держаться.
Джарен.
Хотелось утешить его. Вытереть ему слезы.
Но темнота вновь забрала ее себе.
И на этот раз не отпустила.
Глава тридцать третья
Кива медленно просыпалась, веки налились тяжестью. Она попыталась поднять их, моргнула раз, другой, третий, и наконец зрение достаточно прояснилось, чтобы она поняла, где находится.
«Серебряный Шип», – шепнул усталый разум. Окошко в палате выходило на знакомый сад между корпусами больницы.
Часть ее гадала, как она очутилась здесь. Измотанные мысли пытались заполнить пробелы в памяти, а в животе угнездилась приглушенная боль. Но другая часть оказалась более настойчива – она требовала, чтобы Кива обратила внимание на человека, который сидел у ее кровати и которого она меньше всех ожидала увидеть.
Потому что рядом сидел Кэлдон.
Он был бледнее трупа, золотистые волосы спутаны, но кобальтовые глаза сияли, когда он протянул:
– Отвернулся на пару часов, и что мы имеем?
Кива вытаращилась на него.
Она все смотрела, смотрела, смотрела.
А потом скукожилась и разревелась.
Он выругался и вскочил на ноги, пересел на ее кровать и осторожно, очень осторожно привлек ее к себе.
– Мы же уже говорили об этом, – прошептал он ей на ухо, одной рукой поглаживая ее по плечу, а другой прижимая к себе. – Никаких слез во время обнимашек. Таковы правила.
– Я д-д-думала, т-ты ум-м-мер, – хлюпала носом Кива. От всхлипов боль в животе все нарастала, но она не могла сдержать волну чувств. Все, что она подавляла с того момента, как узнала о смерти Кэлдона, поднялось на поверхность, страх, ужас и боль теперь смывало таким облегчением, что Кива с трудом могла вздохнуть.
– Чуть не умер, – тихо произнес Кэлдон, и слова его были так же ласковы, как и движения. – Я расскажу, как все было, но только если ты успокоишься. Твоему телу нужен отдых, а если ты перенапряжешься, целительница Мэддис ворвется сюда и опять примется на меня ругаться.
– О-опять? – икнула Кива.
– Формально мне нельзя вставать. Но Джарену пришлось уйти на срочный Королевский Совет, и я пообещал ему, что не оставлю тебя одну, хотя сидеть тут с тобой – все равно что смотреть, как краска сохнет. – Он весело взглянул на нее и сообщил: – Ты слюнки пускаешь во сне, ты в курсе?
Кива не нашла в себе сил смутиться. Зато наконец справилась со слезами и спросила хриплым, неверящим голосом:
– Как ты сюда попал? Голдрик сказал…
– Ах да, Голдрик. – Взгляд Кэлдона помрачнел. – Тетя Ариана рассказала, что с ним сделали кольца. Лучше и не придумаешь.