И пожалуй, одно из самых страшных мест: «Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория – неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осужденных по порядку их относительной зловредности для успеха революционного дела так, чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих».
Как отмечают историки, в подобном максимализме не было ничего по-настоящему нового, но Нечаев обогатил его казуистикой, которая оправдывала ложь, манипулирование, предательство, убийство. Как пишет Нечаев, для революционера «нравственно… все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему». Иначе говоря, если что-то служит делу, оно справедливо. Людьми вполне можно пожертвовать, если это поможет разжечь большой пожар.
Что касается всего остального, служителя революции ждет награда. Он испытывает пьянящее чувство от того, что срывает маски, видит мир без прикрас. Он посвящает себя стремлению к внутреннему совершенству: «Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире».
Избранный считает, что принадлежит к авангарду, аристократии, красному рыцарству. Они с товарищами формируют братство старательно отобранной элиты, которая объединяется в тайной организации. «У товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа, то есть чернорабочего люда. Но убежденное в том, что это освобождение и достижение этого счастья возможны только путем всесокрушающей народной революции, товарищество всеми силами и средствами будет способствовать развитию и разобщению тех бед и тех зол, которые должны вывести, наконец, народ из терпения и побудить его к поголовному восстанию».
Когда «Катехизис революционера» стал достоянием общества, очень многим думающим людям стало понятно, что речь идет не о каких-нибудь нигилистах или романтиках-мечтателях, а о расчетливых и хладнокровных вожаках, готовых на все ради идеи. Заявка на будущее оказалась зловещей.
«Никаких распоряжений от своего имени Нечаев никогда никому из сообщников не давал, – отмечает историк Феликс Лурье. – Все якобы исходило от Комитета, а он лишь доверенное лицо, действующее как передаточное звено, связной между авторитетнейшим Комитетом и „Народной расправой“. Он такой же, как все, их товарищ, но заслуженно облечен особым расположением могущественнейшего Комитета…
Творец „Народной расправы“ никакого Комитета создавать и не собирался. Зачем с кем-то делить власть? Он был столь уверен в себе, что не нуждался ни в чьих советах и помощи. Поэтому состав Комитета Нечаев окружил непроницаемой таинственностью. Пожалуй, это единственный случай, и не только в российской истории. Ни один диктатор не решился на такое».
Выяснилось, что Иван Иванов хотел покинуть ряды «Народной расправы». И тогда Нечаев решил устроить показательную казнь, представив Иванова отступником и предателем, желающим выдать властям заговорщиков. Придуманная и разработанная им акция преследовала главную цель: связать всю эту «пятерку» (ячейки организации состояли из пяти человек) кровью, преступлением. Была одна жертва и четыре убийцы, не считая самого руководителя. Нечаеву было важно, чтобы в преступлении принимали участие все четверо товарищей жертвы. Круговая кровавая порука!
«Для крайних, максималистических революционных течений конца 60-х годов наибольший интерес представляет зловещая, жуткая фигура Нечаева, характерно русская фигура, – отмечал философ Николай Бердяев в своем труде „Истоки и смысл русского коммунизма“. – …Нечаев был, конечно, совершенно искренний, верующий фанатик, дошедший до изуверства. У него психология раскольника. Он готов сжечь другого, но согласен в любой момент и сам сгореть. Нечаев напугал всех. Революционеры и социалисты всех оттенков от него отреклись и нашли, что он компрометирует дело революции и социализма».
После убийства Иванова и разгрома «Народной расправы» Нечаеву удалось эмигрировать, однако в 1872 году швейцарские власти, на покровительство которых организатор «Народной расправы» так надеялся, сговорились с российским правительством и выдали его (и тут не обошлось без предательства!).
Затем – громкий процесс, и 8 января 1873 года Московская судебная палата приговорила Нечаева к двадцати годам каторги. Как особо опасного преступника его посадили в секретный Алексеевский равелин Петропавловской крепости в Петербурге, однако здесь Нечаев проявил всю фантастическую силу своей личности. Но, по иронии судьбы, пытаясь прежде сплотить своих соратников, обвинив одного из них в измене, сам пал жертвой предательства.
Дело было так. Будучи в Александровском равелине, Нечаев, нарушая строжайшее правило – запрет стражникам разговаривать с заключенными, сумел привлечь на свою сторону некоторых охранников и стал готовить побег. Нечаеву даже удалось с помощью охраны передать записку на волю.
«Удивительное впечатление производило это письмо: исчезло все, темным пятном лежавшее на личности Нечаева – пролитая кровь невинного, денежные вымогательства, добывание компрометирующих документов с целью шантажа, все, что развертывалось под девизом „цель оправдывает средства“, вся та ложь, которая окутывала революционный образ Нечаева, – вспоминала революционерка Вера Фигнер. – Оставался разум, не померкший в долголетнем одиночестве застенка; оставалась воля, не согнутая всей тяжестью обрушившейся кары; энергия, не разбитая всеми неудачами жизни. Когда на собрании Комитета было прочтено обращение Нечаева, с необыкновенным душевным подъемом все мы сказали: „Надо освободить!“».
Однако все силы Исполнительного комитета «Народной воли» были направлены на то, чтобы убить царя. А в конце 1881 года план побега раскрыт властями благодаря предательству Льва Мирского (приговорен к бессрочной каторге за попытку убийства шефа жандармов А.Р. Дрентельна в марте 1879 г.). Попав в Петропавловскую крепость, Мирский узнал о планах Нечаева совершить побег и сообщил об этом начальству. Сотрудничество с властями ему зачли: Мирский получил послабление – его сначала перевели в «вольную команду», а затем отправили на поселение.
Что же касается Сергея Нечаева, то он скончался от водянки – произошло это в тюрьме в конце 1882 года. Однако, перефразируя известную фразу, Нечаев умер, а его дело продолжило жить. И только набирало свою силу.
«Владимир Ленин вводит в России социалистический строй по методу Нечаева – „на всех парах через болото“, – писал Максим Горький в ноябре 1917 года, когда он занимал непримиримую позицию по отношению к большевикам, захватившим власть. – И Ленин, и Троцкий, и все другие, кто сопровождает их к погибели в трясине действительности, очевидно, убеждены вместе с Нечаевым, что „правом на бесчестье всего легче русского человека за собой увлечь можно“, и вот они хладнокровно бесчестят революцию, бесчестят рабочий класс, заставляя его устраивать кровавые бойни, понукая к погромам, к арестам ни в чем не повинных людей…»
Судьба двойного агента
В конце 1883 года на афишных тумбах Петербурга, Москвы и других крупнейших городов Российской империи появились объявления о розыске отставного штабс-капитана Сергея Петровича Дегаева. История, связанная с ним, вызвала тогда в стране изрядный шум, а для многих стала просто шоком. Появилось даже понятие «дегаевщина», ставшее синонимом коварного двойного предательства. Академик Евгений Тарле высказывался по этому поводу: «Дегаевщина и все, что Дегаева касается, убедили меня, что история иногда бывает Федором Михайловичем Достоевским и показывает такие мрачные пучины человеческой души, какие только Достоевский умел показывать».
Сергей Дегаев сын Натальи Николаевны Дегаевой, дочери известного историка и писателя Николая Алексеевича Полевого, которая насаждала в семье культ «исключительности» своих детей. Они готовила их к тому, чтобы они непременно стали знаменитостями. Старшая дочь считалась талантливой актрисой, и от нее ожидали громкого успеха, по ней, с ее слов, страдал не кто-нибудь, а выдающийся революционер Петр Лавров. Младшая дочь, по мнению семьи, – незаурядная пианистка, двум сыновьям предназначалась романтическая карьера на революционном поприще.
Сергей Дегаев, офицер крепостной артиллерии Кронштадта, поступил в Михайловскую артиллерийскую академию, однако в 1879 году удален оттуда как неблагонадежный, что означало конец военной карьеры. Выйдя в отставку, поступил в Институт путей сообщения, сблизился с революционными кружками и принят в «Народную волю».
Объявление о розыске С. Дегаева. 1883 г.
Успешно сдав экзамены в институте, Дегаев уехал для съемки местности под будущее строительство железной дороги в Архангельскую губернию. Там, в Архангельске, женился на девушке из мещанской семьи, а вернувшись с молодой женой в Петербург, приступил к прежним занятиям: учебе в институте и революционной деятельности. На его долю выпала непростая задача – организовать связь между своим младшим братом Владимиром, который тоже был участником подпольной работы, и членом Исполнительного комитета Златопольским.
Однако вскоре братья столкнулись с настоящим гением русского сыска Георгием Судейкиным. Он считается, кстати, прототипом литературного героя Бориса Акунина – знаменитого сыщика Эраста Фандорина.
Судейкин сначала завербовал, иными словами, склонил к предательству Владимира Дегаева. Тот попал в руки полиции в 1881 году. Впоследствии диалог Судейкина и Владимира Дегаева записала (со слов последнего) член Исполнительного комитета партии «Народная воля» А.П. Прибылева-Корба.
«Я знаю, что вы мне ничего не скажете, – обратился Суйдекин, – и не для того я позвал вас, чтобы задавать вам бесполезные вопросы. У меня другая цель относительно вас. Я хочу предложить вам очень выгодные условия. Ваше дело будет прекращено, ваша виновность будет забыта, если вы мне окажете существенную услугу». – «Как! – воскликнул с негодованием юноша. – Вы хотите из меня сделать шпиона! Кто дал вам право говорить мне подобные вещи?» – «Вы даже не выслушали меня, а уже рассердились, – заметил Судейкин. – Не думайте, что я