Правда, Бонч-Бруевич утверждал, что Мясоедов поймали с поличным. И в своих мемуарах сообщал, что для разоблачения Мясоедова контрразведка приставила к нему своих людей под видом водителя и механика. Мясоедов ничего не заподозрил и, остановившись на ночлег, был пойман на месте преступления. Пока его «адресат» разглядывал переданные полковником секретные документы, один из переодетых офицеров вошел в комнату, схватил и объявил о его аресте…
Будущий вождь белого движения Антон Иванович Деникин вспоминал: «У меня лично сомнений в виновности Мясоедова нет, ибо мне стали известны обстоятельства, проливающие свет на это темное дело. Мне их сообщил генерал Крымов, человек очень близкий Гучкову и ведший с ним работу. В начале войны к Гучкову явился японский военный агент и, взяв с него слово, что разговор их не будет предан гласности, сообщил: на ответственный пост назначен полковник Мясоедов, который состоял на шпионской службе против России у японцев…
Военный агент добавил, что считает своим долгом предупредить Гучкова, но так как, по традиции, имена секретных сотрудников никогда не выдаются, он просит хранить факт его посещения и сообщения секретным. Гучков начал очень энергичную кампанию против Мясоедова, окончившуюся его разоблачением, но, связанный словом, не называл источника своего осведомления».
В марте 1915 года военный суд приговорил Мясоедова к смерти. Командующий не утвердил приговор, «ввиду разногласия судей», но дело решила резолюция Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича: «Все равно повесить!». Мясоедов отправлял телеграммы жене и дочери: «Клянусь, что невиновен, умоляй Сухомлиновых спасти, просить государя императора помиловать». В отчаянии он даже пытался осколками пенсне перерезать себе вены… Через пять с половиной часов после объявления приговора его повесили в Варшавской цитадели…
По делу Мясоедова арестовали 19 его близких и дальних знакомых, в том числе женщин, в шпионаже обвинили даже его жену. Жертвой этого дела стал и военный министр В.А. Сухомлинов: его отправили в отставку, потом уволили с военной службы, а затем в апреле 1916 года арестовали, посадив на время следствия в Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Обвиняли его тоже в предательстве и измене: мол, он выполнял задание немецкой разведки сорвать снабжение фронта снарядами, не давать фронту пушек и винтовок…
После войны начальник немецкой разведки Вальтер Николаи писал: «Приговор… является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии». В России еще во время Первой мировой ходили слухи, что Мясоедов стал жертвой придворных интриг: мол, с ним расправились в угоду общественному мнению, чтобы свалить на «происки шпиона» военные неудачи русской армии в Восточной Пруссии в 1914 году. А был ли он шпионом – это еще вопрос…
Большинство историков, исследовавших дело Мясоедова, считают его невиновным в шпионаже. Как считает историк Владимир Хутарев-Гарнишевский, исследователи рассматривают «дело Мясоедова» как часть спланированной кампании оппозиции в лице лидера партии Октябристов А.И. Гучкова против военного министра В.А. Сухомлинова.
«Истинной же целью дел против Мясоедова и Сухомлинова была, безусловно, дискредитация царского правительства и кадровой политики Николая II. Этот шпионский скандал был самым громким в предреволюционной России. Он открыл ящик Пандоры, стал началом масштабной охоты на немецких шпионов в русской армии и правительстве, продлившейся два года и завершившейся подозрениями в измене самой императрицы», – отмечает Владимир Хутарев-Гарнишевский. Впрочем, официально пересмотра дела Мясоедова и реабилитации в его отношении не было.
Что же касается Сухомлинова, то его судили уже при «новом режиме» – Временном правительстве. Суд проходил с 10 августа по 12 сентября 1917 года. Генерала признали виновным в девяти из десяти предъявленных ему обвинений, включая измену, и приговорили к каторге, замененной из соображений гуманности на тюремное заключение. Его снова посадили в Трубецкой бастион. Как ни странно, свободу принесли ему большевики – Сухомлинов по возрасту попал под амнистию в честь Первомая 1918 года. Выйдя из тюрьмы, не стал испытывать судьбу и поспешил сразу же покинуть Россию. Жил в Германии, до своей смерти в 1926 году успел написать воспоминания.
«Я предал царя»
«Кругом измена и трусость и обман!» – записал в своем дневнике Николай II в тот день, 2 марта 1917 года, когда после уговоров со стороны генерала Рузского подписал акт об отречении от престола. Сегодня порой можно услышать, что отречение Николая II от престола стало результатом предательства его окружения – высших офицеров Российской империи. Да и вообще, в событиях февраля 1917 года, когда рухнула монархия, был весьма силен «элемент» измены и предательства. Взять хотя бы великого князя Кирилла Владимировича, вышедшего в Петрограде на улицу с красным бантом. Разве он не совершил предательство по отношению к Романовым?..
«Обострение ситуации происходило постепенно. Из 121 перлюстрированного письма депутатов Думы, генералов, высших сановников, деятелей Церкви с конца 1916 по 23 февраля 1917 года лишь в одном высказывалась надежда, что Николай II способен овладеть ситуацией. Эти люди не хотели революции, боялись ее, но были уже готовы к ее приходу. Общая мысль: страна катится в пропасть! Основная масса устала от Николая II», – отмечает историк Владлен Измозик.
Накануне Февральской революции мотив предательства буквально носился в воздухе. Обе стороны обвиняли друг друга в предательстве. Правительство обвиняло либеральную оппозицию в предательстве интересов государства в критический момент его существования, те точно так же обвиняли царя и его окружение в предательстве интересов страны. Более того, ходили грязные слухи о предательстве императрицы Александры Федоровны, немки по происхождению, – в пользу Германии.
Дошло до того, что Николай II распорядился провести секретное расследование, чтобы выявить источник слухов о «сношениях» императрицы с немцами и даже ее предательстве Родины. Агенты выяснили, что слухи распространялись германским Генеральным штабом. Правда, не исключено, что они просто выдали желаемое за действительное и сообщили царю то, что он хотел услышать…
Как вспоминал будущий вождь белого движения Антон Иванович Деникин, а в то время, в начале 1917 года, командующий 8-м корпусом на Румынском фронте, «наиболее потрясающее впечатление производило роковое слово „Измена“. Оно относилось к императрице. В армии громко, не стесняясь ни местом, ни временем, шли разговоры о настойчивом требовании Императрицей сепаратного мира, о предательстве ее в отношении фельдмаршала Китченера, о поезде которого она якобы сообщила немцам…»
Впоследствии, уже после падения монархии, «злосчастный слух» об измене не подтвердился ни одним фактом и был опровергнут расследованием комиссии, специально назначенной Временным правительством. Но это уже по большому счету не имело никакого значения. Дело было сделано: черная тень обвинения в предательстве легла на царскую семью. Это сыграло, по словам Антона Ивановича Деникина, огромную, если не роковую, роль в отношении армии, особенно монархически настроенных офицеров, к царской династии и к революции.
После того, как стало известно о начавшихся беспорядках в Петрограде и Николай II выехал туда, 1 марта 1917 года монарха направили во Псков, где находился Штаб главнокомандующего Северным фронтом генерал-адъютанта Николая Рузского. Как вспоминал Рузский, после тягостного молчания царь объявил, что, «как ему ни тяжко, но в данный момент для спасения родины, России, он решил отречься от престола в пользу своего сына. Регентом же назначает своего брата Михаила Александровича».
Как считает современный историк Петр Мультатули, фактически все генерал-адъютанты, начиная с великого князя Николая Николаевича, предали главу государства и своего Верховного главнокомандующего, совершив по отношению к нему акт государственной измены. Вспоминая ситуацию, при которой произошло отречение, Николай II рассказывал фрейлине Анне Вырубовой: «Куда я ни посмотрю, всюду вижу предательство».
«Особенно больно», по словам царя, его поразила телеграмма великого князя Николая Николаевича-младшего, бывшего Верховного главнокомандующего. «Что мне оставалось делать, когда все мне изменили? – сразу после отречения сказал император дворцовому коменданту генералу Владимиру Воейкову. – Первый – Николаша» (так в семье называли Николая Николаевича-младшего). Не меньшее впечатление произвело на царя поведение начальника Штаба генерала Алексеева и главнокомандующих. Император «с большой горечью» говорил «о грязном предательстве Алексеева и других генералов».
Генерал Алексей Ермолович Эверт, командовавший Западным фронтом, спустя полгода, осенью 1917 года, свое поведение в дни Февральской революции оценивал как предательство. Беседуя с князем Владимиром Друцким-Соколинским, он, «не скрывая и не прячась, открыто обвинял себя в предательстве государя». «Я, как и другие главнокомандующие, – заявил Алексей Эверт, – предал царя, и за это злодеяние все мы должны заплатить своею жизнью».
Отречение Николая II от престола
За несколько дней до своей гибели Николай II сказал: «Бог дает мне силы простить всем врагам, но я не могу простить генерала Рузского». Он не знал, что за свое предательство генерал заплатил самой высокой ценой. В мае 1917 года он уехал лечиться на курорт в Кисловодск, где его застала Гражданская война. Затем он перебрался в Пятигорск, где его вместе с другими «бывшими» чекисты взяли в заложники, обещая казнить в случае неподчинения населения советской власти. И буквально через месяц после объявления большевиками красного террора имя генерала Рузского оказалось в расстрельных списках. Его лично казнил – изрубил кинжалом – Геворк Атарбеков, председатель местного ВЧК.
Манифест об отречении Николая II от престола
Атарбеков, которого называли «железным Геворком», был зловещей личностью. Даже соратники поражались его патологической жестокости, варварству и коварству, которые он, естественно, оправдывал делом революции. Дело дошло до того, что его по ультимативному требованию Ударной коммунистической роты в 1919 году отстранили от должности и под конвоем отправили в Москву. Специальная комиссия ЦК партии установила «преступность Атарбекова и других сотрудников Астраханского Особого от