Павла Понеделина обвинили в том, что, «имея полную возможность пробиться из окружения к своим, как это сделало большинство частей армии, он не организовал отпора врагу, не проявил настойчивости и воли к победе, а поддался панике, проявил трусость и, дезертировав, сдался в плен врагу». Николая Кириллова – в том же самом: «…вместо того, чтобы выполнить свой долг перед Родиной, организовать вверенные ему части для стойкого отпора противнику и выхода из окружения, дезертировал с поля боя и сдался в плен врагу».
Как отмечает исследователь Петр Лаврук, автор книги «Красные генералы в немецком плену», есть немало свидетелей того, что генерал Понеделин в плену сохранил стойкость, мужество и чувство чести. Немцы, дабы использовать козырь в вербовке, сообщили генералу, что Сталин поставил его вне закона. Что, собственно говоря, было чистой правдой.
Павел Понеделин ответил: «То, что я объявлен вне закона, – это наше семейное дело. По окончании войны народ разберется, кто изменник. Я был верным сыном Родины и буду верен ей до конца». Немцы резонно спросили: мол, вы все равно погибнете – или в плену, или на Родине, так не лучше ли сотрудничать с нами? «Нет, лучше смерть, чем измена!» – ответил Понеделин.
В декабре 1942 года с Понеделиным встречался генерал Власов, который предложил тому принять участие в создании русской добровольческой армии под началом нацистов. Тот категорически отказался, Николай Кириллов также ответил отказом…
Сотрудничать с немцами отказался и генерал-лейтенант Иван Музыченко, командовавший 6-й армией, тоже попавший в плен в «уманском котле». На допросе у немцев 9 августа 1941 года на вопрос «Предположительная продолжительность войны?» он ответил: «Россия готовится к очень долгой войне. Россия не Франция, где можно осуществить прорыв за 30 дней. Все жизненно необходимые и военные производства эвакуированы за Урал… Поэтому захват внутрироссийских промышленных областей принесет неожиданное для немцев решение. Содержание гарнизонов на всей европейской части России не может длиться долго. Когда решается судьба Отчизны, народ будет биться до последнего, включая Сибирь».
И пожалуй, ключевая фраза в ответе Музыченко, которая может служить подлинной формулой патриотизма: «Правительство может совершать ошибки и даже преступления, режим может быть далек от совершенства, но каждый человек любит родину и всегда будет готов рисковать своей жизнью, несмотря на обиды».
Старший лейтенант Пауле, который вел допрос, в конце вывел резюме, где в отношении генерала Музыченко говорилось следующее: «Беспощадный в решениях, генерал представляет тип прошедшего кровавую школу большевика, сурового солдата… Он глубоко укоренен в большевистской идее и только, как сам говорил, 1939 год поколебал его веру. Судьбу своей армии и свой плен переносит тяжело и считает, что жизнь пропала, независимо от того, что ему предстоит. Он верит в непобедимость России…» Что касается 1939-го года, то речь шла о «чистке» в армии, когда, по словам Музыченко, сказанным на допросе, небольшая кучка людей захватила власть в стране. «НКВД – страшный орган, который мог любого из нас уничтожить в один момент», – такие слова Музыченко значатся в протоколе допроса…
Иван Музыченко провел в плену всю войну, в конце апреля 1945-го освобожден американцами и передан советской военной миссии в Париже. Затем прошел проверку в НКВД, восстановлен в кадрах Советской армии, направлен на учебу на Высшие академические курсы при Военной академии Генштаба. Один из немногих советских военачальников, кому повезло, пройдя плен, не получить за это наказание на Родине.
К Павлу Понеделину и Николаю Кириллову, которые выдержали все муки плена, не были сломлены, судьба оказалась не столь благосклонна. Поначалу заочный приговор в их отношении отменили, дело вернули на доследование. Однако в самом конце 1945 года они вновь арестованы и заключены в Лефортовскую тюрьму, пять лет находились под следствием. Они до последнего надеялись, что к ним отнесутся по справедливости. Но сложилось иначе, против них, всеми правдами и неправдами (последнее более точно!), собрали три тома обвинений. Некоторые сослуживцы, которым, очевидно, пообещали за это жизнь, оговорили, оклеветали их…
«Журналистская удача, – отмечает Петр Лаврук, – подарила мне знакомство с генерал-майором Антюфеевым Иваном Михайловичем, командиром 327-й стрелковой дивизии 2-й ударной армии. Он, как и Понеделин, и Кириллов, тоже находился в плену в тюрьме Вюльцбург, затем был репатриирован в Париж. Вернулись вместе на Родину».
Иван Антюфеев вспоминал о Понеделине: «Павел Григорьевич как никто другой переживал трагедию плена. Как никак, а из всех нас тридцати генералов, которые вернулись из этого ада, он и его подчиненный генерал Кириллов уже были заочно осуждены к расстрелу. И они, и мы не знали, как нас встретят на Родине, как оценят наше поведение в застенках противника. Бывало, он сам себя успокаивал: „Не наша вина, что мы оказались пленниками. Главное, мы не изменили Родине. Наоборот, доказали своим поведением, что мы невинны и Отечеству не изменили…“».
П. Понеделин
Петр Лаврук приводит фрагменты допросов Павла Понеделина в Министерстве госбезопасности СССР. Не всегда можно понять, что действительно говорил военачальник, а что от него просто требовали подписать. Но одно место обращает на себя внимание. На вопрос: «В чем вы признаете себя виновным?», Понеделин четко отвечает: «Виноват я только в том, что сдался в плен врагу».
На другом допросе на категоричное требование рассказать о том, как он намеревался капитулировать перед противником, Понеделин ответил: «Такого намерения я не имел. Я командовал войсками до последнего момента и лично участвовал в последней попытке прорваться из полного окружения. Мысли о капитуляции у меня никогда не возникало… Утверждаю, что в беседе с Власовым его работу на немцев я назвал изменой советскому народу и заявил ему, что на этот путь я никогда не стану», – подчеркнул Понеделин.
Генерал-майор П. Понеделин (в центре) и генерал-майор Н. Кириллов (слева), первые дни в немецком плену, август 1941 г.
Генерал-майор П. Понеделин (в центре) в сопровождении офицеров вермахта, август 1941 г.
25 августа 1950 года Понеделин и Кириллов осуждены к расстрелу за измену Родине. Причем Понеделину, кроме сдачи в плен, вменили и еще одну расстрельную статью: признали виновным в том, что во время пребывания в плену он вел дневник, в котором «возводил клевету на одного из руководителей партии и советского правительства, подвергал антисоветской критике политику советской власти и клеветал на боеспособность советских войск».
«…Я не был врагом народа и не способен им быть, – заявил Понеделин в своем последнем слове. – Прошу вас вернуть меня к обществу, дать мне возможность работать и радоваться вместе с этим обществом».
Говорить о справедливости можно было только после смерти Сталина. Первым, кто встал на защиту честного имени Понеделина и Кириллова, стал писатель Николай Симонов. Он отмечал, что генералы достойно сражались, сковывали серьезные силы врага, но были поставлены в такие условия, что предотвратить разгром вверенных им войск не могли. Они сражались до последней возможности, чтобы прорваться, переходили в рукопашные схватки… А Сталин, подавленный неудачами первых недель войны, просто переложил на Понеделина, Кириллова, да и многих других военачальников, обвиненных в измене, свою вину и ответственность за ошибки и просчеты, допущенные перед войной.
За восстановление честного имени боролась и жена Понеделина Нина Михайловна. После того как Понеделина заочно приговорили к расстрелу, ее арестовали как «члена семьи изменника Родины», она получила пять лет лагерей.
В ноябре 1955 года Нина Понеделина, которая твердо верила в невиновность мужа, обратилась к Никите Хрущеву: «Павла Григорьевича Понеделина я знаю с 1930 года как честного, стойкого, чуткого командира, товарища и человека, отдавшего всю жизнь партии, делу Ленина и работе. За Гражданскую войну был награжден двумя орденами Красного Знамени. За Финскую войну имел высшую награду – орден Ленина. Убедительно прошу помочь разобраться и сообщить мне, виновен ли мой муж и в чем, жив ли он и где находится». В 1956 году дело Понеделина и Кириллова пересмотрели, и их посмертно реабилитировали.
Петр Лаврук вспоминает о своей встрече с Ниной Михайловной весной 1991 года в ее скромной квартире в Москве. Беседовали они тогда о многом. Нина Михайловна вспоминала об эпизоде в заключении: в колонии города Саратова она встретилась с бывшим сослуживцем мужа комдивом Юлием Гродисом. По ее словам, некогда цветущий здоровяк, начальник разведотдела штаба Ленинградского военного округа был похож на старца. Его арестовали еще в 1937 году. Пятнадцать лет, будучи за колючей проволокой, он не перестал бороться за свое честное имя.
«Нина Михайловна произнесла слова Гродиса: „Бесчестие жизни не стоит! – вспоминает Петр Лаврук. – Пожалуй, это она относила и к своему мужу“».
Преступления и возмездие
Увы, предательство на войне – вещь достаточно распространенная. Не будем сейчас говорить о психологической или социальной природе этого явления, отметим лишь, что Великая Отечественная война принесла не только величие массового подвига и героизма, но и страшные и по-своему яркие случаи предательств. Пожалуй, один из самых ярких примеров – Антонина Макарова (Тонька-пулеметчица), попавшая в плен и ставшая вершителем массовых казней советских граждан. После войны скрылась под чужим именем и разоблачена только в конце 1970-х годов.
Понятно, что Тонька-пулеметчица – вовсе не единственный случай. Кому-то удалось скрыться после войны, затеряться, «сменить» не только имя и фамилию, но биографию. Другие предстали перед судом еще во время войны.
Даже на оккупированной территории партизаны устраивали акции возмездия: казнили (нередко публично) советских граждан, запятнавших себя предательством. Но поначалу все-таки обещали им прощение в том случае, если они переходили на нашу сторону.