— Я никому не верю, но думаю, что эти трое — нормальные тетки, они не кинут нас специально. Меня больше беспокоит начальство. Что, если у него есть «крыса» на самом верху? Тогда этим троим придется делать все, что сказал главный, они не смогут ни на что повлиять. Я правда пока не знаю. Но если я на это пойду, то не сама по себе. Ты что собираешься делать?
— Сложный вопрос, но я не могу решить, правильно ли это будет. Сейчас мы живы-здоровы. Жизнью это, конечно, не назовешь, но все же мы кое-как живем. Если мы дадим показания, не факт, что останемся живы и будет ли это правильно по отношению к нашим детям? Каково им будет без нас, кто защитит их от Вима? Вот что меня мучает. Я правда не понимаю, почему его до сих пор не шлепнули. Все вокруг него мрут как мухи, а ему ничего. А ведь у него куча врагов.
— Тогда надо сидеть и ждать, вдруг кто-то это сделает. Считать, что это не наше дело. Мы так и жили — и каков результат? Я хочу стать хозяйкой собственной жизни, и будь что будет.
Все это меня достало. Десятилетиями нам приходилось молчать о том, что нам известно. Все эти годы брат грузил нас ужасными историями о том, что он сделал. Все эти годы он использовал все, что нам дорого, чтобы давить на нас, губил все, что мы любили. Использовал нас и подставлял на каждом шагу, чтобы облегчить и обезопасить собственную жизнь.
Мы стали для него системой хранения секретной информации. Он считал нас своей собственностью. Он провозгласил себя королем семьи, а нас сделал своими подданными. Он заставил нас жить на грани, в постоянном страхе сказать что-то не то или случайно проговориться полицейским.
Я не могла больше так жить, это разрушало мою личность. Я решила, что сделаю первый шаг.
Я точно знала: как только я начну рассказывать, что мне известно, мои показания сразу же засекретят. Я поставила на то, что о них не узнают посторонние или сам Вим, по крайней мере, от этих трех дам.
— Я сделаю первый шаг. Дам показания. Уверена, что их сразу сочтут совершенно секретным документом, а дальше будет видно. Если с нами что-то случится, у Департамента юстиции хоть что-то на руках останется. Рискну.
— Если ты, то и я тоже. Сделаю первый шаг вместе с тобой. Ради справедливости для своего супруга и жизни моих детей.
Я была полностью уверена, что поступаю правильно, но в то же время это была очень трудная миссия.
— Мы с тобой одинаковые, Асси, — говорил мне Вим хотя бы раз в неделю, и это ослабляло мою решимость поступить так, как я собиралась. Действительно, мы были во многом похожи. Из четверых детей моей мамы двое средних, Соня и Герард, и старший и младшая, Вим и я, очень походили друг на друга характерами и поступками.
По характеру мы были не склонны терпеть издевательства. Даже совсем маленькими и слабосильными мы стремились к самостоятельности, пытались смягчить последствия отцовских сумасбродств.
В детстве я непроизвольно повторяла каждое свое движение дважды. Дважды открывала и закрывала дверь, дважды надевала обувь, дважды хваталась за дверную ручку. Очень старалась. Я вообразила себе, что повторные касания могут предотвратить буйства отца, и он не станет нас бить.
Как-то вечером, когда мне было семь, а Виму четырнадцать, я заметила, что он дважды хлопнул дверцей холодильника.
— И ты тоже, — сказала я.
— Что?
— Ты тоже делаешь все по два раза.
Он понимающе взглянул на меня, и в ту же секунду я ощутила сильную связь между нами. Мы поступали одинаково, значит, и были одинаковыми. Единственная разница была в том, что он — мальчик, а я девочка. Будь я мальчиком, вполне возможно, я бы стала подобной ему. Может быть, то, что я девочка, помешало мне самовыражаться через браваду и агрессивность. Может быть, используя для этого свои интеллектуальные способности, я избежала участи ступить на ту же дорожку, что и он.
Почему одни рождаются мальчиками, а другие девочками? Мы не выбираем. Я могла быть им и стала бы точно таким же злом. Кто я такая, чтобы винить Вима в том, как все сложилось? Могу ли именно я поступить с ним так, как собираюсь? Ведь действительно «одинаковые».
— То есть вы с ним одинаковые, раз оба повторяете всякую фигню? — иронично спросила Соня. — Чушь собачья, Ас. И как это тебе такое в голову взбрело? У тебя с ним ничего общего, и хватит об этом, ладно? Он — злой человек, а ты нет! — воскликнула она.
И пока я обдумывала свое решение говорить с Департаментом юстиции, она раз за разом повторяла мне:
— Ты не такая, как он!
— Нет, но, окажись я в его шкуре, то, наверное, поступала бы так же — могла бы убить кого-то из близких, если бы знала, что этот человек угрожает моей жизни.
— Но он же сам все это создал, он должен винить в этих ситуациях только себя! Он всю жизнь всех сдает, вот и оказывается в ситуациях, когда считает, что от человека надо избавиться. Но его же никто не заставляет это делать! Вим делает сознательный выбор. Ты бы никогда так не сделала. Так что хватит повторять, что ты такая же, как он. Он хочет, чтобы ты в это верила, тогда ему легче тобой манипулировать. И у него получается. Он заставляет тебя считать, что ты — исключение из правил, а на самом деле это не так.
Соня была права во всем, и я это понимала. И для Вима я тоже не исключение. Но он отлично знает, как заставить поверить в то, что ты его единственная надежда, спасательный круг, благодаря которому он не тонет в море несчастий. Возможно, я действительно хотела, чтобы это было так, вспоминая о том давнем моменте единения. Даже зная, что того Вима давно уже нет, зная, во что он превратился.
Я вновь ошиблась, посчитав, что брат может испытывать настоящие чувства. Я чуть не позволила его фальшивой душевности обезоружить себя в разгар битвы. Я никак не могу позволить себе подобное, я должна быть начеку и всегда готовой к «удару исподтишка».
Встречи с Бетти (2013)
В преддверии следующей встречи с Бетти я изводила себя мыслями о том, что должна ей сказать. Я много плакала, плохо спала по ночам и становилась час от часу раздражительнее. Сводила с ума всех окружающих, но никто, кроме Сони, не понимал, что со мной происходит. Никто не должен был знать о моих намерениях.
Наконец, этот день настал. Мишель прислала эсэмэску: «Привет, 16.30, второй лифт. До встречи». «ОК» — ответила я.
Пятнадцать минут спустя, по дороге к месту встречи, я получила другую эсэмэску: «Бетти неожиданно заболела и не сможет. Но мы уже здесь, если это вас устроит. Она постарается вернуться к работе в конце недели».
Я моментально насторожилась. Сначала они приглашают, а меньше чем за пятнадцать минут до встречи ответственный сотрудник отменяет свое участие? Я морально подготовилась к беседе с Бетти, а теперь выясняется, что ее не будет. Она и впрямь заболела? Или она решила, что я легко соглашусь дать показания Этим Двум? Я же совершенно ясно заявила, что хочу говорить только с ней, только с ответственным сотрудником.
Мишель ждала меня.
— Вы что, шутки со мной шутите? — спросила я излишне агрессивно и настороженно.
Моя резкость явно ошеломила ее, но она быстро оправилась.
— Да нет, конечно. Бетти действительно заболела.
Она сказала это так искренне, что мне стало стыдно. Слишком тяжелый момент моей жизни, здравый смысл отказывает. Надо расслабиться.
— Бетти до последнего момента надеялась, что у нее получится приехать, ведь это очень важная встреча и для нее. Но у нее не получилось сбить симптомы, и она просто не смогла. Мы не обманываем вас.
Мишель объясняла все это очень спокойно, и по тону ее было понятно, что она говорит правду.
— Хорошо, — сказала я, успокаиваясь. — Простите мне мою резкость, но это меня действительно очень напрягло.
— Я понимаю, — кивнула Мишель. — Следующую встречу все-таки назначаем?
— Назначаем, — ответила я.
— Ты уже вернулась? — удивилась Соня. — Быстро вы.
— Она не смогла, заболела.
— Ну что же, бывает.
Паранойей моя сестра не страдала. И потом, она не проходила через весь этот ад, ей не надо было вновь ворошить прошлое.
— Похоже, у меня крыша едет, — сказала я.
— Тогда надо остановиться, Ас. Если не можешь справиться с этим, лучше не надо.
— Да нет, все будет нормально. Просто у меня была ужасная ночь. Это действительно нелегко. Когда это вспоминаешь, переживаешь все заново…
Я расплакалась.
Соня обняла меня.
— Давай-ка прекращай, Ас, а то и я тоже заплачу, — говорила она со слезами на глазах. — Знаешь, получится у нас это или нет, Кор все равно гордится нами.
Неделю спустя я вновь встречалась с Бетти.
Она начала беседу с извинений.
— Мне очень неудобно за то, что на прошлой неделе пришлось отменить встречу, но мне очень нездоровилось.
— Знаю.
Я не могла сказать «не проблема», потому что Эти Две отлично поняли, что для меня это та еще проблема. И мне до сих пор было довольно стыдно. За прошедшую неделю я постаралась отоспаться и смогла свыкнуться со всеми ужасными воспоминаниями. Поэтому общаться со мной стало немного приятнее.
Бетти приступила к делу:
— Что вы можете нам рассказать?
Ну вот, я же решила, что больше не буду плакать, а при первом же вопросе у меня слезы на глазах. Боль была такой сильной, что даже десять лет спустя я не могла говорить об этом без слез.
— Он сделал Кора, — сказала я и непроизвольно повторила характерный жест Вима. «Сделал» может означать много чего, но этот жест не оставлял сомнения в том, что именно подразумевалось в данном случае. — Он заказал убийство Кора, своего зятя.
Я это сказала. После десяти лет молчания я это сказала. Это сделал Вим! Я была поражена тому, насколько приятно мне было наконец-то произнести эти слова.
Я больше не чувствовала терзаний, а самое главное, я больше не чувствовала себя предательницей по отношению к Кору. Я рассказывала о других заказных убийствах, в которых был повинен Вим. Меня охватило ощущение глубокой удовлетворенности. Наконец-то я смогла сделать то, что я хотела, что я считала правильным и справедливым, что соответствовало моим убеждениям и ценностям. Наконец-то я могла сказать о нем правду. Мне больше не надо лгать ради него.