Единственное, что у нас есть общего с Вимом, — мы оба любим хорошо поесть. Мы готовы мотаться по всему городу — в Ривиеренбуурт за лучшей выпечкой, в Йордаан за лучшими сосисками в тесте, в Гелдерландплейн за лучшими фруктами. У нас есть свои любимые места для любых видов еды, и чтобы попасть туда, мы готовы постараться.
Еда меня радует, и я надеялась улучшить настроение при помощи сэндвича с сыром, который взяла с собой.
Пока я ела, Соня болтала с Этими Двумя, отвлекая их внимание от меня. Я пресекла их дружелюбные попытки разговорить меня, показав жестом, что не могу говорить с полным ртом. Я пока не была готова болтать.
Через полтора часа мы прибыли на место. К нашему удивлению, там нас ждали еще двое чиновников из Программы защиты свидетелей. Это стало для меня неожиданностью: еще одна группа собеседников, мужчины. Они представились, а я мысленно окрестила их Коломбо и Бриско[10].
Я была совершенно не готова к участию новых собеседников и удивлялась — зачем здесь эти люди? Мы уже привыкли к Этим Двум — милым молодым девушкам. Но новая парочка состояла из типичных офицеров полиции, к тому же амстердамских. Я так и представляла себе, как они сливают нас собутыльникам на пьянке после работы в кафе «Ноль» на Вестерстраат.
Мне совсем расхотелось этим заниматься. Я взглянула на Соню: ее реакция была аналогичной. Она покачала головой — «нет». Она точно не будет разговаривать с этими людьми.
Я отвела ее в сторонку.
— Ас, я не хочу говорить с этими людьми. Я их не знаю. Не буду, и все.
Я ощущала то же самое. Мое настроение, слегка поднятое сэндвичем с сыром, снова упало.
— Где здесь туалет? — спросила я.
— В эту дверь, — показал Коломбо.
Соня выскользнула за мной — посовещаться.
— Мы об этом не договаривались, правда? Еще два человека об этом знают. Так не должно быть.
— Нет, — ответила я. — Я тоже этому совсем не рада, но дело сделано — они все равно нас видели.
— Неважно. Я не буду разговаривать с этими мужиками. Они мне не подходят — смотрятся как обычные легавые. Я буду молчать.
— Понимаю. А я с ними поговорю, — сказала я с полным отсутствием энтузиазма. — Вряд ли сможем соскочить на этом этапе. Может, поэтому у меня и настроение испортилось. Но ты сама сказала мне идти вперед, так что разворачиваться уже поздно. Надо было сделать это с самого начала. Мы же не можем им сказать, типа, не хотим с вами разговаривать, везите нас обратно в Амстердам. Они сняли комнаты, установили оборудование, выделили нам время. Это будет очень неприлично, Сонь. Утечку все равно не остановишь, можно лишь надеяться, что она не случится.
Впрочем, Соня тоже была права, а я не понимала, почему Бетти организовала все таким образом. Разве можно ожидать, что два человека, всю жизнь до этого хранивших молчание, вдруг начнут изливать душу совершенно незнакомым людям? Мы ведь будем рассказывать о своих бедах первый раз в жизни.
Мы пошли обратно.
— Соня пойдет с дамами, а я буду говорить с вами, — сказала я мужчинам.
— Хорошо, давайте начинать, — кивнул Коломбо, и мы с Соней разошлись по разным помещениям для допроса.
Перед началом допроса мы должны были подписать соглашение, по условиям которого мы не имели права обсуждать с третьими лицами факт дачи показаний и их содержание. В противном случае все договоренности утрачивали силу, и прокуратура получала право использовать показания без нашего согласия. Это означало, что мы не можем обсуждать это событие, полностью переворачивающее наши жизни, ни с кем, в том числе с детьми и с мамой. Не то чтобы мы собирались это делать прямо сейчас, но на определенном этапе дети, безусловно, обязаны были высказаться по этому поводу — при их несогласии мы не станем продолжать.
Такие мысли блуждали в моей голове, когда Бриско прервал молчание.
— Астрид, наш разговор будет записан на эту пленку. Вы готовы? Тогда включаем запись.
Закончив с показаниями, мы были совершенно без сил.
Два дня подряд мы проходили сквозь ад своих воспоминаний. Скорбь по Кору, которую мы подавляли в себе на протяжении десяти минувших лет, оказалась столь же сильной, как и в день его гибели. Нам приходилось делать вид, что мы не знаем, что убийца — наш брат, и это мешало нам полностью отдаться своему горю. Каждый день мы были вынуждены следить за тем, чтобы не выдать себя поведением, поступком или словом. Мы боялись, что Вим повторит то, что сделал с Кором.
Вим внимательно следил за тем, чтобы мы не забывали, на что он способен. Постоянные упоминания о его жертвах были эффективным средством держать нас в узде.
По истечении этих двух дней мы чувствовали не только утомление и опустошенность, но и радость, что наконец смогли сказать правду и вступиться за Кора. Мы хотели знать, насколько наши показания подходят в качестве улик против Вима. Если нет, то мы бы предпочли как можно скорее прекратить всю эту нервотрепку.
Мы надеялись, что Бетти в тот же день заберет наши показания у сотрудников и сразу же возьмется за их изучение. Поэтому через два дня я позвонила ей с вопросом, насколько, по ее мнению, содержательны наши показания с точки зрения улик.
Она предложила обсудить это лично, и мы договорились встретиться 1 мая 2013 года.
Угрозы Питеру (2013)
Но до этого произошел очередной инцидент.
Я была в гостях и выключала свой телефон на весь вечер. Не хотела, чтобы Вим меня доставал. Один вид его номера на дисплее телефона заставлял меня напрягаться в уверенности, что что-то опять стряслось.
По дороге домой я включаю телефон, чтобы проверить, не случились ли очередные неприятности. Среди пропущенных много звонков Вима. Я понимаю — что-то произошло. Звонила и Соня, что укрепляет меня в моем предположении.
Я не перезваниваю Виму, понимая, что мне сразу же прикажут немедленно куда-то явиться. Я звоню Соне. Наверное, она в курсе происходящего.
Соня снимает трубку и говорит, что Вим озверел.
— Что на этот раз? — спрашиваю я.
— Сначала он прессовал меня по телефону, а потом наехал на Питера у него дома.
Соня говорит о Виме резко негативно. Это меня сразу же настораживает. Обычно мы не отзываемся о нем плохо по телефону.
— Ладно, а сейчас?
— Питер заявил в полицию.
— О боже, только не это. Вим знает?
— Не думаю.
— Это ведь плохо кончится.
Я знаю, что он этого точно не потерпит. Сдать его полицейским значит подписать себе смертный приговор. Питер не понимает, во что он ввязывается.
И как я буду все это разруливать?
На следующее утро он звонит мне спозаранку и в своем обычном приказном тоне говорит:
— Приезжай ко мне к магазину «Максис» в Муйдене.
Он не знает, что я уже в курсе происшедшего прошлым вечером, и мне понятно, что моя встреча с Вимом имеет жизненно важное значение для Питера. Сажусь в машину и еду в Муйден. Он уже ждет меня. Он знает, что Соня всегда звонит мне, если появляются какие-то проблемы, так что я начинаю с места в карьер:
А: Поцапался с Соней?
В: И с Питером, я был у него вчера.
А: Так.
В: Он в расстроенных чувствах позвонил Стину Франкену, считает, что ему угрожают.
А: Так.
В: Я вчера приехал к нему и говорю: так, значит, мое имя убрал, персонажа убрал, все, что касается меня, убрал. Иначе увидишь, что я с тобой сделаю. Его сучка тоже там была, а он говорит: «Я считаю, это угроза». Я говорю, я не угрожаю, я так и сделаю. Ты меня достал, чтобы ни имени моего, ни персонажа не было. Мне это кино на хрен не упало, достали уже, на хрен.
Вим в бешенстве от того, как с ним обошлись с правами на экранизацию. Его изображают в фильме, на котором все зарабатывают, а с ним никто даже не поговорил на тему того, сколько он сам с этого получит!
Я пытаюсь успокоить его.
А: Может, тебе стоит поговорить с Питером еще раз?
В: Если он снова скажет «нет», я его на месте пристрелю. Мне по фиг, одним больше, одним меньше.
Он говорит об убитых им раньше. Меня начинает поколачивать. Если он узнает об обращении в полицию и об официальном заявлении, то Питер точно пополнит список жертв.
Я очень беспокоюсь за Питера. Надо найти подходящий момент, чтобы намекнуть, что Питер мог заявить. Тогда он привыкнет к этой мысли и не взбесится окончательно, когда узнает.
А: А если он в полицию заявит?
В: Что ж, может попробовать.
Он знает, как его боятся, поэтому уверен, что Питер не осмелится это сделать. Никто не смеет сдавать его полицейским, а кто посмеет, сильно об этом пожалеет.
Именно это меня и пугает. О чем только думал Питер, оформляя заявление? Мне не по себе, я же сама уже довольно давно общаюсь с полицией. Мне опять кажется, что у меня это на лице написано.
В данный момент его волнует только Питер, так что на меня он особого внимания не обращает. Тем более я — человек, который активно пытается обратить ситуацию в его пользу.
Я пытаюсь заставить Вима переговорить с Питером. Не потому, что он, Вим, сделал что-то не так. На случай допроса в полиции надо иметь возможность представить дело так, будто во всем виноват как раз Питер.
В: Ну я скажу им, что он дерет мою сестру. Это же может меня расстраивать, вполне нормальное дело, разве нет? Думаешь, они на это не клюнут?
Для Вима все контакты между мужчиной и женщиной подразумевают секс, и в этом он тоже похож на нашего отца.
А: Ну, Вим, если ты такое скажешь, тебя в дурку закроют.
В: Это почему?
А: Ты сам подумай. Они взрослые люди, имеют право решать, с кем им трахаться. Не так? Ты не можешь решать это за свою сестру, которой 53. Ты ей не муж, ты только брат. Если ты представишь это в виде причины, прозвучит по-дурацки, тебе не поверят. Да ты и сам знаешь, что это неправда.
В: Разве нет? А Томас разве не то же самое говорил?