— Потому что мы смирились с ней в тот момент, когда на это пошли. Мы знаем, что нам конец. Вим никогда не простит предательства. Мы понимаем, что он живет лишь мыслью о мести. Он всегда говорил, что покончит жизнь самоубийством, если получит пожизненное. Но сперва он дождется, когда нас всех укокошат по его приказу.
— То есть вы знаете, что должно случиться, но не знаете, когда? — спросил инструктор.
— Да, а пока что у нас есть время, чтобы позаниматься с вами. Но годовой абонемент я брать не буду, если только вы не возместите неиспользованные уроки, — пошутила я.
— Думаю, это будет вам полезно. Но вы должны понимать, что если вас действительно захотят достать, то достанут, и эти курсы вам не помогут.
— Это мы понимаем. Гарантия с возвратом денег нам не требуется. Мы не питаем иллюзий насчет того, что ваши уроки сохранят нам жизнь, но нам нужно научиться давать достойный отпор. Может, мы сможем улики собрать, типа ДНК под ногтями, и полицейские арестуют виновных и установят их связи с Вимом. Не хотим тупо идти на заклание, и для нас невыносима мысль, что он избежит наказания из-за идеального алиби, как в случае с Томасом ван дер Бийлом.
— Ну что же, дело непростое, но со следующей недели давайте начинать, — сказал инструктор.
— Хорошо, так и сделаем. Моя сестра тоже будет, — проговорила я.
Мы втроем вышли из «Хилтона». По пути к машине я говорю Сандре:
— Ну мы сделали все, что могли.
Герард не даст показаний (2015)
Сегодня Герард собирался заехать за мамой, чтобы отвезти ее к нам на ужин. Около часу ночи она позвонила с вопросом, не отвезу ли я ее домой после ужина, потому что Герард не мог.
Я понимала: на самом деле это зашифрованное послание о том, что Герард хочет со мной повидаться, но мне совсем не хотелось мотаться к нему за пятьдесят километров и обратно среди ночи. Хочет увидеться — отлично, только пусть приезжает ко мне.
— Нет, мамуль, не смогу, но вы можете заскочить ко мне на мороженое. Я дома.
— Чудесно, — сказала она.
Старушка прекрасно понимала, о чем идет речь, она училась этому на протяжении многих лет. Все всё поняли: они приедут ко мне.
Герард рассказал, что он уже собирался выезжать за мамой, когда к нему пришли полицейские и предложили поговорить о Виме. Они оставили ему свои визитки. В первую очередь его интересовало, действительно ли это была полиция. Его жена уже как-то раз открыла дверь полицейским, которые на самом деле оказались похитителями.
Он показал мне карточки, и на одной из них было имя одного знакомого детектива, с которым мне тоже приходилось беседовать.
— Да, вот этого я знаю, он действительно легавый. И? Что думаешь делать? — спросила я.
— Я поговорю с ними, но без протокола, потому что его приобщат к делу, и Вим его прочитает.
Позиция Герарда была мне известна. Мы с Соней еще в 2011 году, перед освобождением Вима, спрашивали его, даст ли он показания, если мы соберемся это сделать. Но и тогда он говорил примерно то же: «Вам же тогда не жить, что толку этим заниматься? Какой смысл?». Герард остался при своем мнении и сейчас: «Зачем погибать всем троим? Я хотя бы смогу заботиться о маме, когда вас не станет».
Смерть II (2015)
В конце этой недели мне снова пришлось столкнуться с тем, что знакомые нашей семьи воспринимают мою скорую гибель как данность. Мы с Соней гуляли по улице Схелдестраат и зашли в кафе-мороженое, где я встретила Неттеке.
Я знаю ее еще со времен наших уроков английского в начальной школе, которые проходили в школе Палм.
Она была самой крепкой девочкой своего класса, и однокашники решили, что ей нужно подраться с самой крепкой девочкой моего класса, то есть со мной. Школа Палм решила сразиться со школой Тео Тийссен.
Бедная Неттеке вряд ли стала бы затевать драку сама, но ее подначивали одноклассники. Собравшись с духом, она настигла меня у табачной лавки. Я понятия не имела о ее задумке и решила, что она тоже собирается что-то купить.
— Приветик, — сказала я, оглянувшись на нее.
— Приветик, — смущенно ответила она и выбежала обратно на улицу.
— Она шла за тобой, чтобы подраться! — возбужденно сообщила подружка Ханна, которая была вместе со мной.
— А-а, — сказала я совершенно равнодушно.
— Ну, только она побоялась. Трусиха. Ты знаешь, что ее отец в тюрьме сидит? В Англии, представляешь!
— А-а, — опять протянула я, не слишком понимая, как одно связано с другим.
Неттеке была из йордаанских. Люди, конечно, поговаривали, что ее отец сидит, но это скорее была простая констатация факта. В Йордаане обитали низшие слои общества, люди были рады, если денег хватало на прокорм семьи. Важно было не как человек зарабатывает, а сколько.
Неттеке стала первой девочкой, которую я осмелилась привести к нам домой. Днем, когда отец на работе, мы забегали полакомиться маминым печеньем. А потом Нетти познакомилась и с остальными членами семьи.
— Твой брат работает? — спросила она как-то на улице, увидев, как мимо проезжает Вим на «Мерседесе».
— Не знаю, — сказала я.
— Не знаешь?
— Нет. — Я действительно этого не знала.
— Мой отец знаком с твоим братом, — заговорщическим голосом сказала Нетти, и я моментально сообразила. Брат ездит на дорогой машине, причем я не в курсе, работает ли он, и при этом знаком с ее отцом.
Нетти хотела сказать, что мой брат тоже занимается темными делами.
В свое время у отца были другие планы относительно Вима. Он хотел, чтобы его старший сын стал уважаемым членом общества, чему как нельзя больше соответствовала работа полицейского.
Отец записал Вима на собеседование. Накануне вечером он решил проинструктировать сына насчет вежливых манер и достойного поведения. Отец делал это в своей специфической форме, несколько переборщил, и в результате Вим оказался с фингалом под глазом и разбитой губой. Идти в таком виде на собеседование он отказался.
Возможно, жизнь Вима сложилась бы совершенно иначе, оставь его отец в покое в тот вечер. Но чем занимается Вим и как это связано с криминалом, было мне совершенно непонятно. Я видела лишь отдельные фрагменты его жизни.
Вот они с Кором заходят к нам по пути из спортзала и весело усаживаются за обеденный стол, на котором хлеб, закуски и специально купленные для них мамой стейки.
Вот к нам зашла его суринамская подружка-стриптизерша, которая показывает мне свою косметику и нижнее белье в блестках. Вот он захватил меня с собой в квартал красных фонарей, где в итальянском кафе-мороженом мне покупается молочный коктейль со взбитыми сливками, чтобы было не так скучно его дожидаться.
Коричневый брусок, который он показывал мне в детстве, — позже я поняла, что это была анаша, которую курили многие ребята из школы.
В этих эпизодах я не замечала за Вимом ничего плохого. А вот отец, оравший, что от Вима никакого толку, творил мерзости ежевечерне.
— Какой ужас. Что же теперь будет? И как ты к этому относишься? — спросила Неттеке.
Слово «смерть» не прозвучало, но о чем она, было понятно и так. Ну да, разумеется, как ты относишься к своей вот-вот грядущей смерти? Я делала вид, что все нормально, а сама постоянно озиралась — нет ли вокруг потенциальных киллеров. Вот так к этому и относятся.
— Стараюсь прожить как можно дольше, вот и все.
Этот разговор донельзя очевидно показывал, насколько по-разному мы с ней жили. Она действительно жила, а я не более чем выживала. Но я не считала себя менее счастливой. Просто меня радовали другие, менее значительные вещи.
— Так ты нормально живешь? И как у тебя получается? — спросила Неттеке.
— Я очень люблю по утрам попить кофейку где-нибудь здесь.
Она участливо смотрела на меня. «Неужели это ее представление о хорошей жизни?» — явно думала она.
— А потом я иду куда-нибудь еще по соседству и ем йогурт. А вечером — в японский ресторан, чем чаще, тем лучше. Обожаю японскую еду.
— А кроме еды, ты чем-нибудь еще занимаешься? — Ее голос был исполнен сострадания.
— Да нет, на самом деле только еда делает меня счастливой. Такие маленькие радости жизни, понимаешь.
— А может, тебе просто уехать?
— Да не люблю я заграницу. Мне там даже в отпуске не нравится. Что мне там делать?
Она явно не понимала.
— Тебе ведь и полтинника нет, и тебе уже жить неинтересно?
— На самом деле я очень от всего устала. Я не хочу больше скрываться.
А еще я не хотела продолжать этот разговор. Он меня не радовал. Все равно я толком не могла объяснить, почему мне пришлось примириться с мыслью о гибели. Мне и самой это не до конца понятно. Не знаю, почему так, знаю лишь, что так надо.
— Как твоя мама? — Я перевела разговор на другое.
— Хорошо.
— Прекрасно.
— Ну мне пора. Скоро увидимся, — соврала я.
Прощай, работа (2015)
Я спешила на работу. Мне нужно было успеть в суд к началу допроса свидетеля, назначенному на девять утра. Идя вниз по лестнице, я, как всегда, помнила, что дойти до машины — дело, сопряженное с риском для жизни. Никогда не знаешь, что ожидает тебя в конце этих ступенек. Не удивлюсь, если там меня поджидает киллер. Это от меня никак зависело, так что, невзирая ни на что, я продолжала путь вниз.
Если там киллер, то все, уже ничего не сделаешь. Это уязвимое место, которого трудно избежать. Оказавшись в машине, ты получаешь шанс, хотя и это зависит от того, на какой машине ездить.
Я спешила к машине, которая довольно далеко. Припарковать ее у дверей я не смогла — все было забито. Пришлось оставить ее за углом.
Чем больше расстояние, которое требуется пройти до машины, тем уязвимее я становилась. Особенно сейчас, когда машина вне моей видимости. Если машина перед домом или прямо у дверей, засаду можно заметить. Намного сложнее сделать это, когда она за углом. Я понимала, что киллер может точно определить дорогу, которой я пойду к машине. Его внимание сосредоточено на твоей машине и на твоем доме. Прямая между этими двумя точками — путь, которым ты пойдешь. Необходимость свернуть за угол делает тебя уязвимее — ты не знаешь, что тебя там ждет.