Она терла руки, пытаясь согреться.
— Потому что я его люблю, к примеру.
Он вздохнул:
— Как может такая, как ты, любить такого, как он? Ты заслуживаешь намного большего. И потом, Эва, если ты не будешь врать самой себе, то в глубине души ты признаешь, что он тебя больше не любит.
Резкий удар по всему телу.
Эва? Черт, что это? Эва?
— Как...
Она не могла найти слова, чтобы сформулировать вопрос. Мир вдруг перевернулся.
— Жаль, что такая женщина, как ты, думает, что ей нужно стать такой, как Линда, чтобы ее полюбили. Ты даже именем ее назвалась. Линда — шлюха, она ничто по сравнению с тобой.
Она онемела. У нее нет слов, и почва выбита из-под ног. Кто этот человек? Откуда он узнал? Ей страшно, действительно страшно, она ничего не сможет сделать. Каждой клеточкой тела она чувствовала, что надо защищаться. Что теперь опасно, как никогда в жизни.
— Неужели ты была такой глупенькой, что решила, будто какие-то розы заставят его измениться? Но я знаю, как устроены мерзавцы вроде него.
Он поднял пакет, который принес с собой, и высыпал его содержимое ей на голову. Она инстинктивно закрыла лицо руками. Что-то падало на нее и рядом. Запах. Она посмотрела на свои ноги. Двадцать красных роз. Срезанных и исчезнувших из ее гостиной.
В страхе она посмотрела на него.
— Сейчас, только сейчас тебе дарят их из искренней любви. Но я, любящий тебя по-настоящему, любящий тебя такой, какая ты есть, я даже не могу на мгновение положить голову тебе на колени.
Она огляделась. Вода со всех сторон. Ни души. Поезд едет через мост вдалеке за его спиной. Звуки города. Близко, но недосягаемо.
— Я хотел дать тебе время, чтобы ты поняла, что можешь мне доверять. Что я всегда буду рядом. С Акселем я уже познакомился, тут не будет никаких проблем, если мы будем действовать без спешки. Но ты же не хочешь. Ты вынуждаешь меня доказать, как сильно я тебя люблю.
Она чуть попятилась, осторожно шаря ногой позади себя, и поняла, что находится в опасной близости от края причала. Он же шагнул к ней, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза:
— Я люблю тебя.
Она не успела понять, что произошло. Ее вдруг объял ледяной холод, и в легких совсем не осталось воздуха. Тело рвется на поверхность, захлебывающийся вдох, отчаянное желание выжить. Она ищет причал на ощупь и не может найти. В следующее мгновение она чувствует удар, и что-то толкает ее вниз, под воду. Всеми силами она старается держать голову над поверхностью, машет руками, пытаясь освободиться от тяжести. И вдруг чувствует на своих губах его губы, его язык проникает ей в рот. Железная хватка его ног, он вдавливает ее вниз, во тьму, в ледяной холод. Времени не существует. Есть только страх, что уже ничего не успеть, что уже слишком поздно. И вот она чувствует, как слабеет собственное сопротивление, как она медленно, но верно подчиняется его воле, сдается.
Тишина. И в этой тишине она слышит лучше, чем когда-либо раньше.
Безграничный покой. Позади, впереди, вокруг.
Она отдается этому окружившему ее спокойствию.
Наконец.
Больше не нужно бороться.
Все хорошо.
~~~
Может, тебе кажется глупым, что я вот так разговариваю с тобой, но я почему-то уверена, что ты меня слышишь. Не знаю, сможешь ли ты понять, но я точно знаю, что ты всегда будешь частью меня, так, наверное, у всех матерей — связь не прерывается никогда, и это сознаешь с особой ясностью, когда... О Эва, моя любимая девочка, как такое могло случиться?
— Прости. Никому не станет легче, если я буду сидеть здесь и плакать, но... Без тебя так пусто и так одиноко. Эрик, он... Я не знаю, мы всеми силами стараемся поддерживать друг друга, но он даже приехать сюда не может, хотя я говорю, что это ему помогло бы.
— Если бы только могла дать мне знак, какой угодно, просто как-то показать, что слышишь меня.
— Аксель все время о тебе спрашивает, а я не знаю, как ответить, чтобы было правильно. Он перешел в другой садик, я не совсем понимаю, почему это надо было делать сейчас, когда ты... Но Хенрик даже слушать не стал. Он очень рассердился, когда я пыталась уговорить его не забирать Акселя из старого садика. Я просто думала, что будет лучше, если хоть что-то в его жизни останется прежним. Вы же так много общались с другими родителями. И соседями. И так хорошо со всеми ладили. Мы встретили мальчика, с которым Аксель обычно играл, того, с темными волосами, как его зовут — Давид, что ли, или Даниэль — не помню. В общем, он с родителями шел мимо по нашей улице, а мы были в саду. Эрик тоже был с нами, мы помогали Хенрику стричь кусты, а Аксель был в доме. И мне показалось странным, что они просто прошли мимо, как будто не видели нас. Точнее, как будто не хотели видеть. И Хенрик тоже даже не попытался с ними заговорить. Не знаю, мне это показалось странным, я думала, вы с ними близко общаетесь. Но, может, им сейчас трудно подобрать слова, которые нам можно сказать... Люди такие странные. И меньше всего на свете мне бы сейчас хотелось, чтобы они говорили о тебе.
— Малыш Аксель. Он стал таким молчаливым. Я пробовала разговорить его, заставить рассказать, что он чувствует, но... он почти ничего не говорит, просто ждет, когда ты вернешься домой. Правда, в новом садике ему все лучше и лучше, хотя он хочет, чтобы я ходила туда вместе с ним. Да, с ним туда пошла я, потому что Хенрик, он... я не знаю, но, наверное, надо сказать, как есть, мы за него очень боимся, дело в том, что он, как мне кажется, начал слишком много пить. Несколько раз я звонила ему днем, и он отвечал мне пьяным голосом. Он как будто все больше и больше замыкается в себе, и, похоже, он уже нигде не работает. — Так трудно решить, что делать, и, конечно, мы очень беспокоимся за Акселя. Как он отреагирует на все это в будущем. Мы сказали Хенрику, что Аксель может жить у нас сколько угодно или что мы сами можем переехать к вам, если для Акселя лучше остаться дома... Но мне кажется, Хенрик хочет продать дом и уехать, мы уговариваем его немного подождать, пока не будет полной уверенности... Я же знаю, как ты хотела остаться в доме.
— Я так сержусь, когда думаю, что ты себе напредставляла, когда решилась на все.
— Мне хочется спросить у тебя, может, это мы с Эриком виноваты в том, что у тебя было такое чувство вины, может, мы тебя неправильно воспитывали. Мы ведь были на твоей стороне, мы бы всегда были на твоей стороне, неужели ты этого не понимаешь? Неужели ты могла подумать, что кто-то осудил бы тебя за то, что ты встретила любовь? Я могу сердиться на тебя за то, что ты была такой глупой, что просто захотела убежать от всего, но я не понимаю, как ты могла поступить так с Акселем. И почему ты не рассказала нам, как тебе плохо, почему не попросила нас помочь?
— Прости. Но вопросов так много.
— Эва, ты не должна сдаваться. Эва, обещай мне, хотя бы ради Акселя. Они сказали, что шансы перед завтрашним исследованием пятьдесят на пятьдесят, мы не должны оставлять надежду. Я уверена, что прав тот доктор, который сказал, что ты, возможно, нас слышишь. Эрик кое-что разузнал, в Каролинской больнице есть доктор, который специализируется на подобных нарушениях, то ли Салстедт его зовут, то ли Салгрен. Мы пытались с ним связаться, но он в отпуске эту неделю и следующую. Нам сказали перезвонить, когда он вернется.
Эва, дорогая, ты должна бороться, у тебя есть столько всего, ради чего нужно жить. Если бы ты знала, как я благодарна, что он был рядом с тобой и что ему все-таки удалось тебя вытащить. Мне кажется, я не встречала человека, который бы любил так самозабвенно. И несмотря ни на что, я так рада, что он у тебя есть, и как бы ни закончился завтрашний день, я рада, что вы успели провести вместе отпущенное время.
— Нам становится немного легче оттого, что ты успела это испытать, несмотря на то что ты совершила. И оттого что он рядом с тобой. Постоянно.
~~~
— Вам еще что-нибудь ночью понадобится?
На пороге появилась ночная сестра. В одной руке поднос со склянками, другой крепко держится за ручку двери. Выглядит озабоченно.
— Нет, спасибо, у нас все есть. Правда, Эва?
Последние капли питательной смести опустились по зонду в ее желудок, он нежно погладил ее лоб.
— Тогда спокойной ночи. Удачи вам завтра, если до конца моей смены мы больше не увидимся.
— Спасибо.
Улыбнувшись, она закрыла за собой дверь. В больнице Худдинге персонал лучше, чем в Каролинской. У них хватает ума ценить его помощь и восхищаться его преданностью.
Сорок три дня.
Завтра начнется финальное исследование. Крошечные электроды, которые в последний раз измерят, повысилась ли активность ее мозга.
Через несколько суток все будет ясно.
Он взял ее руку, чтобы подавить подступившую тревогу.
— Все будет хорошо, любимая. Нам и так с тобой хорошо.
И он убрал одеяло, приподнял синюю больничную сорочку, вынул из прикроватного ящика крем и нарисовал белую полоску на ее левой ноге. Размеренными движениями массировал щиколотки, колени, пах.
— У тебя потрясающая мама. Я так рад, что мы с ней подружились.
Он осторожно поднял ее ногу и, подложив одну руку под колено, несколько раз согнул и разогнул его.
— Хорошо, Эва.
Обошел кровать и кремом нарисовал белую полоску на другой ноге.
— Ты слышала, что Акселю, может быть, тоже разрешат навестить тебя вместе с кем-нибудь из нас. Но она права, нужно сначала дождаться результатов анализов, чтобы знать, что ему сказать. Лучше всего было бы, если бы сначала я встретился с ним где-нибудь в другом месте и уже потом мы бы пришли сюда. Может, на аттракционах в парке Грёна Лунд, ему там нравится? Или лучше в Скансене?
Он выпрямил ее ноги, положил под них опору, после чего нежно провел по ее щеке указательным пальцем. Протянув руку, взял щетку и несколько раз провел по ее волосам.
— Теперь, моя радость, ты прекрасна. Хочешь, чтобы я сделал для тебя еще что-нибудь, прежде чем мы уснем?