– Истинную причину, почему леди Александра убила своего мужа. К сожалению, сам факт, что убила именно она, сомнению не подлежит.
– Чем она сама объясняет свой поступок?
– Ревностью к хозяйке дома, где был званый обед. Говорит, будто убеждена, что супруг ее состоял в связи с этой женщиной, Луизой Фэрнивел. Однако все было не так, и Александра это знала.
– Но правду она вам не скажет?
– Нет.
Генри насупился, отрезал кусочек мяса и подложил себе картофельного пюре.
– Будем логичны, – задумчиво произнес он. – Она замышляла убийство заранее?
– Мы не знаем. На этот счет у нас нет никаких свидетельств, – ответила мисс Лэттерли.
– То есть это мог быть и внезапный поступок, когда человек теряет голову и не думает о последствиях.
– Но она умная женщина, – запротестовала Эстер. – Она не могла не знать, что убийце грозит виселица.
– Я сказал: внезапный поступок, – напомнил Рэтбоун-старший. – Приступ ярости, заставивший ее действовать безрассудно.
Женщина в ответ нахмурилась.
– Моя дорогая, вы ошибочно полагаете, что мы рассудительны двадцать четыре часа в сутки, – мягко пожурил ее пожилой собеседник. – На самом деле люди часто поступают вопреки своим интересам именно потому, что не могут вовремя остановиться и подумать. Если человек испуган, он или бросается бежать, или застывает неподвижно, или наносит удар – все зависит от склада характера и предыдущего опыта. – Забыв о еде, Генри сосредоточенно взглянул на Эстер. – Полагаю, большинство трагедий происходит именно из-за недостатка времени, чтобы осмыслить ситуацию. А когда человек опомнится, то, как правило, бывает уже поздно. – Он рассеянно подвинул соленья Оливеру. – Это как с новыми идеями. Мы полны предрассудков, мы слишком верим в справедливость устоявшихся мнений и слепо хватаемся за их громоздкую конструкцию. В мире не изобрели еще оружия опасней, чем новая идея. Потому и всякая свежая мысль встречается нами враждебно, тем более та, что затрагивает систему наших ценностей.
– Может быть, мы просто мало знаем об Александре Карлайон, – задумчиво произнесла Эстер, глядя в тарелку.
– Гораздо больше, чем знали неделю назад, – тихо возразил Оливер. – Монк побывал у нее дома, говорил со слугами, но картина от этого не прояснилась. По-прежнему непонятно, чего ради она убила генерала. Он был холоден с ней, подчас утомителен, но, безусловно, верен ей, щедр, имел прекрасную репутацию – можно сказать, незапятнанную, – нежно обращался с сыном, да и о дочерях заботился.
– Он не разрешил Сабелле посвятить себя церкви! – с жаром сказала мисс Лэттерли. – И насильно выдал ее за Фентона Поула!
Юрист улыбнулся:
– Я и говорю: заботился. Большинство отцов именно так и поступили бы на его месте. А Фентон Поул – весьма приличный молодой человек.
– Он принудил ее, – настаивала женщина.
– Отцы имеют на это право, тем более если речь идет о будущем дочери.
Эстер набрала воздуху, чтобы резко возразить, но сочла, что это будет невежливо по отношению к Генри, какими бы несправедливыми ни показались ей слова Оливера. Она и не ожидала, что проникнется такой симпатией к Рэтбоуну-старшему, и теперь меньше всего хотела уронить себя в его глазах. Он ничем не напоминал отца Эстер, человека консервативного, не склонного вступать в горячие споры, и все же в душе ее шевельнулось воспоминание о родителях, а потом и горечь по утраченному благополучию и семейному теплу. Она вновь остро почувствовала свое одиночество. Как хорошо, когда родители живы… Пусть старомодные и требовательные, но неизменно любящие. Мисс Лэттерли всегда гнала от себя подобные мысли, зная, что ничего, кроме расстройства, они ей не принесут.
Генри вывел ее из задумчивости, снова заговорив об интересующем их деле:
– Но все это, надо полагать, случилось давно. Насколько я понял, дочь все-таки вышла замуж?
– Да. У нее уже есть ребенок, – сказала Эстер.
– Даже если она была оскорблена, то вряд ли стала бы мстить отцу спустя столько лет.
– Конечно.
– Выдвинем следующую гипотезу. – Старший Рэтбоун полностью забыл о еде. – Допустим, преступление было совершено спонтанно. Александре представился случай, и она им воспользовалась, причем весьма неловко. Это заставляет предположить, если наши рассуждения правильны, что в тот вечер она узнала нечто такое, от чего утратила рассудительность и чувство самосохранения. Или же она давно замышляла убийство и просто ждала случая… – Он взглянул на Эстер. – Мисс Лэттерли, как по-вашему, что может потрясти женщину до такой степени? Иными словами, чем женщина так дорожит, что способна пойти на убийство?
Оливер замер, не донеся вилку до рта.
– С этой стороны мы еще не подходили, – сказал он и тоже повернулся к гостье. – Ваше мнение, Эстер?
Та помедлила с ответом, тщательно подбирая слова:
– Ну, я полагаю, что могла бы действовать необдуманно, даже с риском для собственной жизни, лишь защищая любимых людей. В случае Александры это, несомненно, ее дети. – Женщина позволила себе улыбнуться. – Муж, к сожалению, в число таких людей не входил. Для меня это могли быть родители и братья, но они уже все умерли, кроме Чарльза. – Тут мисс Лэттерли испугалась, что ей сейчас начнут выражать соболезнования, и торопливо продолжила: – Если бы я была красива… – она криво усмехнулась, – …то могла бы еще дорожить своей драгоценной внешностью. Александра красива?
Оливер задумался:
– Нет, красивой ее не назовешь, но она обладает индивидуальностью. Такие лица трудно забыть.
– Есть еще кое-что, о чем вы не упомянули, – заметил Генри Рэтбоун. – Как насчет репутации?
– О да, – немедленно согласилась Эстер. – Угроза ее чести и достоинству тоже могла заставить Александру потерять голову. Или другой вариант: если страдали честь и достоинство тех, кого она любит.
– Но кто мог угрожать ее чести? – нахмурившись, спросил Оливер. – Пока ничто не указывает на такую возможность. И почему, в таком случае, она скрывает это от нас? Или же речь идет о чести кого-то другого. Надеюсь, вы имеете в виду не генерала?
– Шантаж, – вдруг предположила мисс Лэттерли. – Естественно, Александра молчит, чтобы не выдать тот секрет, ради сокрытия которого она и убила шантажиста.
– Муж шантажировал свою жену? – скептически переспросил младший Рэтбоун. – Ну это все равно что перекладывать деньги из одного кармана в другой.
– Не обязательно из-за денег, – быстро нашлась женщина. – Он мог добиваться, например, власти над ней.
– Но кому бы он рассказал ее секрет, моя дорогая Эстер? В этом случае скандал бы обрушился на них обоих. Обычно, если женщина совершила что-то недостойное, об этом как раз грозят рассказать ее мужу.
– О! – Мисс Лэттерли наконец поняла свою ошибку. – Да, верно…
Она метнула взгляд на Оливера, ожидая увидеть в его глазах осуждение, но подметила лишь добродушную усмешку. Все-таки до чего ей спокойно было в обществе двух этих симпатичных людей! Еще немного, и захочется остаться здесь навсегда. С трудом ей удалось вернуться к теме разговора.
– Тогда я вообще не вижу во всем этом смысла, – сказала Эстер, потупившись. – Вы говорите, он был замечательным отцом, если не брать во внимание тот случай с Сабеллой…
– А раз в этом нет смысла, – задумчиво молвил Генри, – стало быть, вы что-то упустили либо неверно истолковали уже известные факты.
Эстер взглянула на его умное аскетическое лицо и улыбнулась, сама не зная чему.
– Тогда лучше вернуться к началу и рассмотреть все заново, – подвела она итог. – Я все-таки думаю, что мы именно неправильно что-то истолковали.
– А стоит ли? – мягко спросил Рэтбоун-старший. – Если вы обнаружите истинную причину убийства, это как-нибудь изменит ее судьбу, Оливер?
– Не знаю. Возможно, что и нет, – признался тот. – Но не могу же я идти в суд, совсем ничего не имея на руках!
– Это все твоя гордыня, – прямо сказал ему отец. – А как насчет ее интересов? Если бы она считала, что правда поможет на суде, то, полагаю, не молчала бы.
– Наверное, – кивнул адвокат. – Но выбирать линию защиты все-таки предоставьте мне.
– Похоже, ты просто не хочешь оказаться в проигрыше, – бросил старик, снова переключая внимание на свою тарелку. – Но боюсь, что и победа принесет тебе мало радости. Ты всего лишь докажешь, что Оливер Рэтбоун может раскопать правду, несмотря ни на что. Несмотря на то, например, что для Александры легче пойти на виселицу, чем открыть эту правду людям.
– Я ни одного своего открытия не пущу в ход без ее разрешения, – быстро ответил его сын, слегка зардевшись. – За кого ты меня принимаешь?
– У тебя горячая голова, мой мальчик, – заметил Генри. – Вдобавок ты самоуверен и дотошен, но это, видимо, от меня.
Больше они о деле миссис Карлайон в тот вечер не говорили. Шла приятная беседа о музыке, в которой все хорошо разбирались. Генри Рэтбоун оказался горячим поклонником Бетховена и был без ума от его последних квартетов, созданных композитором уже в те годы, когда он был поражен глухотой.
Побеседовали также о политике. Был разговор о новостях из Индии, где обстановка накалялась с каждым днем. Припомнили и Крымскую войну, но Генри заговорил о бездарности командования и бесполезных жертвах с таким гневом, что Эстер и Оливер, переглянувшись, сменили тему.
Потом мисс Лэттерли с Рэтбоуном-младшим погуляли по саду и остановились у калитки, за которой в сумерках белели цветущие яблони. Аромат их кружил голову.
– Новости из Индии весьма тревожны, – сказала Эстер. – А здесь такой покой, что даже больно думать о мятеже и войнах… Невольно чувствуешь себя виноватой.
Юрист стоял рядом, и она ощущала тепло его тела. Это было острое и приятное чувство.
– Винить себя не стоит, – ответил он, и мисс Лэттерли показалось, что ее собеседник улыбается, хотя из-за темноты она могла лишь догадываться об этом. – Вы никому не поможете, отвергая то, что дает вам жизнь. Это было бы по крайней мере неблагодарно.
– Конечно, вы правы, – согласилась женщина. – Когда-то я гуляла вдоль крымских полей сражений, отлично зная, что творилось недавно поблизости. И все же, чтобы выстоять, тянулась к тишине и цветам. Не поддерживая в себе силы, моральные и физические, не принесешь пользы другим. Умом я это понимаю.