В зале возник ропот. Кто-то на галерее выкрикнул: «Предательница!»
– Тише! – приказал судья. Он повернулся к свидетельнице. – Миссис Эрскин, сказанное вами нуждается в объяснении. Кто такая мисс Лэттерли и почему вы на нее ссылаетесь?
Перед тем как ответить, Дамарис взглянула на Певерелла, а отвечая, она повернулась к присяжным, а не к судье и не к Ловат-Смиту.
– Мисс Лэттерли – просто хороший друг. Она пришла ко мне выяснить, что именно потрясло меня тем вечером еще до того, как был убит мой брат. Она предполагала, что есть еще кто-то, занимающийся с детьми этими ужасными вещами, и я открылась ей. Эстер была права относительно Кассиана, но я так и не спросила, откуда ей это известно. – Свидетельница гордо выпрямилась, и в ее голосе впервые зазвучали знакомые тем, кто ее знал, бунтарские нотки. – А что касается верности моей семье, то вы, кажется, предлагаете мне нарушить присягу и лгать, чтобы спасти бесчестных людей? Чтобы погубить ребенка? Или я должна скрывать правду, давая вам возможность спокойно осудить Александру? – Теперь в голосе ее звенел открытый вызов, глаза красавицы пылали. Несколько раз она бросила уничтожающий взгляд на галерею.
Обвинителю не оставалось ничего другого, как отступить, что он и сделал с большим изяществом:
– Конечно, нет, миссис Эрскин. Нам всего лишь потребовались разъяснения, и вы их сделали. Спасибо. Вопросов больше не имею.
Рэтбоун привстал:
– Я тоже, милорд.
Зрители в молчании следили, как Дамарис спускается по ступенькам и, пройдя к своему месту, садится рядом со вставшим ей навстречу Певереллом.
По залу пронесся отчетливый вздох. Фелиция отвернулась от дочери. Рэндольф сидел неподвижно. Зато Эдит ласково сжала руку миссис Эрскин.
Судья посмотрел на часы:
– У вас много вопросов к следующему свидетелю, мистер Рэтбоун?
– Да, милорд. Его показания могут коренным образом повлиять на исход дела.
– Тогда продолжим завтра.
Монк покидал суд, проталкиваясь в бурлящей толпе. Журналисты метались по мостовой, ловя кебы, чтобы быстрей явиться с новостями в свои редакции.
На ступенях детектив застыл в нерешительности: подождать Эстер или же уклониться сегодня от встречи? Ему нечего было сказать этой женщине, и все же его тянуло в ее общество. Хотя мисс Лэттерли наверняка под впечатлением от заседания и начнет восхищаться Рэтбоуном. Да, адвокат провел день блестяще. Не исключено даже, что он сумеет выиграть этот процесс. С некоторым удивлением Уильям вдруг осознал, что ревнует.
С досадой отмахнувшись от нового чувства, он сбежал по ступеням и смешался с толпой газетчиков, цветочниц и прочих торговцев. Что за нелепость! Ему нравятся и Эстер, и Оливер… В конце концов, он должен только радоваться за них!
Оттолкнув какого-то джентльмена в черном, Монк перехватил у него из-под носа кеб и даже не услышал возмущенного оклика.
– Графтон-стрит, – велел он.
Видимо, все дело в Гермионе. Разочарование еще долго будет причинять ему боль. Что ж, вполне естественно. Он-то надеялся, что обрел любовь и нежность… Дьявол! Сдалась ему эта нежность! Как же нужно извратить собственную натуру, чтобы представить счастливую жизнь с Гермионой!
Наемная двуколка тряслась по булыжникам мостовой, унося сыщика к его холостяцкой квартире на Графтон-стрит.
На следующий день свидетелем был вызван Валентайн Фэрнивел. Несмотря на высокий рост и широкие плечи, он выглядел совсем юным и, как ни задирал голову, страха своего скрыть не мог.
Публика возбужденно перешептывалась, когда мальчик поднимался на возвышение. Он повернулся к присяжным, и сердце Эстер сжалось при мысли о его матери, разглядевшей в этом подростке отражение Чарльза Харгрейва.
Инстинктивно она обернулась, ища глазами доктора, который теперь уже должен был знать, что Валентайн – сын Дамарис. Вскоре она увидела его – побледневшего, с остановившимся взглядом. Сара Харгрейв сидела рядом, чуть отстранившись от мужа и не сводя глаз с мальчика. О том, чтобы найти в зале миссис Эрскин, мисс Лэттерли даже не помышляла.
Судья объяснил Валентайну все, что касалось присяги, и предложил Рэтбоуну приступить к делу.
– Вы знали генерала Таддеуша Карлайона, Валентайн? – спросил адвокат так просто, словно вокруг не было ни присяжных, ни тянущей шеи публики.
Подросток сглотнул:
– Да.
– Вы знали его хорошо?
Легкое колебание:
– Да.
– Как давно вы с ним познакомились?
– Мне было тогда лет шесть.
– Стало быть, вы уже знали его в те дни, когда он получил ножевую рану в бедро? Это ведь случилось в вашем доме?
Никто не шевелился. В зале повисло молчание.
– Да, – произнес мальчик в третий раз.
Оливер приблизился на шаг к возвышению.
– Как это случилось, Валентайн? Или мне следует спросить: почему?
Юный свидетель онемел, уставившись на адвоката. Монку даже показалось, что подросток вот-вот лишится чувств.
На галерее вцепилась в перила Дамарис. Глаза ее были полны отчаяния. Певерелл положил ладонь ей на руку.
– Если ты скажешь правду, – мягко добавил Рэтбоун, – бояться тебе нечего. Суд защитит тебя.
Судья, похоже, хотел вмешаться, но так ничего и не сказал. Промолчал и Ловат-Смит. Присяжные оцепенели в ожидании.
– Это я ударил его. – Валентайн почти прошептал эти слова.
Во втором ряду Максим Фэрнивел закрыл лицо руками. Луиза грызла ноготь. Александра зажала себе рот, словно боясь закричать.
– Для такого поступка должна быть весьма серьезная причина, – заметил защитник. – Рана была глубокой. Он мог истечь кровью, задень лезвие артерию.
– Я… – начал было подросток и задохнулся.
Рэтбоун явно ошибся в расчетах. Он слишком напугал мальчика и сам тут же это заметил.
– Но этого не произошло, – быстро добавил он. – Рана оказалась всего лишь неприятной и, я уверен, болезненной.
Вид у свидетеля был подавленный.
– Почему вы это сделали, Валентайн? – мягко продолжал Оливер. – Раз вы решились ударить человека кинжалом, значит, на то имелся серьезный повод.
Подросток готов был расплакаться, и ему стоило больших усилий сдержать слезы.
Монк глядел на него с состраданием, вспоминая свои тринадцать лет – шаткий мостик между детством и взрослой жизнью.
– От того, что вы скажете, зависит судьба миссис Карлайон, – напомнил мальчику Рэтбоун.
И ни Ловат-Смит, ни судья не посмели прервать адвоката.
– Я не мог больше этого выносить, – с дрожью в голосе проговорил Валентайн. Присяжные едва могли расслышать его слова. – Я просил его прекратить это, но он не слушал!
– То есть вы в отчаянии защищались? – Зато тихий ровный голос Оливера разносился по залу, словно не встречая препятствий на своем пути.
– Да.
– А что вы хотели прекратить?
Валентайн молчал. Лицо его залилось краской.
– Если вам больно об этом говорить, разрешите мне помочь вам, – предложил защитник. – Генерал занимался с вами содомией?
Валентайн кивнул. Это был еле заметный утвердительный наклон головы.
Максим Фэрнивел издал сдавленный крик.
Судья повернулся к мальчику.
– Вы должны отвечать вслух, чтобы не произошло судебной ошибки, – мягко сказал он. – Просто отвечайте: да или нет. Мистер Рэтбоун прав?
– Да, сэр, – прошептал Валентайн.
– Понимаю. Спасибо. Уверяю, что за ранение генерала Карлайона вам не будет предъявлено никаких обвинений. Ваши действия являлись самозащитой и не содержат состава преступления. Любой человек имеет право защищать свою жизнь и честь. Мы все понимаем вас и сочувствуем.
– Сколько вам было лет, когда все это началось? – продолжил Оливер, взглянув на судью и получив в ответ утвердительный кивок.
– Шесть, кажется, – ответил юный Фэрнивел.
Зал задохнулся от гнева и ужаса. Дамарис всхлипнула, и Певерелл обнял ее за плечи. На галерее послышались яростные возгласы. Один из присяжных застонал.
Адвокат выждал несколько мгновений. Задавать вопросы в таком шуме было невозможно.
– Шесть лет, – повторил он, дождавшись относительной тишины. – Но это продолжалось и после того, как вы ударили его ножом?
– Нет… Нет, он перестал.
– А его собственному сыну в то время… сколько было лет?
– Кассиану? – Валентайн покачнулся и вынужден был взяться за перила. Он был очень бледен.
– Около шести? – хрипловатым голосом спросил Рэтбоун.
Подросток кивнул.
На этот раз никто не настаивал на громогласном подтверждении. Судья сидел такой же бледный, как и все остальные.
В задумчивости Оливер сделал пару шагов, заложив руки в карманы, а затем снова повернулся к юному свидетелю:
– Скажите мне, Валентайн, почему вы не обратились за помощью к своим родителям? Почему не пожаловались матери? Ведь это так естественно для маленького ребенка, каким вы тогда были. Она могла бы отказать генералу от дома. Уверен, что ваш отец избил бы хлыстом человека, который позволил себе такое.
Полные слез глаза мальчика обратились ксудье.
– Вы должны отвечать, – хмуро произнес тот. – Отец тоже унижал вас?
– Нет! – Вскрик Фэрнивела-младшего был полон самого искреннего ужаса и изумления. – Нет! Никогда!
Судья вздохнул и с облегчением откинулся на спинку кресла.
– Тогда почему вы не попросили его защитить вас? Почему не пожаловались матери? Уж она бы смогла это сделать!
Слезы катились по щекам Валентайна, но он даже не пытался их утереть.
– Она знала, – выдохнул он через силу. – Она сказала, чтобы я никому не говорил, особенно папе. Сказала, это… расстроит его дела и будет стоить ему положения.
Зал взревел. Послышались крики: «Повесить ее!»
Судейский молоточек застучал, призывая к порядку, но публика угомонилась далеко не сразу.
– Положения? – непонимающе сдвинув брови, повернулся судья к Рэтбоуну. – Какого положения?
– Он зарабатывал много денег на военных контрактах, – объяснил мальчик.
– Которые ему предоставлял генерал Карлайон?
– Да, сэр.