ми из НАТО.
А в Советском Союзе надвигались большие перемены — высший эшелон власти достиг преклонного возраста. Осенью 1980 г. тяжело заболел Косыгин. Чувствовал, что ему уже не выкарабкаться, подал заявление об отставке. На его место прочили Машерова, возглавлявшего компартию Белоруссии. Лучшую кандидатуру трудно было найти, в своей республике он добился расцвета и промышленности, и сельского хозяйства. Было и кое-что общее с Романовым — диссиденты и сионисты ненавидели его, клеймили «сталинистом», «антисемитом». Но он внезапно погиб в автокатастрофе. Материалы расследования вроде бы подтверждают трагическую случайность. Разве что произошла она слишком «вовремя». Правительство возглавил Алексей Тихонов. Хозяйственник-практик, безукоризненно честный человек. Но не политик и не экономист. И ему было уже 74 года. Он мог лишь как-то поддерживать инерцию.
А возня вокруг руля власти становилась все более напряженной. КГБ активизировал кампанию по борьбе с коррупцией. В общем-то, она в СССР расцвела пышным цветом. «Копать» можно было где угодно. Но «копали» избирательно. В Ставропольском крае безобразий творилось сколько угодно, однако его кампания вообще не задела, обошла стороной. Зато она массированно обрушилась на соседний, Краснодарский край. Хотя там первый секретарь Медунов взяток не брал, в отличие от Горбачева. Но он был любимцем Брежнева, Леонид Ильич планировал выдвинуть его на повышение.
Теперь там закрутились расследования. Искали пострадавших от злоупотреблений, обиженных. 5 тыс. чиновников были уволены, исключены из партии, 1,5 тыс. попали под суд. Причем рука об руку с Андроповым действовал пропагандистский аппарат Суслова. Публикации о коррупции в Краснодарском крае заполонили «Правду» и другие центральные газеты, звучали по радио и телевидению. Брежнев был вынужден снять Медунова «за ошибки в работе» [117, с. 220]. Но подобным образом уже началась дискредитация самого Леонида Ильича — вот какие у него выдвиженцы, какие деятели его окружают.
Еще один удар по его авторитету партийные пропагандисты нанесли в декабре 1981 г, когда отмечалось 75-летие Генерального секретаря. Все советские СМИ расплескались потоками самой пошлой лести и славословий. По предложению Суслова Брежневу навесили пятую звезду Героя. Конечно же, эта сугубо чрезмерная и пустая шумиха, очередные бесконечные награждения могли вызвать у населения только насмешки, порождать новые порции анекдотов. Но состояние Леонида Ильича было совсем не смешным, а трагическим. Его силы были на исходе. Он невнятно говорил, с трудом передвигался. Андропов через своего подручного, академика Чазова, все плотнее брал его под контроль. Зависимость Брежнева от сильных успокоительных вызывала дальнейшие ухудшения, но Леонид Ильич просил их у Черненко, Цвигуна и других верных помощников. Те не могли отказать, доставали ему препараты. Чазов посоветовался с Андроповым, и в специальной лаборатории КГБ для Брежнева стали производить «пустышки». На вид — неотличимые от настоящих лекарств, но с нейтральным наполнителем [117, с. 228].
А в январе 1982 г. Леонид Ильич принял довольно слабое успокоительное, ативан, и слег с тяжелым приступом астении. И в это же время, 19 января, неожиданно застрелился первый заместитель председателя КГБ генерал Цвигун. Глаза и уши Брежнева при Андропове. Никаких весомых причин, способных объяснить его самоубийство, до сих пор не выявлено, остаются лишь версии. Одну из них озвучил Чазов, что генсек именно через Цвигуна получил лекарство, вызвавшее приступ. Но существует и версия, что самоубийство инсценировали, замаскировав убийство. Причем кто-то очень постарался оклеветать Цвигуна перед Брежневым. Под некрологом не было подписи генсека, хотя покойный считался его личным другом.
А всего через несколько дней случилась еще одна смерть. Суслов лег для обычной диспансеризации в кремлевскую больницу, и там у него случился инсульт. 25 января он скончался. Хоронили в лютый мороз. Порывы пронизывающего ветра дважды срывали покрывало с покойного. Невзирая на такую погоду, Брежнев счел долгом отстоять на трибуне всю долгую церемонию, даже сказать речь. Суслова похоронили не в кремлевской стене, а возле стены, подчеркнув особую важность его фигуры, особые заслуги. Хотя, наверное, почти никто из тогдашних советских людей, да и последующих историков, не смог бы внятно ответить, в чем же эти особые заслуги заключались?
И вот здесь-то встает вопрос — кого группировка Суслова видела в роли преемника Брежнева? Андропова? Или кого-то другого? Или это еще не было определено? Ответа у нас, разумеется, нет. Но и однозначно указать на председателя КГБ не представляется возможным. Он был честолюбивым, тянулся к власти. Однако решительный рывок предпринял только после смерти Суслова. Когда не стало «серого кардинала», регулировавшего процессы в советской верхушке. Нельзя исключать, что он как-то сдерживал Юрия Владимировича.
Но невольно обращает внимание — как раз 25 января, прямо в день похорон Суслова, сотрудники КГБ арестовали некоего Бориса Буряце, известного под прозвищами «Борька Цыган» и «Борис бриллиантовый». Артиста, крупного спекулянта и… любовника Галины Брежневой! Эта связь сделала его очень влиятельным лицом среди всяких махинаторов, подпольных бизнесменов, уголовников. Обыск и арест обставили таким образом, чтобы максимально распространить слухи. В нарушение инструкций Буряце разрешили позвонить — и дочь Брежнева примчалась выручать Бориса. Ей вежливо отказали, сославшись на приказ. А понятыми были приглашены старушки-актрисы, мгновенно раззвонившие по всей Москве. Галину, конечно же, не допрашивали, ее имя в деле вообще не упоминается. Но сплетни брызнули в иностранные СМИ. Удар был нанесен по престижу Брежнева, по его семье [117, с. 235–236]!
За ним последовал еще один. Одного из ближайших советников Брежнева, академика Иноземцева, уличили в хищениях. А среди его подчиненных в Институте мировой экономики и международных отношений вскрыли подпольный кружок «молодых социалистов». Они были сугубыми «западниками», в 1980-х КГБ уже не обращал на таких внимания. А тут вдруг арестовал, возбудили 20 уголовных дел. Шерстили учреждение советника Брежнева, опять дискредитировали его окружение! Иноземцев перегрузок не выдержал, скоропостижно скончался [117, с. 225]…
Но и Леонид Ильич был еще дееспособным. Хотя его здоровье подверглось новому испытанию, в марте 1982 г. в Ташкенте на авиационном заводе обвалились стапеля, куда поналезли рабочие, чтобы лучше видеть вождя. У Брежнева была сломана ключица, она так и не срослась. Однако он, в отличие от грядущего Ельцина, не выпускал из рук рычагов управления государством. В мае состоялся пленум ЦК, и на нем главную роль играл сам Брежнев. Он обратил внимание на самый опасный провал в экономике, катастрофу сельского хозяйства (импорт зерна достиг 45 млн тонн, мяса — 1 млн тонн в год). Намечались меры по выправлению положения — не реформаторские, а взвешенные и реалистичные. Была принята Продовольственная программа на 1982–1990 гг., позволявшая за 8 лет увеличить производство продовольственных товаров в 2,3–2,5 раза, избавиться от зависимости от иностранцев. Поскольку в Политбюро за сельское хозяйство отвечал Горбачев, авторство Продовольственной программы нередко приписывают ему. Но такое утверждение легко опровергается. Вскоре Горбачев придет к власти и не станет ее выполнять, а наоборот, развалит. Идея была не его, а Брежнева.
И на этом же пленуме были решены «организационные вопросы». Андропова избрали секретарем ЦК КПСС, на место Суслова — в его подчинение перешли отделы пропаганды, культуры, науки, международный отдел, отдел внешнеполитической пропаганды. Он стал «вторым секретарем» с правом в отсутствие Брежнева вести заседания. Как будто бы, это являлось значительным повышением. Но от должности председателя КГБ его освободили. На этот пост был назначен Виталий Федорчук, возглавлявший органы КГБ на Украине. К «команде» Андропова он не принадлежал, был выдвиженцем первого секретаря ЦК Украины Щербицкого — друга Брежнева. А кабинет Суслова после его кончины занял почему-то не Андропов, а Черненко. Начал регулировать идеологические вопросы…
Да, Леонид Ильич прекрасно осознавал, что шеф КГБ слишком зарвался, копает уже под его ближайшее окружение и семью. Генсек сделал собственный ход в игре. Как будто бы, повысил Андропова, но отобрал у него главную силу. Передал КГБ «своему» человеку. А осенью 1982 г. в партийном руководстве были вдруг запущены разговоры о тяжелой болезни Юрия Владимировича. Тон задавал сам Брежнев. Встречаясь с Андроповым, принимался расспрашивать о самочувствии, интересовался, чем может помочь? Обращался к Чазову — каково состояние Андропова, правда ли, что он безнадежен? «Понимаешь, вокруг его болезни идут разговоры, и мы не можем на них не реагировать». Чазов сразу доносил о таких вопросах Андропову [117, с. 231], и положение у него стало очень шатким. По сути ему намекали на отставку. В противном случае при Брежневе подобные дела решались очень просто. На пленуме какой-нибудь делегат неожиданно подаст предложение: освободить по состоянию здоровья, проголосуют — и все…
Но вдобавок, как свидетельствуют Гришин, Капитонов, Федорчук, Брежнев нашел себе преемника и задумал реформу по образцу Китая. Учредить для себя почетный пост председателя партии, как состарившийся Мао Цзэдун. А на должность генерального секретаря наметил верного друга Щербицкого [39, 117, с. 243–234]. В ноябре было решено созвать пленум ЦК КПСС. Первым в повестке дня значился вопрос о научно-техническом прогрессе. Вторым, закрытым — «организационный вопрос».
Но и Андропов уже сформировал собственную группировку в советской верхушке. В наследство от Суслова под его руку перешли Пономарев, Зимянин, Демичев. Плюс их «общий» Горбачев. Союзником Юрия Владимировича давно уже был маршал Устинов. К ним примыкал Громыко. КГБ Брежнев отдал Федорчуку, но на ключевых постах остались люди Андропова: Бобков, Крючков. Ставленником Брежнева был первый заместитель Федорчука, Чебриков. Но… он, как и Устинов, предпочел перекинуться к Андропову. А академик Чазов фактически являлся агентом Юрия Владимировича при Брежневе и других руководителях.