В преддверии этого референдума вся страна забурлила многотысячными митингами и демонстрациями. Организовывались они противоположными лагерями. Одни выступали за СССР, за «мир и согласие», выражали недоверие Ельцину и поддержку Горбачеву. Другие поддерживали Ельцина и требовали отставки Горбачева — такую позицию заняли и шахтеры, начали очередные забастовки. 17 марта 1991 г. референдум состоялся. Но 6 республик — Эстония, Латвия, Литва, Молдавия, Грузия и Армения — его бойкотировали. Правда, в Молдавии голосовало Приднестровье, в Грузии — Абхазия и Южная Осетия. В Прибалтике многие люди шли на избирательные участки, созданные при воинских частях. В целом же, в голосовании приняли участие 148,5 млн человек (79,5 % от числа граждан с правом голоса). Из них 76,43 % ответили «Да» сохранению Союза. И характерно, что в самых обработанных городах, Москве и Ленинграде, за СССР проголосовало лишь около половины граждан, а Свердловск совсем «отличился», за существование Союза высказалось 34,17 % избирателей.
Ну а республики, бойкотировавшие общегосударственный референдум, тут же принялись проводить собственные — о независимости. Хотя условия устанавливались совершенно нечестные. Например, в Эстонии к голосованию допускались лишь «правопреемные граждане Эстонской республики» — то есть, потомки лиц, имевших эстонское гражданство до присоединения к СССР. А также те, кому республиканские власти выдавали «зеленую карточку» — чтобы получить ее, требовалось подписать заявление о поддержке независимости. И что уж говорить о Грузии, где референдум проводился в атмосфере террора? Попробуй-ка проголосовать против!
Но и в России в референдуме оказались сокрыты сразу два подводных камня. Один из них был горбачевским. Ведь на голосование вынесли его формулировку об «обновленной федерации равноправных суверенных республик». Значит, предстояло заново договариваться, какой она будет, эта федерация? Для выработки условий начался «Новоогаревский процесс». В подмосковной резиденции Горбачева Ново-Огарево представители 9 союзных и ряда автономных республик сели обдумывать новый союзный договор. Спорили, как будет называться государство — Союз суверенных государств? Союз советских суверенных республик? Какие будут органы власти? Кто будет собирать налоги? Как будет формироваться бюджет?
Но был и второй подводный камень, ельцинский. В РСФСР на тот же самый референдум о существовании Советского Союза, был вынесен еще один вопрос — об учреждении поста президента России. Граждане проголосовали «за», и закипела предвыборная суета. Выбирали «парами» — президента и его заместителя. Оппонентом Ельцину Горбачев выдвинул бывшего главу правительства, Рыжкова. В вице-президенты ему подобрали популярного генерала Громова, бывшего командующего 40-й армией в Афганистане, Героя Советского Союза. Кроме них, выдвинулись еще 4 кандидатуры: Владимир Жириновский, кузбасский лидер Аман Тулеев, радикально настроенный генерал Альберт Макашов, Вадим Бакатин.
Но и Ельцина подкрепили популярной фигурой заместителя, героя Афганистана генерала Руцкого. Благодаря иностранным советникам, имеющим большой опыт в предвыборных технологиях, его кампания велась грамотно и напористо. А Рыжков, как будто бы, обладал неоспоримыми преимуществами административного ресурса, ему подыгрывали правительственные СМИ, но агитация строилась очень слабенько и неумело. К тому же, у населения с именем Рыжкова связывался развал экономики, а Жириновский, Тулеев, Макашов, Бакатин, фактически «оттянули» у него голоса противников Ельцина. В первом же туре Борис Николаевич одержал победу, набрал более 57 % голосов. У следующего за ним Рыжкова оказалось всего около 17 %. Впрочем, была еще одна, и очень весомая причина успеха Ельцина. Американцы потом не скрывали, что поддержали его избрание мощным финансированием [110].
Одновременно прошли выборы в Москве и Ленинграде, Попов и Собчак из председателей Моссовета и Ленсовета превратились в мэров. И покатилась цепная реакция. Лидерам других союзных и автономных республик тоже захотелось стать президентами! Это звучало гораздо более солидно, чем председатели Верховных Советов. А городские руководители потянулись к титулам мэров, областные — губернаторов, исполкомы преобразовывали в «правительства», отделы исполкомов в «министерства».
Но при этом задирались и амбиции новоявленных президентов, губернаторов, министров, что сказывалось на «Новоогаревском процессе». Горбачев и без того предлагал вместо прежнего СССР некую аморфную «мягкую федерацию». Но кочевряжились то Ельцин, то Украина, то даже «президенты» автономных республик. Проекты союзного договора, уже вроде бы согласованные, снова и снова правились, переделывались. Возня стала затягиваться до бесконечности.
Однако в этот же период стали происходить довольно странные вещи, намекающие на некие грядущие важные перемены. Горбачев удалил из руководства прежних ближайших соратников, с которыми начинал реформы — Лигачева, потом Рыжкова. Но и доверенные советники Михаила Сергеевича, его главные подручные в связях с Западом, вдруг отошли от него. Сперва подал в отставку Шеварднадзе, через несколько месяцев за ним последовал Яковлев. Оба почему-то предпочли дистанцироваться от Горбачева и даже сойтись с деятелями «ельцинского лагеря» — объединились с Поповым, Собчаком, Вольским, создали с ними новую партию «Движение демократических реформ».
А на замену прежним помощникам Михаил Сергеевич выдвигал фигуры, никак не способные стать ему надежной опорой. Наоборот, деятелей слабеньких, аморфных. Например, вице-президентом сделал Геннадия Янаева. Раньше он работал по третьесортной линии профсоюзов, ничем достойным не выделился, зато очень крепко пил [9]. Премьер-министром стал Валентин Павлов, того же поля ягода. Вдобавок он мгновенно оскандалился, пообещав не проводить никаких финансовых реформ и сразу нарушив собственные слова, устроив безобразную панику с обменом крупных купюр в трехдневный срок. Вскоре Павлов усугубил свою испорченную репутацию, резко снизив курс рубля и вызвав скачок цен.
А в марте 1991 г. разыгралась непонятная катавасия. Был образован Совет безопасности СССР, куда вошли те же Янаев, Павлов, главы силовых ведомств и еще ряд руководителей. Но 28 марта должен был собраться III Съезд народных депутатов России, и правительство Павлова вдруг озаботилось порядком в Москве. Впервые за время перестройки запретило в столице любые митинги и демонстрации на период с 26 марта по 15 апреля. А в день открытия Съезда в Москву были введены войска, якобы с целью оградить его от «морального террора» всяческих манифестантов. Но «демократия» завопила о «начале реакции». Невзирая на запреты, массовая демонстрация затопила Садовое кольцо, перешла в митинги протеста. Сам Съезд обратился к правительству о выводе войск, и их тут же убрали. Но… зачем все это предпринималось? В целом — очень походило на репетицию грядущего ГКЧП. Проверить реакцию народа. И ядром ГКЧП стал как раз Совет безопасности, созданный Горбачевым.
Между тем события в СССР и в мире шли своим чередом. В нашей стране были приняты законы о свободном выезде за границу, «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий». Скрытый перехват государственной собственности шел уже давно, а теперь его легализовывали. А 17 июля 1991 г. в Лондоне состоялось совещание «Большой Семерки» — США, Англии, Франции, Германии, Италии, Канады и Японии. И впервые на встречу ведущих мировых держав был приглашен Советский Союз! Это рекламировалось как величайший успех Горбачева и его политики. Нас признали «равными», семерка превращалась в «восьмерку»!
Столь высокое доверие Михаил Сергеевич постарался оправдать. В Москву пожаловал президент Буш, и 31 июля Горбачев подписал с ним Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, СНВ. Теоретически он выглядел «равноправным». Каждая держава должна была уничтожить третью часть своих баллистических ракет. Но на самом деле Михаил Сергеевич снова согласился на чудовищные уступки. Оказались завуалированы те же самые особенности, что и раньше. У нас основу стратегических вооружений составляли ракеты наземного базирования, в США — морского и воздушного. Но договор не касался флота. А каждый стратегический бомбардировщик Б-52 советская сторона согласилась учитывать как одну ракету, хотя он нес 12 ракет. Маршал Язов впоследствии вспоминал: «Нам пришлось сократить раз в 100 больше ракет, чем им. У американцев было всего штук 50 «Атласов», попадающих под этот договор, они их уничтожили… У нас же было 6 ракетных армий, которые надо было сокращать по этому договору!».
Но эпоха Горбачева уже подходила к концу. Не исключено, что как раз после заключения договора СНВ теневые режиссеры сочли — он выполнил все что мог. Пора уступать место другим. Михаил Сергеевич еще председательствовал в Ново-Огарево, был опубликован очередной проект договора о «Союзе суверенных государств». Его подписание назначили на 20 августа. Хотя это было лишь «мыльным пузырем». Подписать союзный договор соглашались всего 3 республики, РСФСР, Казахстан и Узбекистан. Да и они, очевидно, нашли бы новые зацепки для отказа (как впоследствии и произошло). Но Горбачев удовлетворился и отправился отдохнуть в Крым. И тут-то разыгрался «путч ГКЧП».
По запущенной в обиход версии, Михаила Сергеевича «изолировали» в его крымской резиденции в Форосе, отключили ему связь. 19 августа по радио и телевидению стали передавать «Обращение к советскому народу», что президент не может выполнять свои обязанности по состоянию здоровья, его полномочия принимает на себя Янаев. Сообщалось, что «в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса» в ряде местностей вводится чрезвычайное положение, создается Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) в составе Янаева, Павлова, председателя КГБ Крючкова, министров обороны Язова и внутренних дел Пуго, первого заместителя председателя Совета обороны Бакланова, председателя Крестьянского союза Стародубцева, президента Ассоциации государственных предприятий Тизякова.