ты и председатель Конституционного суда Зорькин предлагали для урегулирования «нулевой вариант» — отправить в отставку и Ельцина, и правительство, но и Верховный Совет. По крайней мере Хасбулатова с остальным руководством. Кое-как с помощью Руцкого этот вариант удалось отвести. А Зюганов объявил, что пойдет поднимать народ. Ушел вместе с лидером Кузбасса Тулеевым и не вернулся. Выбравшись из Белого дома, он вместо мобилизации народа стал распространять совсем другие призывы — не поддаваться на провокации.
Были и переговоры. Их пытались вести то Степашин, то Черномырдин. Посредничество предложил Патриарх Алексий II. Начались встречи делегатов обеих сторон в Свято-Даниловом монастыре. Но сам Хасбулатов не придавал им значения, называл «ширмой», «чепухой», «детскими играми». Вместе с Руцким и Верховным Советом они продолжали сыпать постановления об отставках членов правительства, президентского аппарата — которые никто не думал исполнять. Составлялись воззвания к населению о гражданских протестах, хотя распространять их осажденным было очень проблематично.
Тем не менее, манифестации по Москве нарастали. Их разгоняли дубинками, слезоточивым газом. Были пострадавшие, погибшие. Особенно жестокие столкновения происходили у станций метро, ближайших к Белому дому, «Баррикадная» и «Краснопресненская». Несколько раз ОМОН буквально «вбивал» манифестантов в метро, гнал дубинками вниз по эскалатору, в давках и драках доставалось случайным пассажирам. А 3 октября было воскресенье. В выходной день Моссовет созвал митинг на Октябрьской площади, тысячи людей. В последний момент вдруг объявили, что митинг запрещен мэрией. Появился ОМОН, стал теснить манифестантов. Раздались голоса, что надо перейти в другое место.
Но лидер движения «Трудовая Россия» Анпилов в этой неразберихе вдруг бросил клич прорываться к Белому дому. Вместе со своими сторонниками увлек массу за собой. Наперерез им бросили резерв, 350 солдат внутренних войск на машинах. Но их смяли и раскидали, машины захватили. Толпы выплеснулись к оцеплению возле здания мэрии, начали ломать заграждение. Милиция и ОМОН применили гранаты со слезоточивым газом, открыли огонь поверх голов. Возникла паника, но на передних напирали задние, продавливали. А в Белом доме услышали стрельбу, к мэрии побежали около 20 вооруженных защитников — Баркашов с членами РНЕ и охранники Макашова. Тоже открыли огонь, ворвались в мэрию. Следом захватили соседнюю гостиницу «Мир», где располагался оперативный штаб УВД. Проход открылся, к Белому дому хлынула масса манифестантов.
После этого Ельцин ввел в Москве чрезвычайное положение, и было принято решение все же пустить в ход армию. В приказе Грачева говорилось, что в городе беспорядки, и милиция не справляется. Добавили ложь об «участившихся» нападениях на министерство обороны (которых вообще не было). А тем временем у Белого дома шел митинг, торжествовали «победу» — дескать, народ восстал, блокада прорвана!
Руцкой бросил призыв занять телецентр в Останкино и передать обращение на всю страну. Но сам уклонился от предложения отправиться туда [10]. Колонну манифестантов, двинувшуюся на Останкино, возглавили Анпилов и Макашов. Охрана телецентра была слабенькой, несколько десятков человек, солдаты внутренних войск — только с дубинками. Но подошедшие толпы… остановились и начали митинговать. А Макашов вступил в переговоры с охраной. Требовал впустить их представителей и дать прямой эфир. Ему не возражали, но говорили, что надо согласовать с начальством. На самом же деле охрана тянула время. Пока шла эта волынка, в телецентр перебросили подкрепления, оружие.
В 19 часов сторонники Верховного Совета выбили входные двери автомобилем, но охрана держала их под прицелом. Макашов давал трехминутные ультиматумы, угрожал обстрелом, штурмом (хотя в массе людей, пришедших с ним, было лишь 16 автоматов и 1 гранатомет, а здание обороняло уже 480 человек с несколькими БТР, автоматами, гранатометами, пулеметами). В зависшем общем напряжении кто-то не выдержал, выстрелил, ранив охранника Макашова. Прозвучал и взрыв (солдат выпустил чеку гранаты, которую держал в руке, подорвался сам). Сразу пошла беспорядочная пальба, покосившая безоружных. 46 человек погибло, многие были ранены.
Провокации подхлестнул Гайдар, вечером выступил по телевидению, призвал собираться у Моссовета «защитников демократии». Сюда тоже стеклись тысячи, возбужденные лозунгами, что к власти рвутся «красно-коричневые». Что делать с этими «защитниками», было непонятно, из них стали формировать дружины, разослали захватывать очаги сторонников Верховного Совета, районные советы Москвы. Но в темноте и неразберихе никто не знал, что это за отряды, куда они идут. По ним стреляли посты МВД — имевшие приказ на огонь без предупреждения. Снова были и раненые, и убитые.
А на 4 октября в окружении Ельцина наметили штурм Белого дома. БТР и БМП предстояло прорвать ограждения и баррикады, сам штурм возлагался на отряды спецназа «Альфа» и «Вымпел», а для деморализации защитников танки должны были обстрелять верхние этажи. Для участия в операции отбирали «надежных» из пяти дивизий, половину составили офицеры, прапорщики, сержанты. Танковые экипажи составили почти из одних офицеров. Привлекли и добровольцев, отряд Союза ветеранов Афганистана, выступившего на стороне Ельцина. При обсуждении плана начальник главного управления охраны Барсуков предлагал проработать действия на командно-штабных учениях. Грачев отмахнулся: «Ты что, Миша, паникуешь? Да я со своими десантниками там всех порву». Ельцин принял его сторону: «Пал Сергеичу виднее. Он Афган прошел» [119].
Это легкомыслие стоило много крови. Около 7 часов утра отряды начали выдвижение, и сразу пошла стрельба. В штурме участвовали подразделения разных соединений, разных ведомств — армии, МВД, министерства безопасности, добровольцы. Им поставили задачи, но взаимодействия не было, единого командования и координации не существовало. Принимали «своих» за противника, открывали огонь. Таким образом правительственные силы уничтожили два «своих» БТР, экипажи погибли. Впрочем, даже во всей этой неразберихе, неравенство сил сказалось в полной мере. Бронетехника, поливая огнем, смела безоружных защитников баррикад, они хлынули укрываться в здание. Возле Белого дома был и полевой храм, там служил иеромонах Виктор, окормлял собравшихся людей. Он один вышел навстречу атакующим — с иконой в руках, в порыве предотвратить кровопролитие. Но мчащийся БТР даже не затормозил, сбил и раздавил его.
Никакого сопротивления на баррикадах не было и быть не могло. Но при их взятии крепко досталось добровольцам-«афганцам». Их привлекли к атаке и зачем-то посадили десантом на броню БТР. Когда они спешились у баррикад, другие подразделения сочли непонятных людей в камуфляже без знаков отличия «незаконными формированиями», поливали их пулями. В это время стали работать и загадочные снайперы. Причем их пули поражали бойцов обеих сторон. Позже расследование так и не установило, что это были за стрелки. Или замяли. Одна из версий, что Ельцин через Коржакова пригласил сотрудников израильского «Бейтара» или западных спецслужб [47]. А народный депутат Илья Константинов ссылался на сделанные ему признания Гусинского, что огонь вели частные охранные структуры группы «Мост» и других олигархов.
Ну а операцию продолжили 6 танков, заняв позиции на Калининском (Новоарбатском) мосту, в 9 утра они стали бить из орудий по верхним этажам. Выпустили 12 снарядов, там возникли пожары. Но на стрельбу стали собираться и толпы… зевак. Полюбоваться на интересное зрелище. Милиция пыталась заставить их разойтись, но безуспешно. Хотя хаотическая стрельба возобновлялась, среди праздных зрителей тоже были жертвы.
Людям, собравшимся в Белом доме, было уже предельно ясно — все кончено. Ни о какой обороне речи быть не может. Но и выходить боялись, чтобы сразу же не попасть под пули. В 15:00 отряды спецназа министерства безопасности «Альфа» и «Вымпел» получили приказ на штурм здания. Это грозило морем крови, и «Вымпел» отказался — за что позже был переведен в состав МВД. «Альфа» отказываться не стала, но и штурмовать тоже. Повела переговоры с руководством Верховного Совета, пообещав безопасность. Получив гарантии «Альфы» и ее охрану, в 17 часов люди стали покидать Белый дом. Насчитали 700 «пленных», их отвозили в спорткомплексы «Лужники» и «Дружба», превращенные в импровизированные лагеря. Хасбулатов, Руцкой и Макашов потребовали, чтобы их безопасность гарантировали западные дипломаты, они были арестованы в 19 часов.
Отдельные группы защитников просачивались через оцепления, выбирались через подземные коммуникации. Тот же генерал Бобков, сосватавший Хасбулатову Баркашова, обеспечил скрытый выход отряда РНЕ [145]. Либеральные СМИ раздули большой шум вокруг казачьего отряда «Днестр» из Приднестровья. На них сваливали действия неведомых снайперов. Никаких следов этих казаков не нашли, но писали о «профессионалах». Дескать, сумели выбраться с оружием, даже своих погибших вывезли. Лишь в 2013 г. в интервью НТВ офицер «Днестра» Сергей Лещенко раскрыл, что их приезжало всего 12 человек, без всякого оружия, — а выбраться они действительно сумели, но еще до начала боев.
Но сами слухи о разбежавшихся защитниках тоже стали серьезной провокацией. По всей Москве развернулись операции, чтобы выловить их. Был объявлен комендантский час. А взвинченную атмосферу еще и дополнительно накаляли. Ночью чьим-то выстрелом из гранатомета был подожжен БТР возле Белого дома. А пресса раструбила о нападении «красно-коричневых» на здание «Итар-ТАСС». На самом деле, это были военнослужащие Таманской дивизии, пошли на поиски еды — а их обстреляли, одного убили, второго ранили. Такие перестрелки возникали и в других местах, 6 человек были убиты за «неподчинение патрулям» — случайные прохожие, пьяные.
А на волне этой раскрученной истерики на следующий день, 5 октября, в «Известиях» появилось «Письма сорока двух». Его подписали культурные деятели либерального толка, как Алесь Адамович, Мариэтта Чудакова, Булат Окуджава, Василь Быков, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Лев Разгон, Римма Казакова, Андрей Нуйкин, подписал и изображавший из себя «патриота» академик Лихачев. Они не только одобряли погром оппозиции, но и жаждали крови, расправы, мести. Клеймили защитников Верховного Совета «фашистами», требовали для них самой суровой кары. Призывали запретить «все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений», жестоко наказывать за коммунистическую и патриотическую деятельность, закрыть все газеты и телепрограммы подобного направления. Даже профессор истории Университета Флориды В. Солонарь назвал это письмо «возмутительным примером дискредитации политических оппонентов: чтение этого письма и сегодня вызывает вопрос, кто тут больше подобен „фашистам“ — те, кого письмо называет таковыми, или его авторы?» [121].