Дохожу до площади Сан-Франческо. Силы окончательно оставляют меня, однако страх подгоняет вперед: продолжать движение сейчас важнее всего. Я петляю среди машин, теперь я в этом дока. Все дело в предчувствии: водители стремятся использовать каждый дюйм дороги, любой просвет, любое свободное место и не снижают скорость до самого последнего момента. Они надеются, что вы это понимаете — и учитываете. Я учитываю. Легкость, с какой я лавирую, вселяет в меня уверенность. У меня получается. Поворачиваю направо по указателю «Stazione Centrale».[73] Передо мной открывается широкая площадь Гарибальди. Подойдя к углу, я замедляю шаг и останавливаюсь прямо возле гостиницы «Люксотика». Отсюда видна крыша вокзала. Как лучше до него добраться? Через центр площади, по скользким дорожкам, автостоянкам, сквозь толпы пассажиров, ожидающих автобусов или трамваев? Или все время придерживаться тротуара, проскакивая между ордами неаполитанцев, возвращающихся домой с работы?
Решение уже принято за меня. Слева от меня стоит, прислонившись к стене, Сальваторе. Заметив меня, выпрямляется. Никакой спешки. Однако то, что он меня увидел, требует каких-то действий. Я делаю шаг назад, скрываясь в тени боковой улицы. Значит ли это, что на всех углах площади дежурят Саварезе? Должно быть, так. Я ведь мог появиться с любой стороны.
Снова я попадаю в толпу туристов, только-только вышедших из экскурсионного автобуса. Их предупредили, что надо держать ухо востро, а потому они пугливо косятся на меня, но я с улыбкой бросаю: «Привет!» — и прохожу мимо. Назад не смотрю: и без того ясно, что Сальваторе где-то там. Вокзал уже недалеко. Я готов к тому, что увижу Лоренцо стоящим на низкой плоской крыше, на самом ее краю, с пистолетом на боку.
Идти мне остается всего пару сотен ярдов. Замечаю яркий желто-красный фирменный знак «Макдоналдса». Сердце рвется из грудной клетки, я задыхаюсь от сильного жжения в горле. Тяжело дышать: через каждый десяток шагов жадно хватаю воздух ртом. Живот сжимается и вздрагивает. Остается всего сто ярдов. Вход в «Макдоналдс» прямо из главного вестибюля вокзала. Иди себе прямо и входи. Если Джованна на месте, то мы можем сразу попасть в вестибюль. Чертовски просто. Прямая, мать ее, линия. Только иди. Иди по ней.
Впереди, шагах в десяти, возникает Гаэтано. Я резко сворачиваю с тротуара на проезжую часть. Может быть, их всего двое — он и Сальваторе. «С этими я справлюсь», — говорю я себе.
Теперь я шагаю меж двух рядов автомобилей. Гаэтано в том же направлении идет по тротуару.
Им скорее всего уже известно, что Джованна ждет меня. Кажется, я вижу ее в окне. Девушка, похожая на нее, сидит спиной ко мне. Не могу сейчас подать ей знак. Нужно увести за собой Гаэтано, сделать крюк через вход в вестибюль вокзала. Что сделает Джованна, когда поймет, что ее братья преследуют меня? Решать ей придется мгновенно: на ошибки нет времени. Она должна пойти за мной, ни секунды не раздумывая. Если запаникует, они ее схватят. Если же Джованна будет держаться рядом, то братьям придется сражаться с нами обоими. Точно, это она в окне. Прижалась к стеклу, всматривается. Уверена, что я появлюсь с этой стороны. А теперь, если она и увидит кого, то только Гаэтано. И все кончится.
Новое дело: исчез Гаэтано. Я оглядываюсь: и Сальваторе не видно. Перевожу взгляд на «Макдоналдс». Девушка по-прежнему возле окна. Прищурившись, всматриваюсь в залитый светом вестибюль. Неужели они уже внутри и подбираются к ней? Может, бандитам всего и надо-то было, чтоб их вывели на Джованну, а теперь они ушли в тень, дожидаясь дальнейших указаний. Но девушка по-прежнему там, и Гаэтано она не заметила. Иначе как-нибудь отреагировала бы. А ведь должна была увидеть.
Вход в вокзал затенен выступом крыши. Люди снуют туда-сюда, но никто не толпится. Первую дверь загородили два молодца. Предмет их разговора ясен по сопровождающим движениям ног, изящно имитирующих удары по мячу.
Я останавливаюсь рядом со стоянкой такси. Осталось перейти дорогу, а там и главный вестибюль. Двадцать ярдов отделяют меня от Джованны. Стоит ей повернуться, как она увидит меня. «Обернись!» — молю я сквозь стиснутые зубы. Обернись. Один взгляд, я подам знак — и Джованна может идти к платформам, готовая бежать со мной к поезду, любому поезду. Отсюда мне видны и платформы и поезда. На табло — пункты назначения. Фаэнце, Рим, Перуджа.
Я в который раз оглядываюсь и направляюсь к входу. Слышу свой голос: «Слишком уж просто, слишком, твою мать, просто». Но ничего другого не остается. Легко обхожу внезапно выкатившуюся багажную тележку. Я всего лишь пассажир, спешащий на вокзал, чтобы сесть на поезд. Теперь мне видно лицо Джованны.
Это не она. Это другая юная неаполитанка, которая назначила тут свидание. «Макдоналдс» — хорошее место для свиданий.
Что делать? Неужели головорезы все-таки схватили Джованну? Должно быть, так, иначе она была бы здесь. Нужно еще раз проверить. Глаза мои шарят по всем столикам. Нет. Нет. Нет. Мамаши с детишками. Компании подростков. Девушка всего одна — та, которую я принял за Джованну. Они добрались до нее. Я им теперь не нужен. Что мне делать? Уехать и позвонить Луизе, как можно скорее. Например, из Рима. Из любого города, только подальше от Неаполя.
Да, это единственное, что остается. Поворачиваю обратно к вокзалу. И тут замечаю ее — в углу «Макдоналдса». Джованна сидит недалеко от выхода. Голова опущена, на столике перед ней раскрытая книга. Читает и ждет меня. Я почувствовал облегчение — впервые с того момента, как оторвался от Гаэтано на Спаччанаполи. Скоро для нас все кончится. В следующую секунду передо мной появляется чья-то рука. Я со всего маху налетаю на нее грудью. Меня отбрасывает назад, ноги мои едва поспевают за стремительно летящим телом. Я бы, конечно, упал, если бы не наткнулся на стоящих позади людей. Некоторые, узнав Лоренцо, шепчут его имя.
Лоренцо. Пришел сюда проводить меня. Улыбается характерной улыбкой Саварезе — очевидно, рад, что смог прийти сам. Бросаю быстрый взгляд на Джованну. Она по-прежнему поглощена своей книгой. Интересно, все так же читает «Джейн Эйр»? Нечего сказать, уместный вопрос в такой момент.
Лоренцо отступает в сторону. Весь накопившийся у меня в легких кислород исчез в один миг. Я хватаю воздух ртом. Лоренцо ждет, когда я приду в себя.
Мы стоим друг против друга, окруженные любопытствующими неаполитанцами. Лоренцо открывает рот, на меня льется поток брани. Не разбирая ни слова, тем не менее догадываюсь, о чем речь. «Почему ты не сделал того, что было велено?» Он не просто сердится. Он взбешен. Всего день, как Лоренцо вышел из тюрьмы. Раз меня предупредили — я должен подчиниться. Иметь со мной дело дважды никто не собирался. Я смотрю ему прямо в глаза. Больше мне смотреть некуда. Если они еще не заметили Джованну, то мне ни к чему ее выдавать, а взывать к помощи окружающих по меньшей мере бессмысленно. Вот и смотрю прямо на Лоренцо, потому как с меня хватит. Он все это затеял, и ему решать, что делать дальше. Гаэтано, наверное, где-то поблизости, но он не в счет. Сальваторе… этот, наверное, мечтает вернуться к своим компьютерным играм. Остались только я и Лоренцо.
Я все никак не могу отдышаться. Сгибаюсь пополам и упираюсь ладонями в колени, чтобы удержаться на ногах. Надо, чтобы кровь прилила к голове, а воздух наполнил легкие, — иначе я сразу отдам концы, что бы ни задумал Лоренцо. Ожидаю удара по лицу или толчка. Нет ни того, ни другого. Наконец в голове у меня проясняется, и я выпрямляюсь. Лоренцо замечает, что я пришел в себя, но улыбка исчезла с его лица. Молча стоит и время от времени бросает косой взгляд куда-то вправо. Ждет кого-то из братцев? Или машину? Меня собираются куда-то везти? Такое раньше мне в голову не приходило. Становится по-настоящему страшно. Так вот куда девался Гаэтано! Он должен подогнать машину. Твою мать! Они хотят отвезти меня куда-нибудь подальше и прирезать. Эта мысль пришла настолько внезапно, что я оцепенел. Да, их план практичен и примитивен: профессионалы. Идти за англичанином. Пусть выведет на Джованну. Потом затолкать в машину, вывезти куда-нибудь и убить. Не будет сопротивляться — убить легко и быстро, будет брыкаться — помучается подольше. Подозреваю, что брыкаться я не буду.
Мы все еще чего-то ждем. Я смотрю на людей, стоящих цепочкой вдоль прохода. Будет ли это Гаэтано? Мне кажется, с ним смерть моя окажется более мучительной: Лоренцо не склонен к садизму, зато Гаэтано наверняка захочется поиграть в психа.
Бежать — не выход. Я не уверен, что смогу. Лоренцо рядом, на расстоянии вытянутой руки. Доли секунды ему хватит, чтобы удержать меня.
Минуты проходят. Ожидание наше, похоже, навевает скуку. Толпа несколько поредела. Только те, что узнали Лоренцо, готовы уделить нам еще немного времени.
— В чем дело, Лоренцо? — спрашиваю я и удивляюсь звуку собственного голоса. Лоренцо несколько растерялся, услышав, как я обращаюсь к нему по имени. Он делает шаг вперед: лицо перекошено, кулаки сжаты. «Не говори, не двигайся, не думай». Вид его красноречив: ничего не изменится из-за того, что машина застряла где-то в пробке, в Неаполе такое бывает.
Думает ли он о том, почему я не пытаюсь удрать? Нет, Лоренцо так же, как и я, понимает: это не выход. Неожиданная заминка — случайность. Он должен был конвоировать меня до тротуара, тут машина подъехала, брат дверь открыл, пихнули меня на заднее сиденье — и вперед. Пауза ничего не меняет. У меня нет шансов на побег. Я льщу себе, если думаю, что мы с Лоренцо участвуем в какой-то свободной постановке. Все идет по устоявшемуся шаблону. Время моей смерти зависит от уличного движения в Неаполе.
Я смотрю на часы. Интересно, сколько мне еще отпущено жить? Сейчас тридцать пять минут седьмого. По крайней мере до семи. Куда бы меня ни повезли, придется отдыхать в пробках. Даже если ехать всего до Форчеллы.
От мысли о Форчелле меня бросает в дрожь. Я не хочу умирать в каком-то подвале Форчеллы. Возвращается страх. Глубокий страх. Ко рту подступает тошнота. Я задыхаюсь, горло у меня горит.