ись, и обязательно расстроятся, будут хулиганить. Но тогда при чём тут кровавые сны? Нет, не сходится…
Я не знала, что и думать, и из-за этого во время обеда, когда мы с Ромкой и Семёном ходили в столовую, больше молчала и слабо улыбалась, стараясь почти не смотреть на ребят, особенно на Кожина. Боялась, что он по взгляду поймёт — я слышала его разговор, — и стыдилась.
Но результат у этого поведения был вовсе не таким, как я представляла. Может, Ромка что-то и понял, но ничего не сказал. Однако часа в четыре, когда Ромку зачем-то вызвал шеф, Семён, дождавшись, когда он выйдет, сказал, высунувшись из-за монитора и сверкнув гладкой лысиной:
— Надь, ты из-за меня, что ли, такая мутная? Не парься. А то мне аж не по себе сегодня было во время обеда. Вроде как я виноват, надо было сделать вид, что я цветочек.
Я даже засмеялась — настолько покаянно-забавно это всё говорил Сеня.
— Ты ни при чём, честное слово! — Я покачала головой. — Просто… я разговор подслушала. Ромкин. Ну, как ты тогда. И теперь мучаюсь совестью и ещё всякими мыслями.
— А ты не мучайся, — посоветовал Семён, — расскажи всё Ромке. Чего мучаться? Вы же с ним должны нормально обсудить, что дальше-то делать. Не по углам же мыкаться, верно? Как-то несолидно в нашем возрасте, да и не такие вы оба люди.
— Ты так говоришь… — протянула я, осенённая внезапной догадкой. — Как будто давно знаешь…
— Ага, а ты недавно узнала, да? — хмыкнул Семён, улыбнувшись с добродушной хитрецой. — Ну… я, конечно, не философ, но вот что скажу: когда не смотришь, то и не видишь. Ты просто не приглядывалась. Мне со стороны виднее было, но я молчал. Чего говорить? Этот дурак, — Сеня кивнул на пустой Ромкин стул, — предпочитал страдать, сцепив зубы и благородно превозмогая, уж не знаю, по какой причине. Сама знаешь, из него что-то вытянуть можно только если клещами. А ты, Надя, была счастлива и спокойна, так что тебя тревожить вообще было бы грешно. Я думал, Ромка хоть два года назад начнёт шевелиться, но он, по-видимому, и сам проходил нечто подобное — сразу мне сказал, что ни хрена ты не разведёшься. Честно… прости, я думал, ты умнее.
— Почему? — я удивилась. — Хочешь сказать, если жена прощает загулявшего мужа — она дура?
— Я сейчас скажу ужасное, тебе точно не понравится. Но для прощения надо не уважать себя. Оставим христианские ценности, — Сеня махнул большой рукой и поморщился. — Ты знаешь, я атеист. Поэтому всё это: «Если любишь — простишь» — мне не близко. Если любишь, не прелюбодействуешь — об этом в нужные моменты аргументирующие ловко забывают. Чистейшей воды манипуляция. Один человек совершил подлость и грех, а другой должен прощать, потому что любовь и все остальные дела, а потом как-то жить со всем этим дерьмецом. Говорю ж — для этого надо не уважать себя. Свои чувства, попранные между прочим, своё будущее не жалеть и презентовать его человеку, который собственные хотелки поставил выше уважения и счастья в браке. Не понимаю я такого. Видимо, я эгоист, — усмехнулся Семён. — Но признаю право на эгоизм и у супруги. Требуешь честности — будь честен сам. Это же элементарно. И все эти превозмогания, как у тебя и у Ромки… Ну к чёрту. Я хочу дожить до пенсии, а не помереть во цвете лет от подозрений и переживаний. На Ромку порой посмотришь — и ощущение, что он готовится копыта отбросить. Ты тоже — вроде улыбаешься, а в глазах тоска. Зачем это всё? Не лучше ли попробовать построить что-то новое, а?
— Для этого надо разрушить старое, ты же понимаешь…
— Надь, — Семён сочувственно смотрел на меня, — только честно: а есть что разрушать? Настоящее, не иллюзорное, я имею в виду. Я не беру отношения с детьми — они в восторге от развода не будут, понятно. Но с мужем? Что ещё осталось неразрушенного?
Я молчала, и Сеня подытожил:
— Вот-вот. А Ромке ты всё-таки признайся. Между вами и так слишком много неоднозначного — ни к чему ещё добавлять.
— Умеешь ты мозги промыть, Сень, — сказала я со вздохом, и Семён засмеялся.
68
Надежда
Говорить про Олю Лиззи Совинскому я пока не стала — ещё неизвестно, выйдет ли что-нибудь из этой встречи, но, если выйдет, он точно будет не против дополнительной рекламы нашего «не-бестселлера». Так мы с Ромкой по приколу называли одну из наших последних новинок в области художественной литературы — так-то «Сова» почти не издавала художку, — продавалась она хуже, чем многие другие книги. Эксперимент шефа, который всё мечтал «открыть второго “Гарри Поттера”», но получалось скорее закрыть.
В шесть, сразу после завершения рабочего дня, мы с ребятами отправились на выход, и в этот раз мне глобально не повезло — потому что к нашей компании вдруг присоседилась секретарь Яна. И судя по многозначительным взглядам, которые она бросала на Ромку, Яна признала его «годным» и теперь собиралась всячески окучивать.
Для меня подобное поведение всегда было удивительным. Ещё c юности, если я узнавала, что мужчина женат, он автоматически переставал для меня существовать в плане будущих отношений — табу, нельзя, и всё. А тут такое рвение! Кажется, Яну ничего не смущало. Она ловко подхватила слегка опешившего Ромку под руку, как лучшая подружка, и сообщила:
— А я в кино сейчас пойду. Не хочешь со мной? — И сразу, будто вспомнив обо мне и Сене, продолжила: — И вы, ребята, тоже, не хотите в кино? Решила вот немножко развеяться…
— Я не могу, меня дома ждут, — откликнулся Ромка, пока Сеня скептически хмыкал, а я просто офигевала от чужой наглости, и освободил руку из захвата. — И в целом я никогда не могу, меня можно даже не спрашивать. Я с работы еду сразу домой, выходные тоже с семьёй провожу.
— Ох, какой кошмар! — прижала ладони к щекам Яна, укоризненно качая головой и хитренько улыбаясь. — Ну нельзя же так, надо и отдыхать от обязанностей. Развлекаться, расслабляться… Эдак и депрессию можно заработать! И вообще — ты позвони жене, скажи, что у вас совещание с шефом и ты попозже придёшь. А потом — в кино. Давай, Ром, а?
Сеня, хохотнув, покачал головой, хлопнул нас с Кожиным по плечам и, возвестив:
— Ну, я потопал, — отправился к своей машине, ухмыляясь и слегка подпрыгивая — типичный мартовский морозец явно кусал его за пятки. Предатель! Мог бы и помочь отфутболить Яну. Или вообще забрал бы её с собой, подвёз до кинотеатра.
— Не вариант, — отрезал Ромка и тут же поинтересовался: — А ты в какой кинотеатр идёшь? В «Рассвет», что ли?
— Ага, — энергично закивала нахалка. — Пошли? Здесь же недалеко, всего одна станция на метро.
— Мне в другую сторону, — откровенно соврал Ромка и подхватил меня под локоть, как недавно его подхватывала Яна. — И Наде тоже. Причём мы торопимся, мне надо успеть на электричку. Так что извини… Мы побежали.
Это было феерично! Практически оставив Яну посреди сквера возле работы, мы с Ромкой помчались к метро. По пути я начала хохотать, да и он тоже улыбался, с иронией поглядывая на меня, и уже у самых стеклянных дверей сказал:
— Видела бы ты своё лицо.
— А что с ним? — тут же насторожилась я.
— Ничего страшного, — смеялся Ромка. — Просто с таким лицом надо идти в атаку, вооружившись сковородкой. Ревнуешь?
— Именно так. Но у меня есть причины, не находишь?
— Какие ещё причины?
— Яна намного моложе меня и…
Договорить я не успела: Ромка, остановившись, чуть оттащил меня в сторону, чтобы не мешать потоку спешащих людей, и прошептал почти в губы, обхватив моё лицо ладонями:
— Может, ты тогда тоже выберешь кого-нибудь… моложе меня? Вон, смотри, паренёк идёт в жёлтой куртке — вылитый цыплёнок, — как раз возраста Яны. Мне — Яну, тебе — его. Договорились?
— Ром, — я хихикнула, испытывая безумное желание поцеловать его улыбающиеся губы, но понимая — на улице это делать ни к чему. — Ну что ты глупости какие-то говоришь?
— Беру пример с тебя в данном случае. — Он наклонился ниже и потёрся своим носом о мой. — Пойдём? А то эта молодая нас догонит, придётся опять отделываться. Второй раз я не выдержу вежливый режим, ещё пошлю её, и шеф опять останется без секретаря.
Ромка опустил ладони, взял меня за руку — и мы быстро зашагали вниз по лестнице, к туннелю.
69
Надежда
Я долго думала: признаться сейчас или нет? Шла по станции, запрыгивала в вагон вместе с Ромкой, ехала с ним рядом, глядя в тёплые глаза, и думала, думала…
В итоге всё-таки сказала, когда мы стояли в вагоне на следующей станции:
— Я слышала твой разговор. Сегодня, на пожарной лестнице…
Кажется, ничего подобного Ромка не предполагал — потому что он явно удивился. Его брови поползли вверх, а потом он, криво улыбнувшись, произнёс, наклоняясь к моему уху:
— И кучу всего себе нафантазировала, да?
— Да, — призналась я, подняла руки и вцепилась ими в куртку на Ромкиной груди. — Но ты же не говоришь правду. Ни слова не говоришь… Что я должна думать?
— Я могу сказать, — неожиданно ответил он, скользнув губами по моему виску. — Но тебе не будет от этого легче. Наоборот.
Я слегка вздрогнула, но тем не менее произнесла, чуть повысив голос — потому что вагон начал набирать скорость:
— Я всё равно хочу знать правду.
Ромка молчал, и я всем телом ощущала напряжение в его теле. И тоже молчала, понимая: уговаривать бесполезно. Он такой человек: либо да, либо нет, но уговоры не помогут.
— Хорошо, — выдохнул в конце концов Ромка. — Но надо выйти на следующей станции и сесть хотя бы. Только рассказ будет быстрым, Надя, без подробностей. Мне надо успеть на электричку, у меня в запасе не более пятнадцати лишних минут.
Неужели?..
Я всё-таки узнаю правду!
— Договорились, — кивнула я обрадованно. — Я не буду тебя задерживать!
Впоследствии оказалось — радовалась я рано. Рассказ Ромки вызвал у меня миллион вопросов, и радостным он, увы, совсем не был.
Мы сели на лавочку посреди станции. Абсолютной тишины в метро, естественно, не достичь, поэтому Ромка периодически прерывался, ожидая, когда проедет поезд. И очень чувствовалось, что он старается говорить безэмоционально — явно не желая, чтобы я его жалела.