— Господи, Надя, ну кому ты веришь… А если ко мне придёт какой-то левый парень и начнёт про тебя гадости рассказывать, мне тоже стоит ему верить больше, чем тебе?
— Лучшая защита — это нападение? — криво усмехнулась я, опускаясь на постель. Настроение стремительно портилось, несмотря на то, что до этого казалось — хуже уже некуда.
— Я не нападаю, а констатирую факт, — устало вздохнул Костя, встав передо мной. Навис почти угрожающе и протянул с намёком: — Знаешь, а я ведь тоже могу на тебя обидеться. За недоверие.
— Костя, — я подняла на него глаза, и думаю, что они были полны слёз — потому что муж вдруг вздрогнул и из воинственно-обвиняющего его лицо на мгновение стало виноватым, — тебе самому лгать не надоело?
— Надя…
— Я звонила Верхову, — перебила я мужа, и его реакция на эти слова была более чем красноречивой. Больше можно было ничего не говорить — потому что невиновный человек не стал бы так реагировать. Костя же откровенно испугался, аж побледнел. А потом выпалил, начав заламывать руки, как манерная барышня:
— Зачем?
— Потому что Леонид Сергеевич — единственный человек, который всегда говорит правду. Из тех, кого я знаю, по крайней мере. Её он мне и сказал.
Костя кашлянул, отвёл глаза и… сдался.
Удивительно, но даже сейчас авторитет Верхова оказался для него сильнее всех остальных аргументов. А может, он просто боялся потерять работу сильнее, чем меня? Ведь если бы я вновь позвонила Леониду Сергеевичу и стала обвинять его во лжи, вряд ли он оставил бы Костю безнаказанным после такого.
— Хорошо. Ты права — мне надоело лгать. Но я делал это тебе во благо, — пробормотал муж будто через силу. — Не хотел, чтобы ты переживала.
— Очень благородно, — съязвила я, и Костя упрямо поджал губы, скрестив руки на груди в защитном жесте.
Я ясно видела: он не раскаивается. Не жалеет ни о чём. И этот факт убивал меня даже сильнее самой измены.
— У меня было три романа на работе, — признался Костя, не глядя на меня. — Верхов о них знал. Он всегда и всё знает, зараза. Сейчас он очень недоволен, потому что после второго раза он попросил меня больше так не делать. Я обещал, но… Кристина оказалась очень настойчивой. Настолько, что вон даже к тебе приехала. Вбила себе в голову, что я её люблю.
— Ты ей говорил, что я болею.
— Ну говорил, — поморщился Костя. — Надо же было что-то говорить.
— Действительно…
— Надя, не язви, — огрызнулся муж, всё-таки посмотрев на меня. Причём ещё и с укоризной. — Тебе не идёт. Ты всегда была мягкой и доброй женщиной. Пожалуйста, прости мне эту слабость. Всё это — полнейшая ерунда, я легко могу быть без этих женщин. А без тебя — нет. И я уверен: ты без меня тоже не сможешь.
Я понятия не имела, смогу или нет. Как-то сложно думать об этом, прожив с человеком бок о бок больше пятнадцати лет.
— Надюш… — Костя всё-таки сел, но не рядом со мной, а на корточки. Заглянул в глаза, заискивающе улыбнулся и продолжил: — Ну пожалуйста, не сердись и прости. Я обещаю, что больше не допущу ничего подобного… Что мне сделать, чтобы ты поверила?
Костя попытался взять меня за руки, но я выдернула ладони и встала — находиться с мужем рядом было неприятно.
— Что за детский сад, Костя? Ты вообще понимаешь, что говоришь? — покачала головой я. — Не сердись, прости… Давай, может, я тоже заведу три романа на работе, а потом тебе скажу нечто подобное? Тебе как, понравится?
— Не понравится, конечно. — Муж встал с корточек, но подойти ко мне больше не пытался. — И я понимаю, как тебе сложно. Но не разводиться же нам?
— Это ещё почему?
— Потому что ты не хочешь развода. И я не хочу. Давай просто забудем? Я пообещаю, поклянусь даже, что никаких больше романов на стороне. И забудем.
— Ты думаешь, это так просто? — я изумилась до глубины души. — Ты пообещаешь, я забуду, и всё пойдёт своим чередом?
— Непросто. Но мы постараемся.
— Знаешь что? — не выдержала я подобного нахальства. — Не зря говорят — сытый голодного не разумеет. И ты тоже сейчас — ни хрена не понимаешь, что всё это не шуточки какие-то. Не разбитая фара у машины, не забытый на кассе кошелёк. Это наша жизнь, наш брак, доверие, в конце концов. Ты всё это до основания разрушил, а теперь такой — «нет, ну ачётакова , давай ты меня простишь, тебе жалко, что ли?» Ты даже не раскаиваешься!
— Надя! — попытался вмешаться в мой монолог Костя, но я только махнула рукой и вышла из спальни.
Теперь, вспоминая всё это на подходе к работе, я удивлялась тому, как после всего случившегося вообще умудрилась согласиться не разводиться и попробовать наладить отношения. Не надо было этого делать.
Вот и пожинаю плоды собственной доверчивости…
14
Надежда
В офисе был только Ромка — Семён на этой неделе взял отпуск и махнул с женой на юга. Самое время — этот сопливый во всех смыслах март достал уже всех, хотелось, чтобы поскорее наступило лето. Семён, в отличие от нас с Ромкой, мог позволить себе взять отпуск весной — его единственная дочь давно выросла, уехала от родителей и активно искала жениха, но пока ей не везло. У Ромы же, как и у меня, детей было двое, только у него чуть младше моих — оба школьники. Мальчишки, двенадцать и шестнадцать лет — самый проблемный возраст, как шутил Ромка.
В отличие от похожей ситуации двухгодичной давности, сегодня я уже не чувствовала себя настолько раздавленной. Да, неприятно и противно, но ощущение перевёрнутого мира ушло от меня ещё ночью и пока больше не возвращалось. Даже наоборот — как только я увидела с утра Ромку и перебросилась с ним парой шутливых фраз о том, настолько достало с утра прыгать через лужи и вообще где обещанная синоптиками весна, ощутила, что голова медленно становится на место.
И даже Верхову я звонить не стану. Во-первых, Костя не такой идиот — любовниц на работе заводить он не будет, раз уж в прошлый раз Леонид Сергеевич сдал его мне с потрохами. А во-вторых…
— Слушай, Ром, — неожиданно сказала я, глядя на коллегу поверх монитора (Ромкин стол стоял метрах в пяти от меня, по другую сторону от окна, и мы часто так переговаривались, одновременно делая что-то на своих компьютерах), — у тебя бывало такое, что с определённого момента ты становился равнодушным к некогда близкому человеку? Точнее, не совсем к нему, а к его поступкам.
— Что-то я с утра туго соображаю, — улыбнулся мне Рома. Внешне он был полной противоположностью Косте — темноволосый, совсем без седины, выше меня на полголовы, с глубокими карими глазами и совсем не субтильной фигурой. Костя-то до сих пор, как в юности, тот ещё эльф, а Рома — человек-гора. Думаю, ещё пара лет — и у него от сидячей работы начнёт расти «трудовая мозоль». — Приведи пример.
— Ну-у-у… — протянула я, лихорадочно пытаясь сообразить, как объяснить так, чтобы не выдать себя. — Допустим, есть у тебя друг. И дружишь ты с ним лет двадцать. Считаешь его родным и близким, рассказываешь ему если не всё, то почти всё. А потом он сильно косячит, по сути — предаёт тебя. На первый раз ты прощаешь, а во второй… понимаешь неожиданно, что как-то безразлично. Поначалу больно, а потом уже и боли нет, так, усталость только.
Ромка вздохнул, проницательно посмотрел на меня внимательными глазами цвета кофе и поинтересовался:
— Опять с мужем проблемы, да?
Вместо ответа я развела руками и улыбнулась.
— Ну и не трепи себе нервы, — припечатал Рома. — Не думай о нём. Я, знаешь, много могу тебе сказать, но не стану. Просто прекрати это всё в голове у себя перебирать, как Золушка горох.
— Да ладно, скажи. Что уж там, все свои.
— Не хочу не в своё дело лезть.
— А вдруг мне это поможет?
Рома с сомнением покосился на меня, щёлкая мышкой, пробормотал что-то себе под нос и, когда я уже собиралась уговаривать его дальше, выпалил:
— Да разводись ты с ним. Чего себя мучить, я не понимаю. Ты прости, Надя, но последние два года — с того самого утра, как ты тут заплакала, я вообще в шоке был тогда, — в общем, я с тех пор тебя счастливой-то и не видел.
— Как это? — удивилась я. А я-то считала, что первоклассно держу лицо.
— А вот так. Заметно было, что ты бодришься, но всё-таки унываешь. Не понимаю, зачем этот мазохизм, Надя? Ради кого? Только не говори мне про детей, ещё ни одному ребёнку не была полезна несчастная мама. Да и большие они уже у тебя.
Я стиснула зубы, чтобы не поинтересоваться — у него-то самого с женой что? В отличие от Семёна, по которому было видно, что в браке тот счастлив — аж лысина лоснилась, — Роман часто выглядел так, будто дома его уже запилили и затюкали. Правда это или нет, я не имела ни малейшего понятия — про свою супругу он никогда не рассказывал. Только про детей. Я знала лишь, что её зовут Лена. Поэтому и упрекать Ромку — мол, а сам-то чего не разводишься? — не могла. Вдруг я ошибаюсь и у него с женой всё нормально, а замученным он выглядит не из-за скандалов дома, а из-за чего-то другого? У него год назад мать от рака умерла — может, в этом и была причина, а всё остальное я себе сама додумала?
— Я два года назад решила, что любой человек заслуживает второго шанса, — объяснила я Ромке. — Разве это несправедливо? Всё-таки мы столько лет вместе…
— Да хрен его знает, справедливо или нет. Может, и да, только на кой чёрт эта справедливость нужна, если ты несчастна? Лучше будь несправедливой и забей на своего мужика. Ты чего, другого не найдёшь?
— Понятия не имею. Я не пробовала.
— Ну вот и попробуешь, — хмыкнул Ромка, и мне почему-то показалось, что он в этот момент смутился. — Новые впечатления получишь. И меньше будешь нервничать, уверен.
— Слушай, — я развеселилась, — не пойму: где твоя мужская солидарность?
— Она сдохла в тот день, когда ты тут разревелась, — признался Рома, и на этот раз смутилась уже я. — Я тогда для себя понял: что бы твой муженёк ни натворил, не буду я его защищать. Я с ним не знаком, а вот тебя знаю хорошо. И не хочу, чтобы ты плакала.