И тут же поинтересовалась:
— На сколько времени вы с Ичкерией заключили контракт?
— Никакого контракта я не заключала, — ответила Соломия. — Вы меня с кем-то спутали.
Так отвечать ее учил Варнава Генрихович Шпехта: «Если дело пахнет керосином, все отрицай. Прикинься дурочкой. Говори: тебя выкрали люди кавказской национальности. Ты — жертва насилия. Требуй свидания с консулом Украины».
Соломия тогда же подумала: «Какой консул в горах Кавказа, среди этих заросших до глаз полудикарей, прокуренных афганской травкой?» Согласилась она на эту командировку с условием, что Миколу люди Шпехты оставят в покое, дадут возможность ему честно зарабатывать деньги как специалисту по установке и ремонту бытовой техники.
Задолго до командировки Соломии на соревнования по пулевой стрельбе (с поездкой на Балканы через Грузию), Шпехта предложил Миколе посетить Мюнхен, где молодым националистам будет прочитан курс лекций по истории украинского освободительного движения. От поездки Микола решительно отказался, объяснив свое нежелание так:
— Варнава Генрихович, мне любая политика, как зайцу — стоп-сигнал.
— Тогда зачем вы с таким усердием изучаете стрелковое дело?
— Люблю возиться с оружием. Интересно. В детстве мечтал изобрести бесшумный пистолет, чтоб перестрелять своих обидчиков. Они часто били меня и брата Никиту, били ради удовольствия — им хотелось почесать кулаки. Это меня обижало, и я думал: «Если не возьму силой — возьму головой». Брат меня отговаривал, мол, у тебя с пистолетом ничего не получится. А я ему — статью в журнале. Об одном умном хлопце. В статье сообщалось, что этот хлопец, побывавший на фронте и видевший, чем воюют немцы, изобрел чудо-автомат. За свое изобретение получил Сталинскую премию. Тогда были такие премии, на них можно было купить легковой автомобиль, но и на бензин оставалось. Потом я где-то вычитал, что уже есть и бесшумный пистолет. Но мой пистолет должен был стрелять не пулей, а маленькой стрелой с ядом. У степняков, у наших древних народов, подобные стрелы были, их запускали из маленького лука.
— А откуда яд?
— Из гадюки. В нашей местности гадюк видимо-невидимо. Их называют медянками.
— Ну и как, удалась задумка?
— Если б удалась, я вас не знал бы, а вы — меня.
— Это вы сказали верно, — согласился Шпехта. — Кагэбисты вас бы вычислили сразу. В селе все люди на виду, как мухи на столе…
Вот такой разговор состоялся с Варнавой Генриховичем за месяц до отъезда Соломии на Балканы. Не догадывался Микола, что с этого дня Варнава Генрихович изменил свое отношение к схидняку Перевышке. Он понял, что это уже не тот лопоухий студентик, которого можно было куда угодно послать, движимого любовью к Соломии. Пан Шпехта знал, что в таком деле, как любовь юного мужчины к молодой женщине, нельзя торопиться. Со временем горячий любовник будет выполнять задания, если ему прикажет повелитель его женщины. А таковым — и Соломия этого не скрывала — являлся один человек — ее учитель Варнава Генрихович.
Миколу предстояло проверить в деле — действительно ли он любит Соломию и ради нее готов на все.
Лучшей проверкой истинности чувств могла стать поездка на спецучебу и в воюющую Чечню. Что Варнава Генрихович и сделал.
Но первая же акция без кивков на Соломию дала осечку: ни о каком Мюнхене Микола и думать не хотел. Вроде бы и лопоухий этот Перевышко, как еще недавно утверждал пан Гуменюк, но сразу же этот лопоухий догадался, что нелегальная поездка в Германию вроде бы на какие-то безобидные лекции — дело политическое и за это, будь такое в России, по головке не погладят, да и брату жизнь испортят. Микола любит брата, как и брат Миколу, — видимо, сказывалась материнская кровь.
И Соломия чувствовала, что братья любят друг друга, а с некоторых пор уже сознавала, что прапорщик Российской армии Никита Перевышко для нее не чужой человек, а родной брат ее коханого. Не дай бог, если она его подстрелит!
С этой командировки для нее все русские, одетые в армейскую форму, уже не предмет заработка, а живые люди. На расстоянии все они вроде на одно лицо. Среди них и Никита. Так что, стреляя в русского, промахнись.
И она… стала ошибаться, чего с ней раньше не случалось. За меткие выстрелы ей платили долларами (деньги, кстати, в последние годы чаще доставляли из Москвы). Не знала она того, что львиную долю гонорара пан Шпехта присваивает себе.
И еще она не знала, что по факту плохой работы наемников, в частности снайперов из стран бывшего соцлагеря, в Ичкерии была создана следственная комиссия.
Светловолосая чеченка в русской полевой форме спрашивала:
— Вы, лейтенант Кубиевич, 14 мая были заранее предупреждены, что в секторе вашей ответственности появится полковник… — она заглянула в блокнот, — Чубаров, офицер Министерства обороны. Объект далеко не рядовой.
— Не помню.
— Я вам помогу вспомнить.
Незаметно для чеченки Соломия усмехнулась.
— Наши люди рисковали, — продолжала чеченка, — чтоб заранее узнать, на каком участке фронта он может появиться, а вы… Вам напоминали, что это полковник из российского генерального штаба, не рядовой офицер и даже не младший. Вы знаете наши расценки. Поэтому у вас должна быть материальная заинтересованность.
— Расценки я знаю. Но… промахнулась. Ошиблась.
— А 24 мая, когда по переднему краю, почти не маскируясь, разгуливал корреспондент русской военной газеты майор… — она опять заглянула в блокнот, — майор Смирнов. Вам было приказано этого майора завалить.
— Он был без оружия.
— Разве фотоаппарат не оружие?
— Фотоаппаратом не убивают.
— Но убивают снимками!
Это уже был начальственный окрик. В голосе чеченки звенела сталь. И Соломия предположила, что допрашивает ее не бывший работник обкома комсомола, а по крайней мере чиновник юстиции советских времен — прокурор или народный судья. Советы — на свою погибель — подготовили неплохие национальные кадры. Теперь за все то доброе, что дала им Россия, они мстят лютой злобой и невиданным коварством, на какой только способен Восток.
Чеченка внимательно переворачивала листы блокнота, наконец, нашла нужное место, подняла голову, пристально посмотрела в глаза украинки, пробравшейся в горы, как ей казалось, за легким заработком.
Узкоскулый смуглый мужчина, сидевший с ней рядом, хранил молчание, будто отбывал повинность. На самом деле он был охвачен похотливым волнением — жадными глазами раздевал наемницу. Его, видать, завораживала ее крупная изящная фигура. Он молчал, как и другие присутствовавшие мужчины. Вопросы задавала одетая в новую дубленку светловолосая женщина. Нетрудно было догадаться, что у нее был опыт судьи или прокурора и она была тут начальницей.
— А 31 мая, лейтенант Кубиевич, за два часа до появления в секторе вашей ответственности главного коменданта Чечни вас особо предупредили: цель ни в коем случае не упустить. Генералы не каждый день появляются на переднем крае.
Чеченка торопила:
— Ну, отвечайте.
— Вас бы туда, в этом добротном полушубке…
— Наемница, не хамите, — откуда-то послышалось замечание.
— Я, к вашему сведению, лейтенант украинской национальной гвардии, и оскорблять меня не советую.
— Ты, шлюха, еще угрожать… — чеченка схватилась за кобуру.
— Спокойно, Лели Зайдиновна, — подал голос прибывший с ней узкоскулый смуглый мужчина. — Расстрелять всегда успеем. Женщина она молодая, крепкая, мы ее продадим в Арабские Эмираты. А сейчас пусть доложит, почему она промахнулась.
Соломия помнила предупреждение. Тогда, по крайней мере, четверо доморощенных снайперов задолго до рассвета заняли огневые позиции, но расстояние до цели было больше тысячи метров. Значит, вероятность попадания была почти нулевая. Вдобавок ко всему картину портила пасмурная погода с порывистым боковым ветром. Правильно взять цель не представлялось возможным. В дождливую ветреную погоду не могла выручить даже ленинградская просветленная оптика. Здесь самое надежное оружие — русская трехлинейка системы Мосина, свинцовая утяжеленная пуля без трассера. Эта винтовка выручала русских снайперов в годы Первой мировой войны, да и в период Второй мировой ее уважали.
Сейчас в руках у Соломии была новейшая снайперская винтовка, выкраденная из армейского склада. По отзывам специалистов, эта винтовка неплохо себя зарекомендовала в Афганистане, но с тех пор прошло немало лет, и уже не конструктор Калашников, а молодой конструктор Никонов делал погоду новейшим стрелковым оружием.
Агенты Масхадова все чаще натыкались на русских офицеров и прапорщиков, которые не продавались, как это было еще десять лет назад, когда кремлевские спекулянты за бесценок продали в Чечню оружие и боеприпасы — вооружили целую стрелковую дивизию. Президент Ельцин с пьяных глаз не видел, что он подписывает.
Соломия поспешила выстрелить, чтобы не задеть генерала и тем самым его предупредить, что за ним ведется охота. Среди доморощенных снайперов Ичкерии было немало мастеров спорта. Они выезжали на международные соревнования, работу некоторых Соломия видела, отзывалась о них с похвалой. Кто-то мог ее опередить — попасть в генерала.
Пуля наемницы угодила в бруствер, будто по гвоздю молотком ударили. Уже через минуту по склону горы, где засели ичкерийские снайперы, нанесла удар реактивная установка «Град».
Пламя, как волной, окатило поросшие дубняком скалы. Огонь бушевал в сотне метров от Соломии. В этот момент она думала не о том, что пламя ее достанет. Она думала, что этот промах ей не простят друзья пана Шпехты, и для нее он может оказаться роковым.
2
— Женщина, что раздумываешь? Тебя завтра утром поведут на расстрел. Торопись.
Соломия не могла бросить Ядвигу на произвол судьбы. Ее огневая позиция была в каком-то километре отсюда. Для ичкерийских снайперов, как считали русские, это так называемое мертвое пространство; там снайперов-наемников не ставили — для охоты на русских офицеров были места более подходящие.