– Не знаю, лично мне все равно, где меня похоронят.
– В бумагах Льва Кузьмича сказано, что Яшку похоронили в Колыпине. Уверена, что мы видели его могилу.
– Анфиса, я не понимаю, почему тебя это интересует?
– Затрудняюсь ответить, но ситуацию хотелось бы прояснить. Лаврушин говорил об учительнице, которая хорошо знает историю здешних мест. Надо бы с ней встретиться.
– Скажи честно, ты думаешь, клад в его могиле? – ласково спросила Женька. Я закатила глаза.
– Евгения Петровна, у вас опять золотая лихорадка.
– Хорошо, говори, что делать?
– Сходи к Лаврушину, возьми телефон учительницы.
– Схожу. Что еще?
– Надо встретиться с Ириной. Придется ехать в Колыпино.
– Ну, так поехали.
– Ты что, забыла, я под домашним арестом.
– Черт… мирись быстрее со своим полковником.
– А его воспитание?
– Иногда приходится чем-то жертвовать.
– Одиннадцать часов, а он даже не пришел, – нахмурилась я.
– Он вчера весь вечер к тебе взывал, но ты была непреклонна. Обиделся парень.
– Обиделся, – презрительно фыркнула я.
Женька вылезла в окно чуть ли не до половины и заорала:
– Полковник, Анфиса Львовна готова выслушать вашу горькую исповедь.
Я подошла к подруге и осторожно выглянула. Ромка поднял голову, я дернулась, чтоб он меня не увидел, но опоздала.
– Ты вчера сказала, что хочешь со мной развестись, – с обидой заявил он. – Как у тебя только язык повернулся.
– Андреич, – затянул сольную партию дядя Миша, – бабы такой народ, их слушать никак нельзя. Они одно говорят, а думают другое. Дура она, что ли, с таким-то мужем разводиться. Прав я, Анфисушка? – задрав голову, спросил он.
– Прав, прав, – кивнула Женька. – Полковник, иди сюда, пока она не передумала. А то опять запрется и голодовку объявит. Ты же знаешь ее характер.
– Ты меня любишь? – спросил Ромка, обращаясь ко мне.
– Ответь мужу, – ткнула меня в бок подруга. Я возмущенно покачала головой.
– Ты меня любишь, спрашиваю? – рявкнул Роман Андреевич.
– Мне что, на всю деревню орать? – не выдержала я.
– Да или нет?
– Конечно, да, придурок.
– Ладно, сейчас поднимусь, – сказал он и вошел в дом.
– Я удалюсь ненадолго, – вздохнула Женька, – особо не увлекайтесь, нам еще голову ломать, где искать ценности.
Через час мы сели обедать, Женька за это время успела сбегать к Лаврушину и принесла новость: в деревне вновь появились милицейские, ходят по домам, народ расспрашивают. Ромка грозно посмотрел на нас и сказал:
– Никуда не лезть.
– Мы и не собирались, – пожала я плечами, но мужа не убедила.
Выпив для аппетита и откушав, мужчины решили отдохнуть. Ромка устроился в саду, постелив одеяло под вишней, дядя Миша в гостиной. Нам с Женькой это было на руку, требовалось многое обсудить.
О том, чтобы ехать в Колыпино, и речи быть не могло, придется выждать время, пока Ромка успокоится. Женькина душа рвалась к подвигам, но стоящих идей не было до тех самых пор, пока она не вспомнила о заброшенном колодце.
– Что мужик там высматривал? Мы же хотели взглянуть.
Подумав, я согласилась. И мы пошли к колодцу. Так как дыры в заборе теперь не было, пришлось обходить дом по кругу, мы вышли на тропинку и поспешили в сторону леса, надеясь, что Ромка спит богатырским сном и наше отсутствие не заметит.
Впереди показался колодец, а я замедлила шаг, ежась по непонятной причине от беспокойства. Деревня совсем рядом, а чувство было такое, будто ты в глухом лесу, где все дышит опасностью. Женька бодро шагала впереди, видно, подобные мысли ее не посещали. Я то и дело оглядывалась, чудилось, что из-за деревьев за нами кто-то наблюдает.
– Чепуха, – пробормотала я.
– Ты чего? – обернулась Женька.
– Так… – туманно ответила я.
Наконец мы подошли к колодцу и заглянули внутрь, то есть это Женька заглянула, а я продолжала осматриваться.
– Там что-то есть, – прошептала подруга.
Заинтересованная, я наклонилась, пытаясь разглядеть, что внизу. Колодец был довольно глубокий, и дно его, лишенное воды, терялось в темноте. Может, и вправду что-то есть, но отсюда не видно.
– Вроде камень или еще что-то, – нахмурилась подруга.
– Колодец заброшенный, крыши нет, там разный мусор.
– Но того мужика он заинтересовал, – кивнула Женька. – Анфиса, придется туда спуститься.
– Ты с ума сошла? – испугалась я.
– А как еще мы узнаем? – развела она руками.
– Я в колодец не полезу. И ты тоже. – Женька поскребла в затылке.
– Давай Сергея попросим. Он парень услужливый.
– После вчерашней сцены он вряд ли нам обрадуется. А потом, что ты ему скажешь?
– Скажу, что уронила туда часы.
– У тебя нет часов.
– Зато у тебя есть.
Женька протянула руку и сняла с моего запястья часы. Не успела я пресечь безобразие, как они полетели в колодец.
– Теперь точно лезть придется, – улыбнулась она. – Идем к соседу.
Сергей в компании Ольги Степановны сидел на скамейке возле своего дома. Завидев нас с Женькой, он заметно напрягся. Мы поздоровались, и Женька сахарным голосом начала:
– Сережа, ты нам не поможешь?
– А в чем дело?
– Анфиса часы в колодец уронила, мы их достать не можем.
– В какой колодец? – нахмурился он.
– В заброшенный, тот, что за нашим домом.
Сергей дернул щекой и уставился на меня.
– Как ты умудрилась их уронить?
– Наклонилась, а браслет расстегнулся, и они упали, – жалобно ответила я.
– Сруб сгнил совсем, – вздохнула Ольга Степановна. – И глубоко. Веревка нужна.
– Но ведь козу как-то достали? – напомнила Женька.
– Не там же ее было оставлять.
– Часы Анфисе очень дороги. Помоги, а?
– Никуда я не полезу, – огрызнулся Сергей. – Еще шею сверну. Зачем вы к колодцу потащились? Что, не нашлось другого места для прогулок? И вообще… – он замолчал и отвернулся.
– У нас и веревка есть, – гнула свое Женька. – Для такого парня, как ты, спуститься вниз – плевое дело.
– Сказал, не полезу. И вам не стоит. Часы новые купишь. – Он так разволновался, что даже покраснел.
– Сережа, – ныла Женька.
Он взглянул на нее и рявкнул:
– У Анфисы муж есть, вот пусть он и лезет. А от меня отстань.
Я потянула Женьку за рукав, в самом деле, что к человеку пристали? Часы было ужас как жалко, отчим подарил их мне на двадцатилетие. Стоили они, кстати, немало. Придется к Ромке обращаться, а значит, и объяснять, чем нас заинтересовал колодец. Я только вздохнула, а в голове Женьки между тем созрела новая идея.
– Дядя Миша, – сказала она. – Он же плотник.
– Ну и что?
– Может, он это… с колодцами на короткой ноге?
– Женя, ты дура.
– Если мы скажем Ромке, он вопросами задолбает и сразу начнет орать. А часы достать как-то надо. Выходит, вся надежда на дядю Мишу.
Когда мы вошли в дом, дядя Миша пил чай на кухне. Нам он обрадовался, не зная, что ему сулит судьба.
– Дядя Миша, – бросилась к нему Женька, сцепив ладошки на груди. – У нас несчастье.
– Что такое? – ахнул он.
– Вы колодец за домом видели, заброшенный?
– Ну…
– Мы мимо шли… – Далее последовал рвущий душу рассказ о потере часов. – Роману Андреевичу об этом говорить никак нельзя, они с Анфисой опять разругаются. Он ей запретил к колодцам подходить, у него в детстве в колодце кошка утонула, он их сам до смерти боится и Анфисе строго-настрого запретил…
Я только глаза закатила, слушая все это. Дядя Миша кивал, рассказ у него, как ни странно, вызвал доверие, этому сильно способствовал тот факт, что кроме чая он успел пригубить и водки. Позднее выяснилось, с утра Роман Андреевич съездил в магазин и запасов целебной жидкости теперь хватит на месяц.
– Дык дело-то того… выеденного яйца не стоит, – хлопнув себя по ляжкам, заявил дядя Миша. – Воды там раньше не было…
– И сейчас нет, – поддакнула Женька.
– Ну, так и достанем. Я хоть на крышу, хоть в колодец, дело-то привычное. На дворе веревка есть, обвяжусь, а вы подержите.
– Спаситель вы наш! – Женька кинулась к нему на шею и расцеловала в обе щеки. Дядя Миша просиял и ходко поднялся.
– Бери веревку, и пошли.
– Что я тебе говорила? – шепнула мне Женька, бросаясь за веревкой.
Через пять минут мы двигали к заброшенному колодцу. Меня мучила совесть: дядя Миша пожилой человек, а мы с этим цирковым номером, да еще и врем к тому же. Впрочем, часы в самом деле лежат на дне. Дядя Миша заглянул в колодец, крякнул, привязал один конец веревки к дереву, второй обмотал вокруг талии, проверил веревку на прочность и подмигнул нам.
– Не волнуйтесь, девоньки, часы достанем.
– Ящик водки за мной, – пообещала Женька.
– Считай, они уже у тебя, Евгения Петровна. Ну, с богом.
Дядя перекрестился и, лихо перемахнув через подгнившее бревно, стал неторопливо спускаться, опираясь руками и ногами в сруб. Несмотря на возраст, выходило это у него довольно ловко.
– Не робей, девоньки, – приговаривал он. – Работы-то на пять минут.
Я некстати подумала, что спуститься – половина проблемы, ему ведь еще предстоит выбираться оттуда. Ладно, в крайнем случае вытянем его на веревке, вдвоем должны справиться.
Между тем дядя Миша достиг дна, присел на корточки и начал шарить руками.
– Вот они, часы-то, – он выпрямился, потрясая ими в воздухе. – Твои?
– Мои, мои. Выбирайтесь оттуда, – поторопила я.
Но дядя Миша вдруг замолчал, потом пнул ногой что-то и буркнул:
– Тут мешок какой-то.
– Мешок? – Женька так перегнулась через сруб, что едва не свалилась.
– Ага.
– Пустой?
– Что-то в нем есть. Видно, мусор выкинули. Чего-то твердое… и круглое, вроде мячика.
– Так вы посмотрите.
– Посмотрю, только развяжу тесемки.
С тесемками он возился долго, Женька изнывала от любопытства, то и дело спрашивая:
– Ну, что?
– Сейчас, сейчас.
Тут дядя Миша ойкнул, а вслед за этим рухнул в обморок, то есть упасть в буквальном смысле он не мог, размеры колодца этого не позволяли, а примостился в уголке, вытянув ноги, и более на наши вопли не отвечал.