А прошлой ночью Фарамор, сидя возле костра, делал на руке ножом надрезы и смотрел, как стягиваются раны. Блэсс некоторое время наблюдал за ним, подбрасывая в огонь ветки, но около полуночи чернокнижника сморил сон. Когда костер догорел и Блэсс, ощутив холод, проснулся, то застал юношу за тем же занятием — с застывшим на лице восторгом Фарамор резал и резал руку, а глаза походили на частички ночи, в которых даже не отражалось пламя костра.
Путников, попадавшихся им на пути, Фарамор и Хет убивали. Носитель Искры ел теперь только человеческое мясо — пожирал сырым, с жадностью, и заставлял есть Блэсса. Чернокнижник не пытался спорить, противиться, ведь понимал: Фарамор не потерпит возражений. Впрочем, Блэсс быстро подавил в себе отвращение.
Место для ночевки было плохое — чахлые ивы не лучшая преграда от ветра, — но, по крайней мере, подумал Блэсс, есть из чего разжечь костер. Сам же чернокнижник предпочел бы дойти до леса, вот только Фарамора его предпочтения не интересовали.
Блэсс скинул походный мешок и пошел нарезать ветви для костра. Он ощущал не только телесную, но и внутреннюю усталость, будто само присутствие рядом с Фарамором вытягивало силы. Чернокнижник посмотрел на наполовину затянутую льдом поверхность пруда и подумал: что если прямо сейчас сделать шаг, потом еще один и, отбросив всякие мысли и страхи идти по льду, пока тот не треснет. А когда стылая вода примет в свои объятия, принять их спокойно. Это выглядело просто, но для этого надо было не думать о том, что ждет его после смерти. Великая Пустота. Нет, Блэсс ни на миг не мог о ней забыть. Он вздохнул, решив, что ради конечной цели сможет все выдержать, а мысли о самоубийстве исчезнут, когда пройдет усталость.
Фарамор осмотрелся. Ему нравилось это место. По какой-то причине он находил в открытом, не замусоренном деревьями и жилищами «букашек» пространстве гармонию. В голове одновременно возникало и исчезало десяток мыслей, всплывали и тут же забывались знания, которые обычного человека свели бы с ума. В сознании Фарамора будто бы жило тысячи сущностей, и все они думали, задавали вопросы, давали ответы, злились, ругались друг с другом. Фарамору это нравилось, ведь он понимал каждую мысль, каждое полученное знание, ощущал себя океаном, в который вливаются миллионы рек, и все вокруг казалось ничтожным, хотя иногда и любопытным. Ему нравилось задавать себе наитруднейшие вопросы и без труда давать на них простые правильные ответы. Ведь он знал все, а нет ничего прекрасней, чем знать абсолютно все. Например, недавно Фарамор спросил себя: почему зимой не бывает грозы? Ответ появился сразу же: потому что молнии не любят снег. Простой и гениальный ответ. А вчера, взглянув на засохшее дерево, ему стало любопытно: сколько еще оно простоит? Сознание стало судорожно искать ответ, и этот поиск взбесил Фарамора. Он схватил топор и начал рубить дерево, пока оно не рухнуло, и ответ не нашелся сам собой: «уже ни сколько». Да, иногда нужно приложить усилия, чтобы обрести знания, но ведь Фарамор никогда и не был ленивым. Он как-то спрашивал у Тангары Орис, кто такой Нэб? Что ж, тогда старая колдунья не смогла дать ответ, да и откуда ей было знать, ведь он всего лишь букашка. А ответ оказался прост и лежал буквально на поверхности, и чтобы его увидеть Фарамору не пришлось прикладывать усилия и напрягать мозги: Нэб — это ничтожная тварь. Не такая ничтожная, как букашки, но все-таки не достойная уважения. А открыть богу путь в этот мир стоит лишь ради любопытства. Дав себе ответ про Нэба, Фарамор не стал его домысливать, будто определение «ничтожная тварь» было вполне конкретным, не требующим объяснений. Простой и гениальный ответ, который не придет в голову букашкам, возомнившим себя мудрецами этого мира.
Сегодня в голову Фарамора пришла мысль призвать всех чернокнижников, ворхов и мертвецов. Он знал, как это сделать и именно для этого замысла решил устроить лагерь раньше обычного. Ему нестерпимо хотелось видеть рядом с собой армию тварей. После того как не стало Тангары, он задал себе вопрос, что же ее все-таки убило? Ответ, конечно же, нашелся: «глупость!», но в глубине исковерканного сознания Фарамора все же зародилась и здравая мысль: «То, что убило колдунью, может убить и меня». Ему не понравилась эта мысль, он посчитал ее неправильной, заползшей в разум совершенно случайно. Ну как что-то может его убить? Переполненное высокомерием естество не желало такого даже допускать, но мысль о собственной уязвимости засела в сознании и время от времени давала о себе знать приступами страха. Фарамор решил призвать тварей, чтобы чувствовать себя защищенным, подавить мысли о необъяснимой опасности и наконец-то успокоить затронутую гордыню.
Фарамор вынул из-за пояса Хета и небрежно, словно тот был огрызок от яблока, бросил на землю. Хет упал на снег, тут же вскочил и недовольно пробурчал что-то неразборчивое. Кукла давно уже не выглядела тем аккуратным человечком, в которого много дней назад вселился демон. После того, как Фарамор с жутким хохотом пытался накормить Хета сырым человеческим мясом, пихая в вышитый рот сочащийся кровью кусочек плоти, на сшитом из лоскутков тельце остались темные пятна. Шутовской колпак, который так нравился демону, Фарамор оторвал, и оборвал все пуговицы у некогда славного зеленого сюртука.
Блэсс принес охапку веток, бросил на снег и уже собирался идти за следующей порцией дров, как к нему обратился Фарамор:
— Знаешь, Блэсс, мне стало скучно с тобой и Хетом. Вы не самая лучшая компания, согласись.
Сердце чернокнижника екнуло. Он почувствовал в словах Носителя Искры угрозу.
— Я решил, что будет славно, если к нам присоединятся колдуны, ворхи и мертвецы, — продолжал Фарамор, и Блэсс тут же почувствовал облегчение. — Я их призову. Ты ведь понимаешь, что такое зов?
— Да, — коротко ответил Блэсс.
— Умная букашка, — с улыбкой похвалил Фарамор. — Ты хоть и скучный, но я тебя ценю.
— А не желаешь оценить, каково его мясо на вкус? — с хитринкой в голосе спросил Хет, чем немедленно заслужил презрительного взгляда Блэсса, а у Фарамора вызвал приступ хохота.
Отсмеявшись, он поднял Хета, поднес к лицу и злобно прошипел:
— Своим вопросом, демон, ты расстроил моего лучшего друга Блэсса, — и, посмотрев на чернокнижника, спросил: — Ты ведь расстроился, верно?
Блэсс неопределенно пожал плечами, что, впрочем, не помешало Фарамору расценить этот жест, как согласие.
— Вот видишь, демон, мой лучший друг обиделся! — он размахнулся и, к удивлению Блэсса, швырнул куклу в сторону пруда. Та упал на лед, не долетев до воды совсем немного. — Ну что же, — вздохнув, сказал Фарамор, — а теперь пора заняться делом.
Чернокнижник подумал, что только что опять находился на волосок от смерти, ведь парню, будь у него другое настроение, вполне могло понравиться предложение демона. И кто знает, возможно, в скором времени он вспомнит слова Хета и решит-таки узнать, каково на вкус мясо «лучшего друга».
Фарамор снял с перевязи топор, подмигнул Блэссу и, раскинув руки, лег прямо на снег.
— Скоро у нас будет большая веселая компания, — тихо произнес он и закрыл глаза.
Чернокнижник некоторое время смотрел на казавшегося спящим юношу и вдруг подумал, что прямо сейчас он, обычный колдун, может оказать миру неоценимую услугу. Надо всего лишь схватить топор и отрубить голову Фарамору. Один взмах и со всем этим злом будет покончено. Может за такое деяние его, Блэсса, и минует Великая Пустота? Но Темная Искра… Да, Искра не позволит даже занести топор. Конечно, не позволит, ведь не может же все быть так просто.
Размышления чернокнижника прервал ровный и будто бы неживой голос Фарамора:
— Ты же никогда не предашь меня, Блэсс?
«Предам!» — вспыхнул в голове чернокнижника уверенный ответ, но вслух произнес:
— Нет, господин, никогда, — он неосознанно и впервые назвал Носителя Искры господином. Это заставило колдуна почувствовать себя ничтожеством. Он смотрел на Фарамора — щенка, который ничто, пустое место без поработившей его разум и душу Темной Искры, но как же Блэсс боялся этого щенка, боялся и ненавидел.
Хет, то и дело, поскальзываясь на обледенелом склоне, поднимался на берег пруда. Демон что-то бормотал и иногда выкрикивал ругательства.
Снег вокруг Фарамора начал таять, образовывая источающий пар темный участок земли. Носитеь Искры лежал без движения и будто бы не дышал; лишь ветер трепал его спутанные, грязные серые волосы.
Внезапно Блэсс ощутил благоговение, внутренний трепет, мгновенно поглотивший ненависть и страх. Дыхание перехватило от жгучего желания что-то сделать, даже отдать жизнь за Фарамора. Такая резкая перемена чувств была вызвана зовом. Он сознавал, что нечто незримое, исходящее от Носителя Искры, вцепилось в сознание и вытягивает иллюзию фанатичной преданности, но Блэсс ничего не мог с собой поделать. Он даже не пытался сопротивляться. Сейчас чернокнижник проклинал себя за то, что минуту назад посмел допустить мысль об убийстве Фарамора. Блэсс знал: зов уже достиг темной сущности колдунов, нечисти и нежити и теперь они опьяненные благоговейным мороком двинулись к своему господину. Они будут идти без отдыха, со всей скоростью, на которую только способны.
Порыв ветра холодной волной коснулся лица Блэсса, заставить вспомнить про костер. Колдун, продолжая находиться под действием морока, нехотя оторвал взгляд от юноши и направился нарезать ветки.
Твари начали приходить после полуночи. Блэсс, сидя возле костра, увидел, как в темноте появилось с десяток желтых точек, и скоро ветер донес запах гнилой плоти.
— Твои друзья-мертвецы пожаловали, некромант, — сказал примостившийся возле ног Фарамора Хет.
— Вижу, — буркнул Блэсс.
Нежить приближалась. На покрытых наледью телах мертвецов танцевали красные отблески костра. При каждом движении твари издавали сухой треск, будто ломались ветви. Близко к лагерю они подходить не стали — остановились, словно вросли в землю, как чудовищные растения и лишь ветер раскачивал их тела и трепал останки одежды.