Мужчина открыл глаза, и в комнате сразу возникло напряжение.
— Как спалось? — улыбнулась она.
— Нормально. А ты чем занималась?
— В окно смотрела, тобой любовалась, как ты спишь. Милые женские занятия.
— Ты в следующий раз лучше меня разбуди. — Ему не понравилось, что она бесконтрольно передвигалась по его квартире, Люсинда это поняла.
— Хорошо, я тебя обязательно разбужу в следующий раз. — Она говорила искренне, а в его глазах читала, что следующего раза может и не быть. Люсинда вспомнила нежные ухаживания Мужа Три, его еженедельные скромные букеты цветов и загрустила. Чего ей, черт возьми, не хватало в их отношениях! Почему они были ей невыносимы? Тогда ей казалось, что она, разрывая их, поступает абсолютно правильно, уходит от рутины и скуки.
Люсинда уже давно не задавалась вопросом, счастливы ли в браке ее подруги, или они научились хорошо обманывать сами себя. Когда они ругали своих мужей, то все время думали: а что будет с детьми, что скажут родственники, как будем делить нажитые в совместном браке квартиру, машину и дачу? Это был их выбор — обслуживать детей и мужа, терпеть и молчать.
Люсинда не осуждала их, детей у нее не было, а себя она считала женщиной эмансипированной и хотела жить здесь и сейчас. Мужчины, которые ее окружали, исключая Мужа Два, изменника и предателя, всегда делали ей комплименты, дарили подарки и, как ей казалось, были счастливы этим.
Она вспомнила, как один из ее коллег, подавший на развод, рассуждал за чашкой кофе:
— Женские услуги сегодня стоят до тысячи долларов в месяц, вариантов море, включая секретаршу с интимом. Это гораздо дешевле, чем «домашняя пила», выносящая мозг по любому поводу и не разрешающая встречаться с друзьями. Сплошная неадекватность! Ну скажите, пожалуйста, почему я должен отдавать ей всю свою зарплату?
— А душевное тепло? А дети? Как быть с этим? — возражала Люсинда.
— Нет там никакого душевного тепла, а у детей давно своя жизнь в виртуальном компьютерном пространстве, им не до нас. А у меня пока — сплошные потери.
У Люсинды с Ромео тоже пока были одни душевные потери, потому что за те несколько месяцев, что они встречались, она так и не смогла вычислить, просчитать, кто же он на самом деле, — учитель химии, изобретатель или подпольный изготовитель наркотиков?
Последнее ее решительно не устраивало. Люсинда не могла также определить мотивы поведения мужчины, который был как набор матрешек, каждая из которых однажды раскрывалась, и обнаруживалась пустота. Пустота в первую очередь для нее, и она чувствовала неладное. Конечно, все это было из области женской интуиции, которая словно летающая тарелка — ее существование не доказано, но Люсинда ей доверяла.
— Расскажи мне про свою работу, что ты делаешь, чем занимаешься? Кстати, ты у меня ни разу не спросил, что делаю я. Может, я шпионка, и зовут меня Мата Хари?
— Зачем тебе знать про мою работу? Мы с тобой встречаемся не для работы, а для постели. Мне твоя работа неинтересна. Если ты Мата Хари, это даже забавно.
— Но ты мне интересен как человек!
— Меня все время удивляет, где ты берешь эти глупости?
Люсинда рассмеялась:
— Из головы, откуда же еще!
— Выбрось из головы все лишнее, поверь, тебе станет легче, и свари мне кофе наконец.
Женщина пошла на кухню, так и не приблизившись к разгадке странного Ромео.
— А ты любил когда-нибудь? Расскажи, мне это тоже интересно, это уже не про работу.
— Нет, не любил.
— Такого не может быть! Была у тебя какая-нибудь любовь — в школе, в институте, в жизни?
— Я же сказал, нет. У меня отсутствует эта хромосома.
— Какая хромосома?
— Та, что отвечает за любовь, за влюбленность, увлеченность, страсть, привязанность. Это все иллюзии, у меня их нет, и потребности в любви тоже нет.
— Но ты ведь живой, не робот, а живой человек всегда должен кого-то любить!
— Я никому и ничего не должен.
Люсинда растерялась. Она вдруг вспомнила, как недавно читала, что мужчинам и женщинам в их бесконечном душевном ритме необходимо встречное движение по ту сторону качели, иначе просто сам ритм не состоится, потому что в качельном полете сила нажима с обеих сторон должна быть равнозначна. И Люсинда поняла, что ее мучило, она наконец сформулировала себе ответ:
— Ромео почему-то ведет себя так, будто уверен, что он должен подавлять и угнетать других для того, чтобы выжить. Он не умеет любить. Это какая-то особая форма измененного сознания подавляющей личности, рядом с которой исчезают все правильные действия, а появляются только неправильные.
Ее словно облили холодной водой.
— Дура, какая ты дура! Надо тихо свинчивать с его территории, уползать, отказываться от отношений. Но сначала я отдам порошок на анализ, чтобы, как говорится, сердце успокоить. Господи, просвети мой ум и сердце для разумения!
Глава 14
— Вспоминай! Давай вспоминай, Настя! — Юлька наседала на Ельчинскую по телефону. — Ты не можешь про это не знать!
— Юля! Я похожа на сумасшедшую? Полгода не прошло, как я работаю в цехе, в мою бытность аварии не было, не было! Это ведь форс-мажор, я должна была это знать.
— Хорошо, допустим, ты не работала в это время, но говорят, что ваша пескоструйщица Налько про эту аварию рассказывала своим знакомым.
— Да, Светка болтушка. Ей лишь бы поговорить. Юля, я тебе заявляю как технолог, что при мне аварии не было!
— Тогда скажи, кто может нам об этом рассказать? Мастер по фамилии Жданов? Или я что-то путаю?
— Ничего ты не путаешь. Костя мастером несколько лет работает, намного дольше, чем я. Он должен знать, но он мне об этом никогда не говорил.
— Хорошо, тогда можно мне встречу с Костей организовать? Хочешь, втроем, хочешь, я одна с ним поговорю.
— Давай ты одна.
— У тебя с ним проблемы?
— Юля, понимаешь, у нас с ним немного разные зоны ответственности, и, может, он не захочет при мне говорить. Ты об этом подумала? Потом, он пытался ухаживать за мной.
— Понятно, что, безуспешно? Или я что-то пропустила?
— Безуспешно.
— Тогда, пожалуйста, скинь его телефон, и я попробую что-то прояснить.
Юлька решила, что обязательно поговорит еще и с болтливой пескоструйщицей, адрес ее возьмет в отделе кадров завода и скажет, что раз про молодых специалистов в силу обстоятельств статья не получилась, то попробует написать о женщине, которая выполняет нестандартную работу. Почему журналист Сорнева решила, что эта работа нестандартная, она ответить не могла, но ей самой казалось, что такой аргумент убеждает. В кадрах она получила адрес и Жданова, и Налько без особых проблем. Дамочки, ведающие кадрами, щебетали:
— Да, ужас какой, сроду такого не было на заводе! Людей убивают прямо в цехе! Наркоманы, наверное. Крупинкин — наш старейший работник.
Юлька не стала вступать в полемику и уточнять, как наркоманы проникли в цех, ну и так далее, по цепочке.
Константину Жданову она все-таки решила сначала позвонить, глупо будет прийти к нему домой, лучше сначала обозначить встречу. Мастер Костя ее звонку не удивился.
— Я, надеюсь, не в герои попал?
— Нет, Костя, мне нужно получить у вас производственную консультацию. Экспертную оценку, так сказать.
— Вы, может, лучше с Настей Ельчинской поговорите, она ведь технолог, у нее образование специальное, она эксперт получше меня. Я в технологиях не силен.
— Я с Настей уже встречалась, теперь нужна ваша оценка.
Для встречи они выбрали кафе-мороженое, и Юлька, привыкшая приходить на встречи заранее, была приятно удивлена. Костя уже ждал ее за столиком.
— Как я люблю обязательных людей, Костя! Спасибо.
— Да что вы, у меня пунктик такой — никуда не опаздывать.
— Давай сразу договоримся на «ты», мы почти ровесники.
— Чего ты от меня хочешь, ровесница? Какой я, на фиг, эксперт, если у меня образование физкультурное, давай я тебе лучше про нагрузку на мышцы расскажу при поднятии детали. Я ведь как диспетчер работаю: получили детали — отдали в работу. Главное, с техпроцессом не напутать, термичка — это в печь, гальваника — это в ванну. А что там происходит в ванне, мне не ведомо. Что-то осаждается, как-то покрывается. Приходит контролер и детали принимает или не принимает.
— А пики, одной из которых был убит Крупинкин, — они откуда взялись?
— Ой, Юля, тащат в цех всякую дрянь кому не лень! Одному начальнику брошку жене закалить, другому крючки рыболовные посеребрить, в день несколько поручений имею и отказаться не могу. Пики явно кто-то из рабочих принес, тоже, наверное, попросили закалить в печи, забор из них делать. Но теперь никто не сознается.
— Не сознается, — подтвердила Юлька. — А что бы ты мог про убитого Крупинкина сказать? Что он был за человек?
Костя вздохнул.
— Писать собираешься?
— Собираюсь, — кивнула она.
— Вредный мужик, за словом в карман не лез, мог любого обидеть, но дело свое знал. Если какие сложные детали покрывать, то это к нему. В ночную часто работал, молодежь в ночь спит, а у него ванна гальваническая по полной загружена. Вот у него все спорилось, у другого волноводы не серебрятся, а пузырями идут, а у Крупинкина покрытие на волноводы ровно ложится, хоть делают по одному техпроцессу. Бывало, к нему на участок конструкторы приходили посоветоваться, ему это льстило очень. Настю он сразу признал, потому что она разбирается в сути, а я — так, диспетчер, говорю тебе.
— Хорошо, про технологию я поняла. Костя, скажи, что за авария была на участке в последний год и какое отношение к ней имел Крупинкин?
Костя сразу насупился.
— Не авария, а технологический сброс.
— Ну, ты мне расскажи, я в этом ничего не понимаю.
— Да нечего тут понимать. — Костя заерзал. — А ты что, и про это писать собралась?
— Товарищ физкультурник, про это я писать не собираюсь, но для того, чтобы правильно написать про другое, мне надо чуть-чуть представлять, что за технологический сбой такой.