— Настя, ты должна мне помочь. Мне нужны результаты работы комиссии по расследованию технологического слива ваших гальванических ванн и список членов комиссии. Что-то такое произошло тогда на участке, к чему был причастен Крупинкин и мастер Жданов. Костя что-то знает, о чем нельзя говорить вслух, или думает, что знает. По крайней мере, он точно в курсе, какой сбой был в технологии, несмотря на то что объявляет о своем физкультурном образовании и косит под то, что у него нет знаний.
— Косит, — согласилась Настя. — У него задача — делать все по техпроцессу, а не вникать в особенности гальванопластики.
— Куда могли исчезнуть аноды? Кому они вообще нужны? Зачем? Дома покрывать серебряные крестики? Ляпать самоделку? Ну, сделал ты себе один крестик… Не понимаю, Настя, пока не понимаю. И еще надо заглянуть в Костин телефон. Мастер иногда бывает занят, а нам надо узнать, с кем он сегодня разговаривал, кому звонил. Он должен был кому-то сказать, что Крупинкина в саду не одна!
— Юля, я не смогу в его телефон заглянуть.
— Тогда сделай мне пропуск на завод, или я через кадры буду договариваться. Но тебе все равно тогда Костю надо будет отвлекать, а я в телефон загляну. Я могу!
— Хорошо, я подумаю. Но ты предлагаешь какую-то ерунду.
— Времени для думанья очень мало, Настя!
Они убедились, что никакого «хвоста» за ними нет.
— Давай договоримся так: ты завтра на работе изучаешь ситуацию и до обеда делаешь мне звонок, а там уж действуем по обстоятельствам.
Утром Настины ноги не шли на работу, на работу, которая ей нравилась. Она, конечно, понимала, что должна помочь Юльке, но лезть в чужой телефон — нет, она этого делать не будет!
— Привет, технолог! — Костя вел себя так, как будто ничего не произошло. Настя молча кивнула и направилась к кабинету начальника цеха. У Василия Егоровича дверь как всегда была нараспашку.
— Ты ко мне?
— Наверное, да, Василий Егорович. Я тут вникала в производственные процессы и узнала, что какая-то авария была в прошлом году.
— Не было у нас никакой аварии. Был технологический слив, — отчеканил начальник цеха, словно был готов к вопросу.
— Я хочу разобраться, как технолог, что же произошло тогда, что за причины были. Мне понять надо, чего от участка ждать. Мне материалы работы комиссии нужно посмотреть.
— Если ты хорошо будешь работать, никаких проблем не возникнет. За инициативу хвалю. Вел тогда всю комиссию мой заместитель, Анатолий Кубарев. Адресую тебя к нему.
— Василий Егорович, он со мной разговаривать не станет. Вы уж, пожалуйста, ему позвоните, а лучше, если команду в архив дадите, чтобы мне документы выдали.
— Не отстанешь ты, Ельчинская, от меня?!
— Не отстану, — подтвердила Настя.
Через пятнадцать минут она изучала документы по расследованию «технологического слива». Комиссию возглавлял заместитель начальника цеха Анатолий Кубарев, человек, отношение к которому технолог Настя сформулировать не сумела. Если Василий Егорович ей безоговорочно нравился, то Кубарев был «человеком без образа», и дело было не в его профессиональных особенностях, а в физико-душевных качествах, эскиз которых она определить не могла.
— Ну что ты там? — тоном заправского шпиона спросила по телефону Юля.
— Все хорошо. Мы на базе.
— А телефон?
— Это нет. Я не буду. Это вы уж сами.
— Так я и знала! — разочарованно сказала Юля. — Ну что ж, буду ждать звонка.
Настя сидела в пустом архиве и читала протоколы, помечая интересные места. Как технолог, пусть с маленьким стажем, она пока не понимала, что могло произойти на участке. Вдруг перед ее глазами вспыхнули огоньки, голове стало больно, и она медленно сползла со стула. А человек забрал рассыпавшиеся по полу бумаги и быстро вышел.
Глава 25
Как же она не увидела свою запись в блокноте! Юлька была крайне раздосадована. Как она могла забыть о том, кто постоянно работал с Крупинкиным на ваннах, — о гальванике Вадиме Лазареве! Он должен знать об убитом больше всех, они явно обменивались чем-то, кроме условий технологического процесса. Телефон Лазарева она раздобыла у Жданова еще раньше, поэтому требовалось только позвонить. Кстати, почему Федор называл своего сменщика «агентом империализма»?
Вадим Лазарев согласился встретиться после смены на проходной. Юлька облюбовала вблизи условленного места единственную лавочку и всматривалась в людской поток, надеясь узнать, какой из себя Лазарев.
— Здравствуйте. — Рядом с ней стоял мужчина неопределенного возраста. Ему можно было дать и тридцать, и сорок, хотя Юлька зареклась угадывать возраст после того, как неудачно определила его у дамы, забежавшей на минутку в редакцию к Миле Сергеевне. На даме были роскошные цветные брюки, и Юлька воскликнула:
— Какая красота!
— Мне тоже нравится, — сказала Мила Сергеевна. — Хотя я бы колебалась, можно ли в нашем возрасте носить крупные цветы.
— Да какой у вас возраст! — искренне удивилась Юлька.
— А сколько ты мне дашь? — кокетливо спросила подружка Милы Сергеевны.
И тут Юлька ляпнула то, о чем потом очень жалела:
— Ну, лет шестьдесят.
Мила Сергеевна и ее подружка просто онемели. Сорнева сообразила, что сморозила глупость и надо срочно выпутываться из неловкой ситуации.
— Вы меня простите, я очень плохо ориентируюсь в возрасте. Все время ошибаюсь. Вам, наверное, сорок, — пролепетала она.
Мила Сергеевна смерила Юльку презрительным взглядом:
— Конечно, нам два раза по двадцать, не меньше.
Этот случай вспомнился Юльке сейчас, у проходной завода. Теперь уже с улыбкой она припомнила, что Мила Сергеевна дулась на нее почти неделю. С определением возраста Юля больше не шутит.
Гальваник «без возраста», Вадим Лазарев, был очень серьезным.
— У меня всего десять минут. Мне надо домой успеть, а потом на занятия.
— Вы учитесь на вечернем отделении? Сейчас же везде каникулы.
— Я изучаю английский язык.
Юлька остолбенела. Она впервые в своей жизни видела рабочего, сосредоточенного на изучении английского.
— Как интересно!
— Ничего интересного, — буркнул Вадим. — Мне язык тяжело дается.
— А зачем он вам? Мне, например, английский нужен, потому что мой жених — американец, и мне без знания инглиша никак.
— А я хочу уехать работать за границу, в Канаду, там рабочих набирают. Вот язык подтяну — и уеду, только меня и видели.
Мечты Вадима Лазарева были всегда связаны с отъездом за границу. Сначала это казалось ему совершенно фантастическим, что-то из разряда полетов на Луну. Он вырос в обычной российской семье, у его отца не было личной нефтяной вышки, а мама не наворовала денег, работая бухгалтером, но родители всегда плохо говорили о стране, в которой жили.
Семья была недовольна всем: маленькой квартирой, зарплатой, начальством, ценами на продукты — перечень накопился солидный. Уже в школьном возрасте Вадим знал, что уедет, он не хочет жить в такой стране, не хочет — и все. Но выехать вот так просто было невозможно, места под заграничным солнцем у него не было — не переползать же границу в костюме бурого медведя! Когда он всерьез начал прорабатывать тему отъезда, его, как пробежавшие тараканы, постигли разочарования. На переезд нужны были деньги, серьезный запас денег, и рассчитывать можно было только на себя. А еще требовалось знание языка, без него о новой родине можно забыть. Вадим устроился на работу на завод и усиленно начал заниматься английским. Ему было чуть за двадцать.
— Вадим, вы часто работали в смену с Федором Павловичем Крупинкиным, каким он был человеком? Кстати, почему он вас называл агентом империализма?
— Да потому, что «дядя Федор» знал, что я хочу уехать из России, вот он и ерничал. А человек… Обычный он был человек: руки, ноги, голова и смешные большие уши.
— Ну, я ведь не про уши спрашиваю.
— Да понятно. Писать, что ли, будете? Я вас на участке в день убийства видел.
— Буду. Вот общаюсь с коллегами убитого, надо как-то картину жизни гальваника Крупинкина восстанавливать.
— Ну, тут я вам плохой помощник. Утром — здрасте, вечером — до свиданья. У нас особо разговаривать некогда, мы работой загружены, а в свободную минуту я язык учу.
— Хорошо, what kind of person he was? you spoke with him often!
— Что? Что вы сказали? — От неожиданности Вадим оторопел.
— То же самое, что спрашивала по-русски. Каким человеком он был? Вы ведь с ним часто общались.
Теперь Вадим смотрел на нее с уважением и сменил тон с напряженного на спокойный:
— Ты молодец, как шпаришь по-английски!
— А ты не молодец! Знаешь, если у тебя всего десять минут на встречу, то иностранцы используют время эффективно, по назначению. Ответил — и иди язык учить. А то мямлишь стоишь, как ты с таким отношением ко времени будешь за бугром работать? Двадцать минут раздумывать, чтобы на простой вопрос ответить!
— Да нечего мне особо отвечать. Вредный был Крупинкин, до всего ему дело было. Денег мог занять и не отдавать. Очень нехорошая привычка. Меня изводил, говорил, что канадцы и американцы русских не любят, что выдворят меня через три дня домой.
— Почему через три дня?
— А потому что мою лень больше трех дней никто терпеть не будет. А сам-то детали на гальваническое покрытие брал только выгодные. Да и Костя ему помогал, подсовывал работу получше, а мне все мелочовка попадалась.
— А вы работали, когда на участке авария произошла?
— Это когда ванны слили? Не, он тогда в ночь выходил, а потом на день остался. Когда я на смену пришел, уже ванны снова электролитом заправили. О! Вспомнил! Крупинкин любил в ночную смену работать, говорил, что ему ночью комфортней и спать он не хочет. Он женщин еще любил.
— А это вы с чего взяли?
— Говорил так: люблю женщин всех возрастов и не понимаю голубых.
— Ну, это, конечно, важная деталь, — усмехнулась Юлька. — Мне сказали, что тогда при сбросе исчезли золотая и серебряная пластины.