— Да они, поди, уже растворились в ваннах, их с раствором и вылили. У нас ведь с этим строго. Кубарев смотрит, отчеты делают.
— А вы не знаете, как могли пики оказаться на участке, те, которыми Крупинкина закололи?
Вадим засопел:
— Танька Вибрашкина привезла на своей каре, диспетчер наш, и кинула у термички, я видел. «Дядю Федора» просила их закалить и покрыть наконечники чем-то красивым. У нас не участок, а проходной двор, всяк норовил Крупинкину «левак» дать, что он за эти годы только не делал! Все прут — кому в сад, кому для дома и семьи, кому для удовольствия. В Канаде такие штучки не проходят.
— В Канаде-то нет, — согласилась Сорнева. — А вы кому-нибудь говорили о пиках?
— Когда меня спрашивали, я со страху вообще ничего не мог сообразить, а потом вспомнил. Но не буду же я за следователем бегать! Да и Танька не вспомнит про эти пики, она на своей каре туда-сюда километры накатывает с деталями.
— Спасибо, Вадим. Я обязательно Вибрашкиной позвоню. — Не успела она договорить, как ей позвонили:
— Юля! Это Костя, мастер участка Костя Жданов. — От него Юля точно звонка не ждала. — Технолога Настю Ельчинскую сегодня в архиве пытались убить, ударили по голове. Настя в больнице.
Глава 26
Лера допивала бутылку. Пить она не умела, делала это редко, поэтому хмель ударил в голову сразу и оглушил ее. В ушах громко звенело, и тело было словно разбито. Этой ночью ей приснился отчим Федор Павлович Крупинкин, который потрясал своим скрюченным пальцем, его рот был оскален, и говорил отчим укоризненно:
— Эх, Лерка, дожился я, достукался. На похороны не пришла, да и в Испанию мы с тобой не съездили. Глупая ты, Лерка, как твоя мать. Была бы ты поумней, каталась бы как сыр в масле. А теперь тебе моих денег не видать. Я поеду в Испанию один, там тепло, а ты умрешь здесь, вместе со своим золотом и своим любовником. Тебя казнят через три дня.
Федор махнул рукой, и она увидела позади него озеро, ненастоящее, как в детском мультике, из него показался черный человек, весь мокрый и в водорослях. Он схватил ее и куда-то потащил под хохот Федора. Руки у девушки оказались связаны, и она очутилась около колодца с лавой, пахло гарью, а из колодца поднимался жар. Лера вдруг поняла, что сгорит сейчас в этом колодце, и никто не узнает, что она погибла.
— Тебя казнят, тебя казнят! — не умолкал Федор.
Она проснулась мокрая, вся в слезах, ее трясло, как ненормальную, и успокоиться было невозможно. Бредовый сон произвел на нее сильное впечатление, не давал прийти в себя целый день, и было ей очень страшно. Смотреть толкование этого сна не хотелось — вдруг что-то будет такое, от чего сделается еще хуже? Лера вдруг вспомнила, что сегодня девять дней, как умер отчим, и нашла объяснение ночному кошмару.
Спиртное помогло, она забылась, но только на какое-то время. Валерия вдруг начала вспоминать какие-то светлые моменты, связанные с детством и отчимом: как он взял ее на рыбалку, и они поймали настоящую щуку. Сколько радости было! Потом из этой щуки мама варила уху, делала котлеты и все время повторяла:
— Какие вы у меня добытчики!
А Лерку просто распирало от гордости. Отчим хлопал ее по плечу и тоже хвалил:
— Если бы не Лерка, не видать нам улова!
А она-то всего лишь помогала держать удочку.
Все воспоминания были детскими, хорошими, светлыми, а все остальное отошло на задний план, как старая, использованная и уже ненужная декорация. Ей совершенно не хотелось отвечать на звонки любовника, человека, за которым она пошла без оглядки, с надеждой на любовь и на совместную счастливую семью. Ничего этого не получилось. Он искусно втянул ее своими «золотыми байками» в процесс мошенничества, и она ощущает себя теперь мухой, опутанной клейкой паутиной, из которой невозможно выбраться.
Когда она впервые по просьбе любимого ехала с товаром в столицу, то чувствовала себя просто Анной Чапман — той, которая была арестована ФБР, созналась в шпионаже и была депортирована на родину, в Россию. Внутреннее напряжение зашкаливало, Лере казалось, что весь персонал аэропорта подозрительно смотрит в ее сторону и видит, что она везет документы и образцы подделок. К командировкам она привыкла, как и к его жесткому характеру, его нервозности и несдержанности, а еще — к его поклонению золоту, ставшему для него гарантией вечной жизни, любви, мудрости.
— Разве ты не чувствуешь энергетику металла? — требовательно спрашивал он.
— Да, конечно. — Она соглашалась, но ничего не ощущала. Ничего. И понимала, что он находится в плену иллюзий.
Совсем недавно Лера наблюдала, как Интернет раскололся на два лагеря, обсуждая цвет платья одной иностранной певицы. Тысячи пользователей сошлись в непримиримой схватке: половина считала, что платье на певице бело-золотое, а половина — что сине-черное. Хитрость состояла в освещении — из темной или светлой комнаты созерцался предмет. Растиражированный Интернетом прием со светом позволил платью попасть в топ мировых трендов. У ее любимого были иллюзии только одного, золотого цвета, иллюзии, которые он перенес в реальную жизнь и которые стали его сущностью, его вторым «я».
Еще из школьной физики каждый помнит, что ложка, частично погруженная в стакан воды, воспринимается как надломленная. Если человек долго смотрит на движущийся поезд, у него появляется ощущение, что состав стоит на месте, а он как бы мчится в противоположную сторону. Человек не в силах распознать иллюзию, потому что это обман особого рода. Это обман, при котором человек хочет быть обманутым, видеть мир таким, который ему нравится. Хватит ли сил не упасть духом, когда пелена с глаз спадет, иллюзии рассеются и реальность предстанет в другом облике?
Целый день после страшного сна она думала о том, что отчим ушел из жизни не по своей воле, и почему-то уверилась, что смерть — это не конец пути. Это только рубеж, который проходит каждый, но что дальше, из живых не знает никто. Она не могла отделаться от ощущения, что причастна к смерти отчима, повинна в ней. Ее школьная подружка Анька Горшкова, когда сказала о том, как его убили, даже передернулась:
— Он мучился, Лера, он мучился! Это страшная смерть. Убийство.
Сейчас она физически ощущала его боль, ей хотелось плакать, плакать, кричать так, чтобы сводило скулы. Она собралась и вышла на улицу. Теплый ветер шевелил ее волосы, сушил слезы, и она брела по улице среди многоликой толпы, не глядя в лица прохожих. Лера очнулась, когда увидела, что стоит у церкви. Внутри шла служба, народу было немного, от силы пять бабулек. Девушка замерла, пытаясь понять, что происходит и где же батюшка. Служба закончилась, и она ринулась к человеку с бородой.
— Можно с вами поговорить?
— Со мной? Можно, но, наверное, лучше с батюшкой.
— А где он?
Мужчина указал на безбородого юнца с серьезным лицом.
— Это батюшка?
— Да, это отец Михаил.
— Скажите, я могу исповедоваться? Где у вас будка с перегородкой?
Валерия представляла себе исповедь именно так, как показывали в иностранных фильмах.
— Вы хотите исповедоваться?
— Да, мне очень плохо. Я не знаю, что делать!
— К исповеди надо готовиться, а вы пока даже не отличаете батюшку от других служителей церкви. Исповедь — это момент встречи человека с богом, а священник является лишь свидетелем. Вы сейчас как младенец, который не может говорить, а не то что принимать решения. Все, что происходит с нами в свое время, дает Господь, а если не дает, значит, либо не время, либо что-то лучшее для нас готовит! Вы крещеная? Вы первый раз в церкви?
— В пять лет мать крестила. А в церковь редко захожу, свечки иногда ставлю.
— Значит, ваш путь к Богу только начинается, у каждого он свой. Хорошо, что ты не побоялась сделать шаг навстречу Богу. Душа твоя не загрубела — это главное. Надо приходить в храм не наспех, чтобы поставить свечку, а чтобы обратиться к Богу со своими мыслями и чувствами.
— Мама говорила, что главное — если Бог в душе, — завороженно сказала Лера.
— Бог в душе — это хорошо. Церковь укрепляет человека благодатью Божией, помогает увидеть корни проблемы, соединяет с Богом. Ты можешь рассказать, что тебя тревожит.
Валерия зажмурилась и снова вспомнила сон и свои страхи, но потом набрала в грудь воздуха, словно собиралась совершить прыжок в воду. Она говорила и плакала, плакала и говорила. Для нее не было неважных и ненужных деталей, и она видела, что отец Михаил не просто кивает головой, а слушает и слышит ее. Она продолжала говорить и вдруг поняла, что хотел сказать отец Михаил: Бог не дает испытания сверх сил, что бы ни случилось, нужно не опускать рук и бороться до конца.
— Я устала от вранья, от обмана, от придуманных иллюзий, от трех своих паспортов! Иногда я не понимаю, какая я — настоящая. Я могу какое-то время пожить в церкви? — вдруг задала она вопрос, неожиданный для самой себя.
Он, этот вопрос, родился где-то глубоко внутри, и, как оказалось, был очень важным и нужным. Она не может жить, как жила до сих пор, она не может больше быть игрушкой в его руках, куклой с оловянными пуговицами вместо глаз. Она все время грешит, а сейчас хочет каяться. Неужели ей не помогут?!
— Я могу пожить немного в церкви? — снова настойчиво спросила Лера и услышала в ответ:
— Да. Конечно, да. А там поймете, какое решение вам нужно принять.
Глава 27
Настя лежала в кровати с перевязанной головой. Рядом сидел мастер Костя Жданов и держал ее за руку.
— Что случилось? — Юля запыхалась, бегом поднимаясь на верхний этаж. — Настя, что случилось? Кто это тебя?
— Юля, не шуми! Если бы я знала!
— Хорошо. — Юлька перевела дух. — Вот давай сначала. Зачем ты пошла в архив?
— Да все ты со своей аварией!
Юлька сделала «страшные глаза» и показала взглядом на Костю. Еще день назад он следил за Марией Петровной Крупинкиной и был под подозрением, поэтому Юля решительно сказала: