— Костя, ты не хочешь погулять? Мне с Настей поговорить надо.
— Это ты погуляй, журналистка! Я ее теперь не оставлю! Буду тут дежурить днем и ночью. Тот, кто пытался ее убить, обязательно придет еще раз. Настя, что ты молчишь?
— Костя, ты не кипятись. Юлька все поймет, но ты сначала ей про Марию Петровну расскажи, а потом уже про все остальное.
— Да нечего особо здесь рассказывать. Василий Егорович просил меня присмотреть за ней. Он мой дядька.
— Кто дядька? Какой дядька? — пока ничего не понимая, спросила Юля.
— Начальник двадцатого цеха Василий Егорович Половцев — мой родной дядька, старший мамин брат. Он и на работу меня взял с непрофильным физкультурным образованием и все время переживает, что и как. Только никто не знает, что я его племянник, лишних разговоров в цехе и так хватает.
— А следил ты за вдовой зачем?
— Да я же тебе говорю, Василий Егорович места себе не находит, что Федора убили. Пики эти проклятые на участке некстати валялись, чей-то левак. Дядька, понимаешь, виноватым себя чувствует. Федор Павлович по молодости в какую-то сомнительную историю влип, вместе со своим сменщиком журналы эротические разглядывал. Сейчас над этим только посмеяться можно, такого добра обнаженного везде навалом. А тогда кто-то на мужиков донес, офицерик из органов прискакал, «намылил холку» Василию Егоровичу, и дядька струсил. По тем временам такое происшествие могло для него плохо кончиться — снятием с должности, а его недавно назначили, как молодого и подающего надежды, поэтому он и Крупинкина защищать не стал. Казалось бы, история совсем плевая, но дядька ее сильно переживал, а когда Федора убили, он места себе не находил. Сон ему еще приснился…
— Какой еще сон? — продолжала удивляться Юлька.
— Федор ему приснился, который плакал, просил присмотреть за женой, говорил, что ей опасность угрожает. Мол, ее убьют следующей. Дядька и напугался сильно. Но покойник просил — значит, отказать нельзя.
— Понятно, а ты не мог отказать дядьке?
— Не мог, — помотал головой Костя.
— Вот-вот, вдова тебя и срисовала. А потом и я в автобусе, думала, ты следишь, чтобы ее подкараулить и убить.
— Ты с ума сошла, журналистка?! Книжек начиталась?
— А что бы ты на моем месте думал, когда я видела, как ты прятался за забором? Чтобы от тебя отбиваться, я Настю позвала, топор рядом положила и все время смотрела за Марией Петровной.
— Ну, фантазерка! Выдумать такое!
— Сам виноват, — огрызнулась Юля. — Тоже мне, Пинкертон-неудачник. Кстати, пики на твой участок привезла на своем транспорте, на автокаре, Вибрашкина.
— Ну, значит, от Таньки левак. Я так и думал, что кто-то из своих.
— А может, специально подвезла, в уголок сгрузила, а потом кто надо и воспользовался? Почему это вдруг Василий Егорович так за Марию Петровну заволновался? А за Настю он тоже волновался? Что за цех у вас — кого пикой не подколят, того в архиве палками бьют?!
Настя во время их диалога молчала, она верила и не верила Косте. Но именно он начал искать технолога Ельчинскую на участке, звонить по телефону, а когда Настя не ответила, бросился искать ее по всем возможным местам. Когда он зашел в архив, то увидел, что она лежит на полу и не подает признаков жизни, вызвал «Скорую», поехал с ней и не отходит от ее кровати. Разве можно ему не верить, особенно после того, что она слышит?
Ей и в голову не могло прийти, что Василий Егорович — родной Костин дядя, потому что начальник цеха никогда не выделял мастера участка Жданова, разве только тем, что подкидывал ему много работы и строго спрашивал. Настя попробовала повернуться на бок и застонала.
— Тебе больно?! — воскликнул Костя.
— Ты почему все время молчишь? — взволнованно спросила Юля. — Я вот жду, когда ты начнешь рассказывать.
— Она ничего не помнит. Сидела в архиве, ее ударили, она упала и потеряла сознание.
— Ты как будто не на физкультурника учился, а на адвоката, — съязвила Юля.
— Да, почти так все и было, — слабо подала голос Настя. — Я пришла к Василию Егоровичу и попросила акты комиссии по итогам цеховой аварии, сказала, что хочу прояснить для себя как технолога, что там было, чтобы в дальнейшем исключить факторы риска.
— Он сразу согласился тебе документы показать?
— Да вообще, мне показалось, никакой тайны нет. Документы почти в свободном доступе, в архиве. Я туда пришла и обычным способом получила акты, села за стол и начала читать. Архивариусу кто-то позвонил, она вышла, я осталась одна, а потом — темнота в глазах, и все, ничего больше не помню.
— Ты никого не видела?
— Нет, никого. Шорох какой-то сзади был, но я внимания не обратила.
— Я этого гада прибью! — злился Костя.
— Гада сначала найти надо, он у вас в цехе работает, сомнений нет, а пока все сходится на Василии Егоровиче.
— Что сходится? Что он за всех переживает? — злился и недоумевал Костя.
— Дай мне спокойно сказать! Получается, что Василий Егорович, жалея всех, оказывается на пересечении всех информационных потоков.
Первое: прошлая и мутная история с Крупинкиным, которую дядя хотел бы загладить, и поэтому сразу вытекает второе: он просит тебя посмотреть за Марией Петровной. Откуда у Половцева ощущение, что ей грозит опасность? Федор с того света рассказал? Не знаю, мне вот вещие сны не снятся. Он что-то скрывает?
Третье: он спокойно направляет технолога Настю в архив за неудобными для него документами. Может, он тоже знает, что изучить документы у нее возможности не будет, что ее стукнут по голове? Тут ее случайно, а может, и не случайно, а по просьбе дяди, находишь ты. Вызываешь «Скорую», сочувствуешь, а на самом деле ты снова выполняешь поручение дяди! Второй труп вам незачем!
— Ты неправа, Юля, — вступилась Настя.
— Да бред она несет, бред, не слушай ее! — обращаясь к Насте, повторял Костя. — Насочиняла тут до небес ересь всякую!
— Костя, я тебе привожу логические факты, а ты, вместо того чтобы их так же логически опровергнуть, говоришь, что я несу чепуху. Аргументируйте, физкультурник! Это вам не мячи пинать, не детей на зарядку строить. Что произошло на самом деле в цехе, когда слили гальванические ванны? Ты опять будешь молчать и прикрывать дядю, а дядя — гальваника Крупинкина? Такая замечательная корпоративная порука? Тогда ты должен мне сказать, потому что не можешь не знать, за что убит ваш гальваник!
— Да не собираюсь я ничего аргументировать! Не убивал я Крупинкина, и Василий Егорович его тоже не убивал! Федор нормальный мужик был, обычный, и работал нормально.
— Костя, ты мне так и не ответил ни на один вопрос!
Настя наблюдала за их словесной «перестрелкой» и жалела то Костю, то Юльку. Она понимала, что Сорнева просто осуществляет журналистскую провокацию, чтобы Костя специально или случайно начал говорить о том, что ее интересует.
Настя абсолютно не верила в какую-либо причастность Василия Егоровича и тем более Кости к убийству — она встречалась с этими людьми на работе каждый день, знала, как начальник цеха переживает за дело, как опекает молодежь, как болезненно воспринял убийство Крупинкина. Она представила себя на его месте и не могла ответить, какие действия надо было предпринять. Но, может, лучше было обратиться в полицию, хотя там бы посмеялись над просьбой «приглядеть за вдовой», потому что об этом «просил покойник», и выехали бы только на труп. Тогда Василий Егорович мудро обратился с этой просьбой к тому, на кого надеялся больше всего, — к родному племяннику. А вот напал на нее, несомненно, кто-то свой, из цеха, кто, может, и шел рядом, не привлекая внимания, и четко понимал, что она не должна получить в архиве документы. Она потрогала голову, и оба ее собеседника хором воскликнули:
— Тебе больно?
— Мне от вас обоих уже больно, от вашей ругани!
— Костя не смог ответить ни на один мой вопрос.
Настя подумала и произнесла:
— Костя, вам надо вдвоем с Юлей идти к Василию Егоровичу. Думаю, что он знает ответы на все вопросы.
— У него сердце больное! Он может не выдержать. Самое главное, он ни в чем не виноват! Я это точно знаю!
— Ты не можешь ничего точно знать. Ты родственник, а родственник — заинтересованный человек, — возразила Сорнева.
Глава 28
Она не отвечала на звонки третий день, и Ромео решил лететь в Москву. Что-то не так с его помощницей, где-то произошел сбой, а он не смог это слабое звено вычислить. Даже если бы Лера потеряла сотовый телефон, она бы нашла возможность с ним связаться, потому что знала его номер наизусть. Он принял решение еще и потому, что надо было самому вникнуть в поставки и уговорить москвичей «не выделываться» с его товаром, не придумывать способ «продинамить» его бизнес.
Вопрос, конечно, можно решить быстро, дело только в цене. В столице надо за все платить. Мужчина не любил москвичей за их заносчивость, снобизм, желание «наколоть» провинциалов, хотя в душе понимал, что столичные жители иногда вынуждены защищаться от огромного наплыва гастролеров, дельцов и мошенников, которые лезут в огромный город поживиться. Себя Ромео к таковым не причислял, а называл бизнесменом.
Московскую квартиру на самой окраине он снял год назад, ему это было удобно, потому что именно в мегаполисе с названием Москва, как правило, оседали те, кто хотел что-то продать или купить, и в этой среде он хотел стать своим. Лерка ему, конечно, помогла: регулярно моталась в столицу, возила нужные товары, собирала деньги. Он не мог так часто без подозрений отпрашиваться с работы, а бросать рабочее место ему было никак нельзя.
Мужчина открыл столичную квартиру своим ключом. В однушке было чисто и тихо. Но ее вещи были, как всегда, разбросаны по всей квартире, поэтому он не сдержался:
— Коза! Такое впечатление, что загуляла девка!
Черт бы с ней, она ему уже поднадоела, особенно ее нытье и претензии с женитьбой. Он не собирается жениться ни на ней, ни на ком другом. Он вообще не хочет связывать свою жизнь обязательствами.