— А складывается такое впечатление, что невинных прохожих полицейские хватают прямо на улице без объяснения причин!
— Ты фантастические романы писать не пробовал? У тебя это хорошо получится.
Их горячие споры тушила Вика, которая уже по накалу страстей чувствовала, что пора мужчин кормить, а то подерутся, как дети, честное слово!
Вспомнив их последний разговор, Заурский только вздохнул — они решили теперь вообще не касаться работы. Молчок про работу, иначе расколется их дружба, как корабль об айсберг. А мужская дружба — вещь деликатная.
— Доброе утро, Егор Петрович!
— Мила Сергеевна, добрый день! Думал, что вы задержитесь, вчера ведь очень поздно ушли.
— Нет, Егор Петрович, я на работу, как на праздник.
Он понимал, что за ее шуткой скрывается правда, потому что у ответсека не было семьи, детей, а только одна работа и еще раз работа. Мила Сергеевна была женщиной грамотной, умной и газетное дело знала, как свои пять пальцев.
— Вот материал для следующего номера. Заголовок прошу поставить мой. Фотографии тоже поставь все.
— Целую полосу своей любимице даете! Опять у нас Сорнева!
— С любимицей вы хватили через край, а то, что журналист она хороший, это правда. Материал чувствует, посмотри сама. Да и куда нам с тобой без молодежи!
Мила Сергеевна взяла редакторскую читку, Юлькин материал, который правил главред, пошла за свой стол и продолжала потихоньку гудеть.
— Как работать по ночам, так Мила Сергеевна, как лавры получать, так молодежь. Пусть молодежь побегает по городу в поисках тем, наработает свои связи, а не пользуется связями начальства!
Миле Сергеевне журналист Юлька Сорнева нравилась, писала она действительно ярко, но Милу разражало, что работу ответсека замечают немногие, а вот Сорневу видят все. Почему то нынешние сотрудники стали забывать, что если главный редактор — голова газеты, то ответственный секретарь — шея, душа редакции. Именно Мила Сергеевна контролировала внутриредакционную работу, отбор материалов, график публикаций, рубрик, полос, подборок, подготовку типографского макета, непосредственно номера. На ней — договоры с организациями и авторами, с нештатными корреспондентами, плюс размещение рекламы и объявлений, у нее из-за специфики работы и личная жизнь никак не складывается. А вот у главреда есть время, чтобы отметить не ее работу, а Юлькину — журналистки хорошей, но совсем зеленой.
Мила Сергеевна погрузилась в материал, взяла в руки фотографии, думая о том, как аккуратно вплести в текст, соединить с ним четыре изображения из цеха. На одной из фотографий было что-то очень знакомое: человек стоял в группе других людей и просто смотрел в сторону. Мила Сергеевна не поверила, надела очки и пригляделась еще раз. Нет, она не обманулась. На фотографии был запечатлен ее Ромео, ее последний любовник, странный и загадочный, для которого она была Люсиндой — так иногда звали ее подружки, так звал ее и он. Под фотографией была подпись: заместитель начальника цеха Анатолий Кубарев.
Она уставилась на фото, словно увидела привидение.
Глава 31
Василий Егорович замялся, и Костя понял, что он совсем не хочет встречаться с пронырливой журналисткой, тем более что-то ей комментировать.
— Василий Егорович, дядь Вась, ну я тебя прошу! Ты же знаешь, что Ельчинская в больнице.
— Костя, журналисты начнут сор из избы выносить, я этого не люблю. К тому же цех позорить, которому столько лет жизни отдал… Не хочу!
— Слушай, если в цехе убивают людей, значит, что-то не так в нашем королевстве. Не зря ты меня попросил за Марией Петровной присмотреть, может, ты и вправду что-то знаешь? Настю пытались убить, а ты молчишь! Мне эта девушка небезразлична.
— Мал ты еще мне претензии предъявлять, я к убийствам никакого отношения не имею! Меня премией уже наказали, не хочу, чтобы про цех языками мели. Уже и так истории по заводу гуляют. Мне репутация цеха дороже всего!
— Поэтому и гуляют твои истории, что убийцу не нашли, а ты помочь не хочешь.
— Да что ты ко мне привязался, Костя! Других дел, что ли, нет?!
— В общем, так, Василий Егорович, я всю жизнь тебя почитал, уважаю и сейчас. Но и ты меня услышь: мы с журналисткой из газеты сейчас к тебе домой приедем, хочешь ты или не хочешь. Позиция «моя хата с краю» меня не устраивает.
— Черт с тобой! — Костя даже по телефону понял, что дядя разозлился и побагровел. — Приезжайте со своей журналисткой. Кстати, как здоровье технолога Анастасии Юрьевны?
— Слабая она, диагноз — сотрясение, пока в больнице будет.
Костя вернулся из коридора в палату и скомандовал Юльке:
— Ждет нас Василий Егорович, собирайся, поедем.
Он взял Настю за руку и строго сказал:
— Анастасия! Без меня не расслабляться! Завтра буду! Ничего, что я все время шучу? Это я нарочно, чтобы твое настроение поднять.
— Ничего. Только я вас обоих прошу: пожалуйста, не ссорьтесь.
Ехать пришлось недолго. Красный кирпичный дом, где жил Половцев, находился в центре города.
— Нравятся мне эти сталинки, новое жилье проигрывает по сравнению с ними, — рассматривая приметное кирпичное здание, заметила Юля.
Костя молчал, он обиделся на Сорневу, которая в запале наговорила ему всяких женских глупостей, и он надеялся, что Василий Егорович сейчас все расставит по своим местам. Еще он очень переживал за Настю. Девушка ему понравилась сразу, и он тут же дал ей это понять.
— Дурак безмозглый! — ругал он себя потом. — Девушки — они подход любят, внимание, а ты как ефрейтор: здрасте, пройдемте!
У мастера Кости были маленькие романчики с некоторыми девушками из цеха, но значения он этому не придавал. А вот Настя, Настя — совсем другое дело. Он больше не пустит ее никуда одну, вот она поправится, и он сделает ей предложение. Костя не был убежденным холостяком и не думал, что чистый паспорт — главная ценность мужчины. Он ждал, хотел встретить ее, и вот сейчас его сердце наполнилось любовью, и он сделает все, чтобы не потерять эту девушку. А пока у дяди должен состояться серьезный разговор, который успокоит и его, и журналистку.
— Здесь лифта нет, будем шлепать на пятый этаж пешком.
— Да пожалуйста, мы тоже физкультурники! — съязвила Юлька, которая в душе понимала, что, наверное, зря так накинулась на Костю.
Но выхода у нее не было, когда речь шла об аварии, все как один играли в молчанку. Пусть хоть как они называют происшествие — технологический выброс, извержение вулкана, но авария была, и она скажет об этом начальнику цеха.
— Костечка! — Пожилая женщина обняла Жданова. — Давно тебя не видела! Когда ты наконец у нас женишься? Ты случайно не невесту привел?
— Тетя Поля, знакомьтесь. Это Юля Сорнева, журналист местной газеты. Мы к Василию Егоровичу.
— Ааа, — разочарованно протянула женщина. — Тогда проходите. — Тетя Поля продолжала рассматривать Костину спутницу.
— Я не его невеста. Я просто журналист, — вызывающе сказала Юлька. А потом извиняющимся тоном добавила: — У Кости другая невеста, он вас обязательно с ней познакомит.
— Да и славно, проходите, ребята, проходите.
Юля поняла, что в этом доме любят принимать гостей, делают это радушно и стараются создать пришедшим максимальный комфорт. В кабинете уже был накрыт чайный столик, и в круглой вазочке лежало домашнее печенье.
— Ну что, бойцы, садитесь. Наливай, Костя, себе чай и девушке. Чай вкусный, — скомандовал Василий Егорович.
— Спасибо, я не буду. — Юлька сразу решила провести «разделительную линию» между собой и родственниками.
— Нет, без чая — никаких вопросов!
Юлька взяла чашку, откусила ароматное печенье и вопросительно посмотрела на Половцева. Он кивнул:
— Ну, вот теперь можно.
— Василий Егорович, почему вы попросили Костю следить за Крупинкиной? Только про интуицию свою, пожалуйста, не говорите и про сон. Только факты.
— Да нет особых фактов. Если бы в цехе каждый день убивали, что не дай бог, я бы тебе много фактов назвал. Все сотрудники в цехе мне как дети. Я много о каждом знаю, поэтому и убийство Федора для меня было как гром среди ясного неба.
— Вы подозреваете, за что его могли так, средь белого дня?
— Подозревать не подозреваю! Но Федька еще с молодости нарывистый был, несмотря что маленький и тщедушный, за словом в карман не лез, мог отбрить любого, надерзить, нахамить, наконец. Рисковый он был, периодически во что-нибудь вляпывался. Но специалист был отменный. У кого-то детали на гальванике пузырями идут, а у него покрытие ровненькое. Верь вот, не верь, а все работают по одному техпроцессу. Он говорил, что его ванна на гальванике любит, потому что «ванна» — женского рода.
— А мог он в цехе, кроме зарплаты, еще заработать?
— Мог. В наш цех тащат со всего завода — кому закалку сделать, кому покрытие. Все от начальства идет, отказать не могу. Премию потом Крупинкину докину, а если какой левак без меня возьмет, так, конечно, себе в карман положит.
— А за месяц много так может набежать?
— Ну, четвертинка зарплаты может. Услуга наша очень востребована, бутылкой еще рассчитываются тоже.
— То есть вы считаете, что Федор мог кому-то нахамить? А если деньги занять?
— Тоже мог, причем без отдачи. Мне на него женщины жаловались: деньги до получки берет и не отдает.
— А вы что?
— Постыдил его, а он сказал, что с совестью не дружит, и деньги так и не отдал.
— А у кого он занимал?
— Лучше спроси, у кого не занимал. Нет таких. Теперь ему на участке никто не занимает. Не занимал то есть. — Василий Егорович запутался во времени.
— Хорошо, ну, допустим, Федор денег у человека занял, много, и не вернул. Из-за этого можно убить, если деньги большие. Не думаю, что ему коллега-гальваник мог большую сумму одолжить. Денежный мотив понятен, но если все знали об этой странности Крупинкина — не отдавать долг, кто же ему тогда одолжит?.. Скажите, а почему за Марией Петровной надо присматривать?