Ромео-Кубарев попросту сбежал, разрушив свою лабораторию, в которой так и неизвестно чем занимался.
— Поделом тебе, старая курица, поделом! Рыдать бесполезно, надо думать, как отцепиться от этой батареи.
Мила повертела рукой. Она никогда в жизни не видела наручников, тем более никто и никогда не сажал ее вот так на цепь. Было больно, мерзко и противно. В какую-то минуту ей показалось, что все это какая-то фантасмагория — он вернется, отстегнет ее от этой холодной и липкой батареи и скажет:
— Дурацкая шутка, Люсинда. Извини. Дурацкая шутка…
Но время шло, никто не заходил в комнату, а железный обруч больно натер руку. Ей удалось придвинуть к себе стул, он казался очень громоздким и тяжелым, но с его помощью надо было придвинуть к себе сумку и достать телефон. Сумка двигалась к хозяйке медленно, словно нехотя.
— Сумочка, миленькая, давай! — запричитала Мила Сергеевна, и сумка, словно по велению волшебной палочки, зацепилась ручкой за стул и придвинулась к ней достаточно близко.
— Ну, еще чуть-чуть, пожалуйста! — упрашивала она сумку, словно живое существо.
Когда сумка оказалась у нее в руках, Мила Сергеевна была просто счастлива.
— А я хотела ее выбросить, а она такая послушная! — Она поцеловала холодную кожу и засунула руку внутрь.
И сразу увидела, что ее красивый дорогой телефон, вернее, то, что от него осталось, яркими осколками разбросано по полу. Это явно было делом когда-то любимых мужских рук. Но Мила Сергеевна была дамочкой с характером и так просто сдаваться не собиралась.
Ей почему-то вспомнилась смешная редакционная история. Однажды во время празднования дня рождения секретарши Валентины Ивановны Мила выпила лишнего. Дни рождения в редакции отмечались обязательно, Заурский считал это хорошим тоном корпоративной политики и всячески поддерживал. Пиршества были скромными, да и не пиршества вовсе, а так, чаепития. В кулинарии заказывали пирог, суши, торт и обязательно ставили шампанское. Молодежь спиртное вообще не пила — предпочитала сок и прочие безалкогольные напитки. Милу Сергеевну это удивляло.
— Вот в наше время молодежь была не против выпить. А вам спиртное совсем не интересно? Если человек не пьет, он подозрителен — так считали в наше время.
— Сейчас другие времена, мы за здоровое питание и спорт! — отвечали ей.
Мила Сергеевна соглашалась, она и сама часто бывала в спортзале, но чтобы совсем не пить — это патология какая-то.
— Нам и так весело, — утверждала редакционная молодежь.
— А для настроения? — не сдавалась Мила Сергеевна.
— Спиртным настроение не поправишь. — Молодежь было не сбить с толку.
В этот раз у Валентины Ивановны был юбилей, и шампанского закупили ну очень много, а пьющих оказалось только двое — именинница и Мила Сергеевна. Ей было так хорошо в тот вечер, и шампанское пилось так неспешно, приятно, так располагало к беседе, что она и не заметила, как тело стало ватным. Очнулась ответсек в туалете, а когда вышла в коридор, уже никого не было. Никто не заметил, как Мила Сергеевна удалилась, и, видимо, отмечающие решили, что она ушла домой, — дверь закрыли с наружной стороны и сдали помещение под охрану. Была ночь, Мила Сергеевна слонялась одна по редакции в поисках места, где можно уснуть, и наконец успокоилась на старом, видавшем виды редакционном диване, а утром принимала извинения от всего коллектива и потом злилась целую неделю. Эту историю на других днях рождения потом вспоминали со смехом и обязательно говорили:
— Мила Сергеевна, помещение закрывается, все на выход! Где вы?
Она смеялась вместе со всеми, но такие шутки ей были неприятны. Сегодня все прошлое по сравнению с настоящим казалось смешным казусом. Она своими руками создала эту жуткую ситуацию.
«Зачем сказала ему, что надо уехать, говорила про какую-то опасность?! Если он убийца, это его только раззадорило. Спасибо скажи, что осталась жива».
Лучше бы в свое время думала, как удержать своих мужей, особенно последнего, Мужа Три, который смотрел на нее как на богиню, делал все по дому, отвозил и встречал с работы! А ей стало скучно. Зато сейчас, пристегнутой наручниками к батарее, с травмой головы, ей весело. Очень весело!
Она посмотрела в окно — был вечер, и Мила Сергеевна попробовала сориентироваться.
— Я пришла к нему утром, перед работой, часов в десять, вся наша перепалка заняла полчаса, не больше. Потом меня толкнули на диван, я слегка ударилась, после чего на голову опустилось нечто, от чего я потеряла сознание и отключилась. Значит, прошел целый день. В редакции меня хватились и должны искать, потому что просто так прогуливать работу не в моих правилах. Телефон исчез, явно недоступен, значит, что-то со мной случилось.
Женщине стало тревожно, она вдруг вспомнила все соответствующие ситуации выражения — от «у страха глаза велики» до «прошиб холодный пот». В такие переделки она еще не попадала. Сумочка безвольно лежала на полу, и Мила Сергеевна решила еще раз покопаться в ее содержимом.
В свое время Мила Сергеевна редактировала интересную статью о дамских сумочках, такое легкое чтиво, но ей было интересно. А чтобы опытному ответсеку стало интересно, автору надо постараться. В статье утверждалось, что женская сумочка — не совсем обычный аксессуар. С одной стороны, она является неотъемлемой частью гардероба, а с другой — живет отдельно от него. Наши прапрабабушки все необходимые вещи носили в мешочках, вшивали их в одежду, превращая в своеобразные карманы. Нынче психологи даже изучают «язык сумок», с помощью которого женщины заявляют о себе окружающему миру. Тогда Мила Сергеевна пересмотрела свой взгляд на сумки. Обычно она предпочитала сумочки маленькие, но, как оказалось, предпочтение маленьким сумочкам было признаком стеснительности и неуверенности в себе, и она перешла на крупные форматы.
Сегодня ей надо благодарить за это судьбу, потому что ничего случайного не бывает. В маленькие сумочки почти ничего не вмещалось, а большие несли в себе невероятное количество предметов. Мила Сергеевна обнаружила очки, дезодорант, рекламные листовки, записную книжку и пять ручек.
— Куда мне столько ручек? — удивилась она.
В сумке был набор конвертов и скрепки. Скрепок оказалось много, и она каким-то неосознанным чутьем поняла, что это именно то, что ей нужно. Мила Сергеевна зубами выпрямила скрепку, сделала небольшой крючок и загнула его под прямым углом.
— Давай, скрепочка, давай! — приговаривала она.
Женщина вставила импровизированную отмычку в замок. Ничего не получалось, скрепка выскользнула из рук и отлетела на большое расстояние.
— Так, первая попытка не удалась.
Милу Сергеевну не так просто было сбить с толку.
— Я отсюда выберусь, выберусь! — повторяла она, и это придавало ей силы.
Только третья скрепка-крючок смогла войти в небольшую бороздку, Мила резко повернула проволоку и открыла наручники.
— Наконец, господи, наконец! — Она поднялась и поцеловала сумку. — Спасибо, подружка!
Мила Сергеевна решила, что шуметь ей нельзя, вдруг в квартире кто-то есть, и вышла из комнаты на цыпочках. Было тихо, в воздухе пахло химикатами, и повсюду был рассыпан белый порошок.
«Тебе отсюда надо быстрей рвать. Ты уже и так вляпалась по полной программе».
Мила Сергеевна без труда открыла дверь и спустилась по лестнице.
Глава 40
— Если ты сейчас спишь, пусть тебе приснится твое прошлое. Когда ты шептал мне слова любви, твои руки обнимали меня, ты был искренен той ночью, и твои губы касались моих. Сейчас мне больно, нет, не больно, скорее обидно знать, что есть что-то сильнее, чем наша любовь, и оно держит тебя так далеко от меня. Я не хочу твоих обещаний, пустых слов, разве они что-то значат в жизни…
«Мед! Покупайте мед, свежий, алтайский!»
Юлька остановилась как вкопанная. Она шла с работы и мысленно сочиняла письмо Кевину, даже не письмо, а так, мысли вслух. Мед — так звал ее американский ковбой Кевин, и означало это «милая, сладкая, любимая».
Может, зря она так резко? Может, в Америке девушки ведут себя с парнями по-другому, и то, что избранник может планировать сначала месячное отсутствие, а потом легко добавлять к нему дополнительное время, не вызывает вопросов?
— Что же мне делать?! — Ей хотелось завыть от неопределенности и бессилия.
Людям, которые попадались ей навстречу, было невдомек, отчего такая красивая молодая девушка идет по улице печальная, с поникшей головой.
«Он больше не звонил. Просто какой-то „железный человек“!» — Сорнева постоянно открывала свой телефон, находила в списке контактов номер Кевина, и когда высвечивался огонек «абонент в сети», облегченно вздыхала. Можно успокоиться, значит, у него все нормально.
Как судьба подстроила ей встречу с американцем?
Почему отец полюбил американку Оливию Грин, она знала. Папа впервые рассказал историю знакомства с мамой, американской астронавткой, когда Юля была уже совсем взрослой. До этого бабушка и папа шушукались по углам, и официальной домашней версией отсутствия у нее мамы была гибель в дорожно-транспортном происшествии. Юлька какое-то время очень переживала по этому поводу: отцы отсутствовали у многих одноклассников, но матери не было только у Юли Сорневой. Она не ощущала отсутствия любви, бабушка ее обожала, была другом, хранила тайны. Папа появлялся из командировок редко, работал на космодроме, но бабушка всегда так интересно и увлекательно рассказывала о папиной работе, что девочка гордилась отцом. Когда папа наконец начал рассказывать о маме, его глаза становились влажными, а взгляд мечтательным.
— Я называл ее Принцессой, а она все время смеялась. Она была необыкновенной, моя американка Оливия, моя принцесса…
Теперь вслед за отцом Юля повторяет слова о необыкновенном американском наваждении. Она была резка с Кевином, конечно, это неправильно. Кроме того, русский язык более эмоционален и отличается от делового английского, поэтому Кевин мог по-своему истолковать смысл сказанного.