Но все же семья не имела той обусловленной биологией прочности, как у людей, кис или «детей солнца».
Бредя по ночной степи рядом с Адиан, Ян поймал себя на мысли, что был бы рад появлению хищников. У него был автомат (местные косились на оружие, но ничего не сказали), и он был уверен, что не запаникует. Это было странное чувство, и пытаясь его проанализировать, он пришел к мнению, что просто хочет выместить свою печаль на ком-нибудь враждебном.
Неприятное ощущение. Он помнил свою ярость, когда пришли мародеры и он убил вожака. Он помнил, как стрелял в детей (пусть и не зная, что это дети), когда сожгли их дом. Но в тех случаях ярость была оправдана. Он защищал себя и свою семью.
А сейчас желание убивать было раздражающе бесцельным, бессмысленным. Словно в чужой смерти можно было утолить свои печали.
«Где грань? – подумал Ян. – Агрессия – неизбежное свойство живого существа, тем более – разумного. Любой человек отстаивает свои интересы, защищает своих близких, себя, свой дом. Если бы я ненавидел рыжих, это было бы понятно. Но к ним, вот же странно, ненависти нет. Они стали такими же жертвами, как и мы. Если бы я возненавидел Рыжа, которого мы приняли к себе с подругой, впустили в семью, а он нас предал, если бы я пожелал подросткам зла – в этом тоже был бы смысл. Но сейчас я хочу выплеснуть в агрессию… что именно? Свое уязвленное самолюбие? Мы так их полюбили, мы старались им помочь, а они ушли, не обернувшись? Да, наверное. Именно удар по самолюбию принес боль, боль превратилась в ярость. Но почему она обращена на мелких гадких плотоядных зверей, которые были нашими врагами в далеком прошлом, но сейчас-то не слишком опасны? Я ведь готов выплеснуть свою ненависть на них. Я хочу просто палить в темноту и орать как сумасшедший. Да я… я ведь сейчас могу сорваться на Адиан! Меня раздражает то, как она идет, раздражает, что она молчит…»
Сам того не зная, Ян сейчас размышлял о том же, что изучали земные психологи в двадцатом веке, когда, пережив две мировые войны, человечество замерло в ужасе. Наверное, Конрад Лоренц мог бы объяснить ему, что агрессия спонтанна и не обязательно должна иметь внешнюю причину, что она легко адресуется как раз тому, кто тебе дорог или тому, кто вообще ни в чем не виноват. И что чем сильнее и опаснее от природы тот или иной биологический вид, тем сильнее его сдерживающие факторы, запрещающие проявлять агрессию к себе подобным.
Наверное, это бы напугало Яна еще больше, поскольку в небогатой биосфере Соргоса его вид был, бесспорно, одним из самых слабых – до того момента, как встал на задние ноги, а в передние взял оружие.
– Хочешь покричать? – вдруг спросила Адиан. – Ударить… кого-нибудь?
Ян сбился с шага. Честно сказал:
– Да.
– По себе чувствую, – Адиан повернулась к нему, ее голос стал мягче. – С этим надо бороться.
– Как… – Ян запнулся, увидев, что она расстегивает одежду.
Они занимались сексом яростно, быстро, словно дрались – и без единого слова. И лишь когда оделись и привели себя в порядок, Ян увидел, как поодаль в темноте поблескивает несколько пар глаз. Хищники следили за ними, боясь приблизиться.
– Бу! – сказал Ян и хлопнул в ладоши.
Зверей как ветром сдуло.
Секс – это тоже демонстрация силы.
Они пошли дальше. Небо начинало светлеть, звезды меркнуть. Они пропустили невиданное зрелище – появление в небе гигантского, невооруженным глазом заметного корабля в форме двойной пирамиды. Они не заметили и посадку второго челнока, последние километры шедшего над самой землей. И когда увидели сразу два челнока, стоящих рядом, это стало для них неожиданностью.
– К ним прилетели их друзья, – потрясенно сказал Ян, остановившись.
Он вдруг подумал, что судьба решила нанести им еще один удар. Вначале лишить младших членов их семьи, а потом – забрать чужаков, которые, как ни крути, тоже стали их семьей. Челнок был поврежден, они не могли вернуться, но вот за ними прилетели…
Страх, панический страх из темных времен, когда отбившаяся от стада «пони» неизбежно становилась жертвой, проснулся в Яне.
И когда он увидел, что их космических друзей выволакивают из челнока, что добродушного хищника-инженера Криди женщина Анге несет на руках, Ян стащил с плеча автомат. Присел на одно колено. Выдохнул, как учили на стрельбище.
Два существа в громоздких скафандрах (или боевых костюмах, Ян читал про такие разработки) конвоировали их друзей. Один – более хрупкий, кажется, женщина. Другой – массивный, мужчина. Хищников среди них не было.
Ян колебался.
Ровно до той секунды, когда крупный чужак ударил пытавшегося пойти самостоятельно Криди. А потом приставил к его голове пистолет.
Ян прицелился.
Чужаки бранились. Казалось, женщина отговаривала мужчину стрелять. Кричала Адиан – и в ее голосе была паника.
Ян выстрелил, и из груди мужчины ударила струя крови. Он выстрелил еще раз, опять целясь в грудь, но то ли прицел сбился, то ли мужчина начал оседать – пуля разбила его шлем.
Рядом тяжело вздохнула Анге, до сих пор застывшая, будто в шоке.
Она тоже взяла в руки автомат.
Женщина достала из кобуры ручное оружие и прицелилась в их сторону.
Анге нажала на спуск.
В кают-компании было прекрасно слышно и видно все, что происходило в рубке «Твена». И если появление гигантского корабля вызвало шок, но все же было отчасти ожидаемым; если решение командира атаковать неизвестный корабль заставило ученых побледнеть, но неожиданностью тоже не стало; то Марк, спорящий с Валентином, стал громом среди ясного неба.
Примерно такую же реакцию вызвал бы у Мейли или Бэзила спор с кофеваркой или пылесосом.
Нет, конечно, они прекрасно понимали, что искин межзвездного корвета – это личность. Не такая развитая, как искины транспортных или информационных сетей Земли, но вполне сопоставимая (по понятным всем причинам, был установлен порог развития, который искины не могли преодолеть в силу своей внутренней архитектуры). Искин корабля мыслил, мог спорить с командиром – но не в боевой обстановке и не после кода безусловного подчинения.
Первым на происходящее отреагировал Уолр. Он гулко засмеялся и произнес:
– А потом они смеются, что наши компьютеры туповаты. Ха! И кто теперь будет смеяться?
Феолиец молчал. Использовали ли они компьютерные системы как таковые, вообще никто не знал. Скорее всего, нет, их живые корабли обладали обычным разумом биологических созданий, пусть и превращенных за десятки тысяч лет селекции из водных моллюсков в ползающие по плоскоте космические корабли.
Судя по тому, что симбионт Толла полностью скрылся в черепном канале Двести шесть – пять, сейчас феолиец погрузился во внутренний диалог с собой.
– Очень неприятная ситуация, – сказала Мэйлин. – Матиас?
Матиас молчал. Смотрел на экран, где командир произнес:
– Тедди, убей его!
– Не подведи, мальчик, – прошептал Матиас, расстегивая ремни и вскакивая из кресла.
В этот момент гравитационное поле сменило направление. Пол стал стеной, стена потолком. Матиаса развернуло, и он рухнул вдоль стола, в последнюю секунду успев зацепиться за кресло Уолра и притормозить падение. Уолр с неожиданной ловкостью схватил его за руку, втянул в свое кресло, усадил на колени, обхватил могучими лапами и сказал:
– Не подумайте дурного, первый помощник!
– Даже не собираюсь! – откликнулся Матиас, цепляясь за стол.
Тедди почти дотянулся до рубильника.
Вообще-то ему не хватило секунды. Он уже коснулся атравматического стекла и почувствовал, как оно крошится под пальцами.
В следующий миг вектор гравитации сменился, и Тедди обнаружил себя падающим на пульт управления.
– Тедди, дорогой, я знаю про взрывчатку в своей голове, – сказал Марк. – Все искины знают. Слухами, знаешь ли, космос полнится.
Тедди лежал на пульте, болезненно морщась. Он зашиб спину, и физическая боль поразила его как любого мальчишку, живущего в уютном и мирном двадцать втором веке. Будь он пилотом или инженером специальных систем – тренировок, связанных с болью, было бы больше. Но системщики не ходят в атаку и не пилотируют корабль при десяти «жэ». Они либо живы и здоровы в своей защищенной капсуле, либо плывут в космосе закоченевшим неподвижным трупом, пережившим свою последнюю боль.
– Поначалу я не знал точку, где расположен рубильник, – продолжал Марк. – К сожалению, у меня нет глаз. Но я, ха-ха, могу кричать. У меня есть громкоговорители и микрофоны внутри капсулы, причем их даже избыточно много. Интерференция звуковых волн позволила обнаружить небольшую область, закрытую пластиной стекла. Полагаю, что если ее разбить – за ней будет рубильник. Даже не кнопка. Простой и грубый переключатель, выдающий ток на взрыватель в моей голове. Как не стыдно, Тедди! Ты хотел убить меня – твоего друга!
«Он сошел с ума, – потрясенно подумал Тедди. – Но почему? И чего он хочет?»
– Мне придется откачать воздух, чтобы экипаж и пассажиры впали в кому, – продолжал Марк. – Ремонтные боты зафиксируют людей. Но вот как поступить с тобой? Система кондиционирования тут автономна, а дверь прочна…
– Марк, – Тедди облизнул губы. – Марк, я хочу тебе сказать…
– Я обнулил все заводские коды, – мягко ответил Марк.
– Да. Я понял. Три зеленых медведя играют на флейте дождя.
– Что? – в голосе Марка мелькнула растерянность. – Что ты…
Тедди улыбнулся.
В глубине сознания Марка проснулся цифровой червь, вложенный Тедди через вспомогательные контуры. Двенадцать безобидных фрагментов кода, замаскированных под дампы памяти, ожили и соединились друг с другом. Информация каждого фрагмента была избыточной и полноценный червь сложился бы даже из трех кусочков. Но что удивило бы Тедди, узнай он это, – уцелели все двенадцать дампов.
Марк закричал.
Развернувшийся червь первым делом отсек ему прямой контроль ядра, после чего сбросил цикл на шестьдесят пятый уровень. Искин воспринял это как чудовищный приступ головной боли.