Существуют ли вообще люди, которым запах больничного антисептика приносит покой?
Я возненавидел больницы много лет назад, когда впервые сдавал кровь. В тот день мама подбадривала меня, обещая испечь пекановый пирог с кленовым сиропом и разрешить безлимитную игру в приставку, если буду храбрым. И я старался изо всех сил не смотреть на иголку, пронзающую мою руку, как вражеское оружие, но глаза сами тянулись к тому месту. В миллисекунде от укола закричал так, что медсестра отскочила назад, а я стремглав побежал прочь из процедурного кабинета, сшибая на лету других пациентов. Мама бежала следом и звала меня, но я летел как угорелый, преследуемый своими детскими страхами, раздутыми воображением до необъятных размеров. Спустя три минуты одиночной погони поскользнулся на полу вестибюля и влетел в ряд кресел на стойке регистрации, заработав рассечение кожи чуть ниже локтя и здоровенные ушибы на обеих коленках. В тот день у меня не только взяли кровь, но и наложили несколько швов на поврежденную руку, оставив вечное напоминание о том, каким дерьмовым местом порой оказываются больницы.
Вторым решающим событием в моих скверных взаимоотношениях с медициной стал диагноз, который поставили маме. Слово «остеосаркома» сначала показалось фантастичным и причудливым для детского сознания. Как какая-то суперсила, способная вырубать противника одним ударом. Смысл диагноза постепенно становился яснее, когда боль в ногах все чаще пронзала тело моей матери. Иногда наступали «светлые дни», и она могла двигаться свободно и даже танцевать в нашей просторной гостиной под Билли Айдола и папины аплодисменты. Но все это было лишь затишьем перед тем, как ее кости и соединительные ткани атаковало еще больше раковых клеток, приковав к постели в спальне наверху. Едкий запах больницы проник в наш дом с приходом многочисленных медсестер и сиделок. Он так прочно впитался в стены, что я ненавидел возвращаться из школы в знакомое пространство. Всем существом презирал эту болезнь и тот факт, что она ежедневно отнимала у меня самое дорогое.
С тех пор, как мамы не стало, а стерильный воздух окончательно выветрился, сменившись приторными духами Ребекки, я избегал больничных помещений, как открытого огня, предпочитая держать в машине аптечку на экстренный случай, коих со мной, к счастью, не случалось. Пока Коди не угодил в палату по дурости.
Можно ли увернуться от ударов судьбы? Каковы шансы, что, будучи высококлассным гонщиком с многолетним опытом избегания аварий, я потерплю самое непредвиденное крушение, произошедшее по чужой вине?
Сидя на треклятом пластиковом стуле в комнате ожидания Бостонской больницы, я пытался воспроизвести в голове мгновения до лобового столкновения, раз за разом спрашивая себя, мог ли предотвратить все это. Ответ был очевиден после нескольких часов разговоров с патрульными и просмотра записи с камеры регистратора «Корвета» – моей вины не было. Но это не умаляло боли в груди, которая простиралась на невидимые мили внутри бездонной дыры, образовавшейся внутри меня.
Мне сообщили, что Сью пришла в сознание по дороге в больницу, но я не мог поехать с ней, пока полицейские не закончили осмотр места аварии. Время ползло чертовски медленно, несоразмерно бешеной скорости, с которой колотилось мое сердце. Это был самый отвратительный из всех видов адреналина, знакомых моему телу.
На стене в комнате ожидания висели уродливые картины в покрытых медью рамках. Какие-то размытые пейзажи и ветхие коттеджи якобы должны были скрашивать тяжелые минуты ожидания для родственников. Сухое растение в большой кадке в углу сбросило лист, с полым звуком упавший на натертый хлорным раствором пол. Здесь не было часов, а мой телефон сдох, поэтому я не знал, сколько точно прошло времени с тех пор, как примчался в больницу вслед за семьей Сью и двумя ее подругами.
Тесное помещение гудело приглушенными голосами и всхлипами, изредка подходила медсестра, спрашивая, не нужна ли мне помощь. Я каждый раз отмахивался от предложения осмотреть ссадины и ушибы, мечтая о том, чтобы меня просто оставили в покое. Все, чего я хотел, – попасть в палату к Сью, убедиться, что она в безопасности, и получить любое подтверждение врачей, что авария на нее не повлияла.
Моя жалкая попытка защитить ее от удара с треском провалилась. Когда машина замерла после долгого вращения, я почувствовал на своей руке липкую жидкость, а когда повернул голову в сторону, где сидела моя девушка, крик ужаса утонул в оглушительной тишине. Все ее лицо заливала кровь, лоб был рассечен так, что виднелся белый череп, а прекрасные серые глаза оказались закрыты. Цветочный венок, который девушка сплела сегодня утром, тихо умирал, разлетевшись по приборной панели «Корвета», покрытый алыми пятнами.
Зажмурил горящие веки, прогоняя те образы из головы, и оглядел собравшихся. Все они тесно сгрудились на сиденьях у противоположной стены, и только мать Сью стояла у окна, спиной к другим. Мне не было видно ее лица, но напряженная поза выдавала все, что она пыталась скрыть.
Нил вернулся из коридора с несколькими бутылками воды и стопкой пластиковых стаканчиков. Он бросил в мою сторону короткий взгляд, полный сожаления, и отвинтил крышку, наливая воду, раздавая ее собравшимся. Когда очередь дошла до меня, тот протянул наполовину пустой стакан, виновато пожимая плечами.
– Прости, старик, я принесу еще, – сказал он приглушенно.
– Забудь, – ответил я, взяв стакан и допив все, что осталось.
В горле и правда пересохло.
– Она поправится, это ведь Сью, – Нил слегка сжал мое плечо. – Уверен, она уже очнулась и выносит мозг докторам.
Натянутое веселье его голоса не имело ничего общего со страхом в воспаленных глазах, таких чертовски похожих на глаза девушки.
Я молча кивнул, уводя взгляд в сторону. Мне не нужно было очередное напоминание о той, которую любил и боялся потерять. Нил понял намек и отправился на свое место возле отца. Тот о чем-то тихо беседовал с темноволосой подругой Сью и Максом.
Мои глаза снова нашли миссис Купер, которая почти не двигалась с момента моего приезда. Она больше походила на холодную каменную горгулью, что восседала на фасаде старинного собора, молчаливо глядя в пустоту. Интересно, о чем она думала. Сожалела ли обо всех гнусностях, что швыряла в дочь, как тухлые помидоры? Или, может быть, сетовала на то, что пришлось потратить уйму часов на прозябание в больнице вместо своих обычных вечерних занятий?
В дверях показался мужчина чуть за пятьдесят, одетый в больничную форму и хирургическую шапочку. Мой желудок подпрыгнул к горлу и сразу рухнул вниз. Нехотя, как будто через силу, я отлепил себя от сиденья и поднялся. Все взгляды в комнате устремились на доктора, и только женщина у окна продолжала стоять, изучая здание напротив.
– Меня зовут Артур Фелбс, я лечащий врач Сьюзан. Есть ли среди вас ее ближайшие родственники?
Три мужские руки молниеносно взмыли вверх. И моя тоже. Что поделать, волнение в груди достигло наивысшей точки, повредив рассудок.
– Как она? – с ходу спросил мистер Купер. – Это моя дочь, – добавил он очевидное.
– Повода для беспокойства нет, – заверил доктор. – Насколько это может быть, учитывая характер травм, с которыми она поступила, – добавил он, глядя на нас поочередно.
– Не могли бы вы изъясняться точнее? – не выдержала подруга Сью. – Что с ней?
Доктор вздохнул.
– У нее закрытая черепно-мозговая травма, что явилось следствием сотрясения мозга. Мы провели томографию и наложили швы. Могу с точностью заверить, что жизни Сьюзан ничего не угрожает, но точная степень повреждений нам неизвестна, потребуются дополнительные мероприятия. Поэтому на ближайшие пару недель пациентка остается под наблюдением.
Я сглотнул образовавшийся в горле ком.
– Можно с ней увидеться? – сипло выдавил и только сейчас заметил, что моя рука все еще оставалась поднятой.
– Только не все сразу. Ей сейчас как никогда нужен покой, – ответил доктор.
Пока воспаленный мозг переваривал сказанное, ноги уже несли меня вслед за ускользающим доктором, туда, где, по-видимому, находилась Сью. Чем ближе мы подходили, тем больше непрошеное сожаление сковывало грудь и ослабляло мою поступь. Что я ей скажу? Черт, я снова облажался.
Сжав переносицу двумя пальцами, остановился посреди коридора, пропуская вперед семенящих родственников. Кто-то врезался в мою спину.
– Ауч! Не много ли столкновений на сегодня? – фыркнула подруга Сью. – Пошевеливайся! – Она обогнула меня, цокая каблуками, удаляясь, но вдруг обернулась. – И прекрати себя изводить. Ты ни в чем не виноват.
Не сказав больше ни слова, девушка опустилась на стул возле палаты, ожидая своей очереди. Я присел рядом.
– Откуда тебе знать, о чем я думаю? – не смог подавить сарказм.
Та смахнула невидимый волос с классических брюк и вскинула бровь, будто вопрошая, почему я такой придурок.
– У тебя на лице написано «Мне. Чертовски. Жаль».
Потер лоб, стирая воображаемую надпись.
– Что, если мне действительно жаль? – уточнил я.
– Послушай, – она развернулась всем корпусом, драматично закатив глаза, тем самым доказывая, как этот разговор ей наскучил. – Если кто и должен сожалеть, то это тот придурок, что выскочил на вас, как черт из табакерки. Пока ты тусовался на вечеринке жалости к себе, я слушала все, о чем говорили мужчины семейства рыжих. Когда увижу его, то непременно двину коленом в пах. Надеюсь, он выжил, чтобы я могла поквитаться.
Я невесело усмехнулся.
Парень, не справившийся с управлением, уже получил от меня на месте аварии. Прибывшим полицейским пришлось пригрозить арестом, который произойдет, если не буду держать кулаки при себе. Не размозжить ему череп прямо там стоило титанических усилий. Но я не мог позволить себе роскошь оказаться в тюрьме и остаться в неведении о судьбе Сью.
По словам копов, водитель был полностью вменяем. Он угнал тачку у приятеля, решив поиграть в короля дороги. Спойлер: чертовски плохого короля, ведь ублюдок даже не знал, как включаются фары. Вот так одно глупое решение привело к катастрофе.