— Нет. Мы на службе.
— Я ему говорила, а он и слушать не хочет.
Вновь оказавшись на палубе, пограничник произнес дежурную фразу:
— Все в порядке, извините за беспокойство.
— Они отказались взять подарок, — вставила красотка и состроила постную мину. — Кажется, они не хотели вас этим обидеть.
— Чтоб вы все сдохли, — с улыбкой по-русски произнес водочный король, — работать мешаете. Слава богу, сегодня сваливаю отсюда.
— Не стоит извиняться, это ваша служба, — перевела красотка на английский.
На что уже по-фински прозвучало:
— Чтоб ты утонул.
Катер отвалил, оставив за собой густой пенный след. Пограничник продолжал смотреть на удаляющийся борт яхты, будто раздумывал, а не стоит ли вернуться? Водочный король большими глотками допил пиво и, широко размахнувшись, собрался запустить бутылку в море, но потом передумал и поставил ее на столик. Молодая женщина склонилась к его уху и принялась тихо шептать. Бизнесмен внимательно слушал, провожая катер взглядом.
Пограничник достал блокнот, вычеркнул из списка последнее значившееся в нем судно.
— Без толку, — проворчал таможенник, потянувшись за рацией, — кажется, и другие ничего не обнаружили.
Вечером после службы финские пограничники устроились в уютном кафе, выходившем застекленной стеной на променад. Все-таки многие из них хорошо знали друг друга, а видеться приходилось не так уж и часто, служили на разных островах. Стражи границы пили водку из маленьких рюмок микроскопическими глотками. Застолье проходило молча, как это нередко водится у финнов. Достаточно просто собраться за одним столом, и этим уже выказано уважение. Телевизор с выключенным звуком светился над барной стойкой. Бармен сосредоточенно протирал абсолютно сухие, идеально чистые бокалы для пива. Составил их на поднос и опустил в морозильную камеру.
С улицы донеслось ровное гудение, оно нарастало, перекрывая собой все остальные звуки. Постояльцы кафе, не сговариваясь, повернули головы. Из-за невысокого мыса появился небольшой самолетик, тащивший за собой извивающуюся змеей рекламную растяжку. Он гордо пролетел над променадом со стороны моря. На растяжке чернел логотип торговой марки водочного короля, за ней краснел лозунг «Русская водка возвращается». Самолет развернулся и вновь полетел вдоль променада с настойчивостью штурмовика.
Пограничник, утром проверявший яхту русского бизнесмена, поднес к губам тридцатиграммовую рюмочку, выпил остатки водки.
— Повторим? — Это было сказано так, что стало понятно: повторение — часть ритуала во время таких встреч.
Мелодично тренькнул звоночек на стеклянной двери, в кафе прошел молодой парень — посыльный, осмотрелся, после чего уверенно направился к пограничникам.
— Для вас посылка, — с хитрой улыбкой проговорил он, — она в машине, доставка оплачена в любую точку Аландов. Можете не спешить.
— От кого и что? — предчувствуя ответ, поинтересовался пограничник.
— Посылка запакована. Кто отправил — не знаю, но можно уточнить в офисе.
В пикапе оказался заклеенный в красочную бумагу картонный ящик, судя по весу и бульканью, в нем находилось не меньше двух десятков бутылок.
— Вот же головная боль! — проворчал пограничник. — И что теперь с этим делать?
Принять подарок было нельзя — взятка в форме подарка, хоть и полученная «постфактум». Предстояло документально оформить посылку, сдать ее в службу собственной безопасности, всем написать обстоятельные объяснительные. Короче говоря, дружеская встреча оборачивалась будущими неприятностями.
— Слушай, парень, — пограничник отвел посыльного в сторонку, — ты нас не нашел. Правда?
— Не знаю, что и ответить, — выказал понимание посыльный, — но мне возвращаться с посылкой нельзя. Мне платят за каждую доставку.
— Я дам тебе чаевые, а ты исчезнешь и вернешься сюда через час, — в руке пограничника захрустела банкнота.
— Что ж, я понимаю вас, — посыльный принял деньги.
Пикап пыхнул синеватым дымом и покатил вдоль променада. Пограничник с отвращением поглядел на барражирующий над морем самолетик с длиннющей рекламной растяжкой, отвернулся и тут же уткнулся взглядом в рабочих, монтировавших на самом большом в Мариенхамине бигборде рекламу с водочным логотипом. Настроение на весь вечер было испорчено бесповоротно.
— Парни, — обратился он к коллегам, дожидавшимся его возвращения за столом, — если не хотите иметь неприятности по службе, разбегаемся через полчаса. Не стоит ждать последнего парома, уезжаем ближайшим.
Если бы пограничник глянул на море в бинокль, то сумел бы еще рассмотреть у самого горизонта белую точку — яхту, уходящую под парусами к Кронштадту.
Водочный король сидел у низкого столика на палубе, ветер шелестел страницами англоязычных газет, придавленных к столешнице стаканом массивного стекла. Оранжевое солнце уже касалось резко очерченным краем простиравшегося за кормой горизонта.
— Лариса, — позвал бизнесмен.
Эскорт-герл вышла на палубу, вопросительно посмотрела на босса.
— Мы не переборщили с подарком, как тебе кажется?
— Нет. Они вас просто ненавидят.
— Когда мы выйдем в нейтральные воды, пусть мне сообщат, — водочный король снял массивный золотой перстень, без всякого уважения к желтому металлу опустил его в карман и устало прикрыл глаза, почувствовав на веках последние в этот день ласковые лучи солнца.
— Можете вздремнуть, я вас разбужу. — Предупредительная красотка, стараясь ступать не слишком громко, поднялась на капитанский мостик.
Капитан кивнул ей.
— Уснул?
— Две ночи не спал. — Молодая женщина взяла в руки бинокль, неторопливо осмотрела угасающий горизонт.
— Лучше доверьтесь радару, — подсказал капитан, показывая на экран, по которому пробегала световая полоса, — ни один корабль не идет параллельным с нами курсом.
Красотка благодарно улыбнулась.
Бомбометание для «Адмирала Макарова» все же не прошло бесследно. Изготовленный из титана прочный корпус выдержал, но автоматика, управляющая горизонтальными рулями, вышла из строя уже через полчаса после того, как субмарина покинула острова Лаповеси. И теперь лодку приходилось удерживать на глубине вручную.
Старпом заметно нервничал, когда проходили район бывших учений. Он предлагал командиру другой вариант — пойти в обход, взяв курс на юго-восток. Однако Илья Георгиевич не поменял своего решения.
— «Макаров» может не выдержать еще одного бомбометания, — объяснил он причину, — на этот раз нас попытаются потопить сразу. А там, где море кишит натовскими кораблями, никто не рискнет применить глубинные бомбы. К тому же так будет ближе.
Гидроакустик фиксировал военно-морские корабли, рыскавшие в поисках подлодки. Все море было пронизано импульсами активных гидролокаторов. А субмарина проходила от них в опасной близости, но специальное покрытие и геометрия корпуса позволяли оставаться невидимым для противника. Заряд аккумуляторных батарей подходил к концу, посылка последнего подавляющего импульса взяла на себя почти треть их энергии. А потому приходилось идти не на максимальной скорости, а на оптимальной, позволяющей экономить энергию. С каждым часом становилось труднее дышать, кончались и запасы сжатого воздуха.
До тех пор, пока не стемнело, всплыть или даже поднять шнорхель было невозможно. Подлодку мгновенно бы засекли. Гидроакустик то и дело фиксировал пролетающие над морем самолеты-разведчики и вертолеты.
— Ничего, старпом, прорвемся. Скоро нейтральные воды. Самое страшное осталось позади. Не знаю только, кого надо благодарить за наше спасение.
— Американцы не сумели справиться с управлением после посылки подавляющего сигнала, — самоуверенно заявил Даргель, — так что спасением мы обязаны самим себе.
— Дать полный назад или хотя бы остановить двигатель они могли бы и вручную, — сомневался командир. — И уж тем более не стали бы направлять корабль в пролив.
Облегчения не наступило и с выходом в нейтральные воды. В воздухе по-прежнему регулярно появлялись самолеты-разведчики. Здесь никто бы не стал применять глубинные бомбы, но всплыть по-прежнему не представлялось возможным — сразу бы засветились.
Командир с тревогой следил за показаниями приборов — анализаторов воздуха. Содержание кислорода упало до такого уровня, что если бы кто-нибудь решил закурить, то сигарета бы просто не смогла тлеть. Илья Георгиевич приказал расставить во всех помещениях подлодки устройства с кристаллами гидрата окиси лития для абсорбции излишков углекислого газа. Кристаллы разбросали даже на матрасах, на которых лежали члены экипажа, не стоявшие на вахте. Углекислый газ — без цвета и запаха, фиксировавшийся лишь анализатором воздуха, был чрезвычайно коварен. Если бы его концентрация перешла критическую отметку, он бы мог усыпить весь экипаж — и усыпить навечно.
Илья Георгиевич часто и тяжело дышал, казалось, что кислород вообще не поступает в легкие. Перед глазами то и дело проплывали темные пятна. Время тянулось мучительно медленно. У командира был свой действенный способ бороться с удушьем. Он мыслями перенесся с борта подлодки в прошлое, вспоминал умершую жену, погибшего сына, разговаривал с ними. Он просто глянул на черно-белую фотографию на переборке, зафиксировал на ней взгляд. Лица дорогих ему людей медленно приобретали цвет, наливались жизнью. Края фотографии незаметно разошлись, растворились. Макарову показалось, что он вошел в фотоснимок. Воспоминания были чрезвычайно яркими и отчетливыми.
— Вот и не встретились, — прошептал Илья Георгиевич, он по опыту знал, что ни жена, ни сын не могут ответить ему, даже «ожив», лишь будут смотреть, а ему придется по взглядам угадывать, что же они думают о нем. — Но это и к лучшему, успеем еще увидеться. Вы не хотели этой встречи сейчас.
— Что вы сказали, товарищ командир? — донеслось совсем тихое, будто говорили не вблизи, а издалека.
Илья Георгиевич тряхнул головой, вновь на переборке была черно-белая фотография, на него вопросительно смотрел Николай Даргель.