Да, мы уже твердо поняли: от князя нечего ждать, кроме обиды и горя, но вот чего мы не можем понять: зачем же он устроил весь этот спектакль с красивыми словами, с разговором о браке? Какая у него цель? Чего он добивается?
В том-то и особенность книг Достоевского, что главное в них — не развитие действия, не смена событий, но всегда — психология героев. Читателю важно понять характеры действующих лиц, постичь, почему они действуют так, а не иначе, как приходят к тем или иным поступкам и решениям, что происходит в человеческой душе. Поэтому, уже понимая подлую сущность поступков князя, мы хотим проникнуть в душевный смысл этих поступков: как может быть человек столь подл, столь беспринципен?
Может быть, Наташа первая начала подозревать, чего добивается князь, но ей так не хотелось верить его коварству, что подозрения свои Наташа держит при себе и не хочет признаваться в них даже Ивану Петровичу. Однако увидев, что ее друг собрался уходить, Наташа заговаривает с ним о главном, что ее волнует: об Алеше. Сегодня утром он был у нее недолго, «влетел таким мотыльком, таким фатом, все перед зеркалом вертелся. Уж очень он как-то без церемонии теперь...»
Вот она и высказала свои опасения: если раньше Алеша чувствовал хоть какую-то ответственность за ее судьбу, был вынужден относиться серьезно к своим отношениям с ней, то теперь, когда его отец сам явился к Наташе и сделал предложение за сына, Алеша почувствовал себя вправе освободиться от ноши ответственности.
И тут же Наташа принимается обвинять во всем происходящем себя: «Ах, какие мы все требовательные, Ваня, какие капризные деспоты!..»
Обвинив себя, она утешается: раз виновата во всем она сама, то это еще можно исправить: можно послать за Алешей, она будет с ним весела и приветлива, а тогда, может быть, все будет хорошо.
В глубине души она знает, что хорошо уже не будет, что подозрения ее справедливы, она правильно поняла тактику князя. Но так хочется поверить тому, чему хочется верить... На этом Наташа прощается с Иваном Петровичем — и опять остается одна со своими мыслями.
На второй день Наташа опять одна. Ивана Петровича она встречает сухо, расспрашивает его о Елене, но на вопросы об Алеше старается не отвечать и почти не скрывает, что хочет остаться одна.
Иван Петрович не может объективно понять Наташу, потому что любит ее. Достоевский сам за Ивана Петровича подсказывает нам выводы. Во вчерашней сцене мы видели, как Наташа хотела, жаждала обмануть себя, разрушить собственные подозрения, заставив себя поверить, что все идет хорошо, когда все идет плохо. Сегодняшнее ее поведение тоже раскрывает психологию любящего человека: «У нее опять горе», — подумал Иван Петрович и был прав. Но чем сильнее это еще не известное нам горе, тем больше хочется Наташе скрыть его от своего единственного друга, и она явно почувствовала облегчение, когда Иван Петрович стал прощаться.
Понимая все это, Иван Петрович идет домой грустный и озабоченный. О его психологии мы задумывались мало, а ведь это — тоже сложная и трудная психология любящего человека. Он любит, как редко кому удается любить, не позволяя себе ревности, по известной пушкинской формуле: «Я вас любил так искренно, так нежно, как дай вам бог любимой быть другим». Самое большое его огорчение — то, что не видит он в Алеше той истинной любви, какой желал бы Наташе, какой сам он ее любит, — любви-самопожертвования, отказа от своего счастья ради счастья любимой.
Наташа обмолвилась, что и сегодня Алеша был у нее, но недолго. Конечно, Иван Петрович поверил ей, но эти быстрые, короткие визиты смущают его: так ли вел бы себя он сам в положении Алеши? И почему Наташа явно не хочет с ним разговаривать?
То, что узнал Иван Петрович у Наташи на третий день, поразило его, «как будто ударило в самое сердце». Встретила она его «недовольным, жестким взглядом», а на его вопросы отвечала: «Знаешь что, Ваня... будь добр, уйди от меня, ты мне очень мешаешь...»
Ничего не понимая, Иван Петрович вышел — и от служанки Мавры узнал правду: Алеша не был ни вчера, ни сегодня, «с третьего дня глаз не кажет»; и если вчера Наташа говорила, что он был, то это только из гордости, «больно ее заело».
Каждый из четырех дней, пока ждут князя, труден по- своему и для Наташи, ее дни идут мучительно медленно, без событий, в раздумьях, и для Ивана Петровича: каждый следующий его день еще больше насыщен событиями и беготней, чем предыдущий. Вот и в третий день — пятницу — у него возникает множество дел и множество беготни. С утра — за деньгами к издателю, потом на рынок, затем домой —трудный разговор с Еленой, от нее к Наташе — и, узнав неве« роятную новость о том, что Алеша не приходил, «прямо к Алеше», которого, конечно, не было дома, — Иван Петрович мог только оставить ему записку.
Иван Петрович решительно не может ничего понять: раз Алеши нет ни у Наташи, ни дома, значит, он у Катерины Федоровны, что уж и по любым меркам странно: собираясь жениться на одной женщине, забросить ее и проводить все время у другой. Иван Петрович недоумевает, но есть человек, который давно все понял, и, когда Иван Петрович, совсем уже больной, «едва дошел домой», этот человек давно ждет его, с трудом уговорив Елену открыть дверь и пустить его в квартиру. Человек этот — отец Наташи, старик Ихменев.
2. Дуэль?
Старика удивляет присутствие Елены, огорчает больной вид Ивана Петров вича, но все это отступает перед тем решением, с которым он пришел сюда. Николай Сергеич слишком занят болью за дочь — он не может ни говорить, ни думать ни о чем другом. Не сразу он решился сказать, зачем пришел, но «рассердился на себя за свою ненаходчи- бость» — и решился:
«Ну, да что тут еще объяснять! Сам понимаешь. Просто- напросто я вызываю князя на дуэль, а тебя прошу устроить это дело и быть моим секундантом».
Этот разговор Ивана Петровича с отцом Наташи еще раз показывает безысходность положения униженных и оскорбленных — ведь и последнее средство, на которое решился растоптанный князем старик, невозможно: оно не может принести ничего, кроме новых оскорблений. Сначала Иван Петрович вообще не может понять Николая Сергеича: «Какой же предлог, какая цель? И наконец, как это можно?»
Но решение старика, видимо, продумано уже давно. Он объясняет, что тяжба его кончилась, князь уже выиграл дело и теперь не может обвинить Ихменева, что он затеял дуэль,чтобы не платить ему денег... Вопрос решен: Ихменевка будет по суду передана князю, «следовательно, нет никаких затруднений, и потому не угодно ли к барьеру».
Иван Петрович чувствует: решение вызвать на дуэль пришло именно теперь, когда князь согласился на брак своего сына с Наташей, — значит, Николай Сергеич хочет любой ценой не допустить этого брака — почему же? На первый взгляд, его поведение нелогично, противоречиво: ведь он сам не простил дочери именно того, что она покрыла себя позором, уйдя из дома к любимому человеку, не дождавшись брака с ним. Ведь отец «вырвал ее из... сердца, вырвал раз и навсегда», а теперь, когда возникла надежда на то, что Наташа восстановит в глазах света свою честь, выйдя замуж за молодого князя, — отец ее не только не хочет согласиться на этот брак, но стремится помешать ему.
Оскорбленная гордость заставляет старика Ихменева смотреть на многое иначе, чем он смотрел еще несколько месяцев назад. Теперь ему кажется: самое страшное для Наташи — быть связанной с князьями Валковскими. Раньше он считался с мнением общества, страдал от мысли, что ;его дочь осуждена светом. Теперь он говорит совсем другое:
«— А плевать на все светские мнения, вот как она должна думать! Она должна сознать, что главнейший позор заключается для нее в этом браке, именно в связи с этими подлыми людьми, с этим жалким светом. Благородная гордость — вот ответ ее свету».
Казалось бы, Николай Сергеич наконец рассуждает разумно. Но нет — он не простил дочь, в нем все еще говорит прежде всего оскорбленная гордость. Он по-прежнему ставит условия: пусть Наташа сама откажется от брака с Алешей, тогда он согласен простить и защитить ее от любого, кому вздумается ее обижать.
До чувств дочери старику нет дела, он думает только о своей любви к ней.
Как всегда бывает в таких случаях, отец не прав там, где отдается отцовскому чувству ревности и обиды за дочь, но он прав, когда думает о будущем дочери, — Иван Петрович поневоле соглашается с ним. Но выход, придуманный стариком, — никак не годится. «Неужели вы могли хоть одну минуту думать, что князь примет ваш вызов?» — спрашивает Иван Петрович.
Об этом ослепленный старик не подумал.
«— Как не примет? Что ты, опомнись!» — восклицает он. Иван Петрович убедительно доказывает ему, что князь «найдет отговорку, совершенно достаточную; сделает все это с педантской важностью» и только осмеет Ихменева.
Его аргументы сразили старика: все это непонятно ему с его старинным кодексом чести, с его представлениями о благородстве. Николай Сергеич растерянно восклицает:
«— Да как это он не примет? Нет, Ваня, ты просто какой-то поэт; именно настоящий поэт! Да что ж, по-твоему, неприлично, что ли, со мной драться? Я не хуже его. Я старик, оскорбленный отец; ты — русский литератор и потому лицо тоже почетное, можешь быть секундантом и... и...»
Неужели для князя Валковского могут иметь хоть какое- то значение эти понятия: оскорбленный отец, русский литератор... Он ведь сам открыто говорил Наташе, что любит деньги и положение в свете — какое может быть положение у нищего литератора и помещика, потерявшего последнее поместье? Не снизойдет князь до этих людей — Иван Петрович прав, и старик постепенно понимает это. Единственное, что ему остается теперь, когда рухнула последняя его надежда спасти дочь, подставив себя под пистолет, — это вручить Ивану Петровичу «сто пятьдесят рублей, на первый случай» — «слишком ясно», какой первый случай он имеет в виду: Наташа останется брошенная, униженная, без денег, ей понадобится его помощь...