«...я ненавижу, когда меня спрашивают про мои года, более чем ненавижу... и наконец... про меня, например, есть клевета, что я на прошлой неделе с приготовительными в разбойники играл. То, что я играл, это действительно, но что я для себя играл, для доставления себе самому удовольствия, то это решительно клевета».
К удивлению Коли, Алеша принимает этот его рассказ вполне серьезно и даже сравнивает детские игры с театром, куда ездят взрослые люди и где играют взрослые люди. «Коля был чрезвычайно доволен Алешей. Его поразило то, что с ним он в высшей степени на ровной ноге...» Но впереди Колю ждет горький урок — и не от Алеши Карамазова, а от собственной совести.
Все мальчики и даже Алеша Карамазов — все не понимали, почему Коля так долго не приходит к Илюшечке. Алеша даже посылал к Коле Смурова, но Коля ответил, «что он сам знает, как поступать, что советов ни от кого не просит и что если пойдет к больному, то сам знает, когда пойти». И вот теперь Коля со всеми своими «сам знает» подошел к кровати и увидел Илюшу: «...он и вообразить не мог, что увидит такое похудевшее и побледневшее личико, такие горящие в лихорадочном жару и как будто ужасно увеличившиеся глаза, такие худенькие ручки... Он шагнул к нему, подал руку и, почти совсем потерявшись, проговорил:
— Ну что, старик... как поживаешь?
Но голос его прервался, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ».
Возле Илюши лежит щенок — мальчик так тосковал о пропавшей собаке Жучке, которую он накормил пресловутой булавкой, что отец принес ему щенка, но и щенок не мог заставить Илюшу забыть о Жучке. Коля же, как назло, заговорил о Жучке и жестоко объявил Илюше, что она вовсе пропала. И Алеша, и штабс-капитан Снегирев, чувствуя, как это тяжело больному мальчику, старались остановить Колю,но он не видел и не слышал их. Он ждал минуты своего тор< жества. И эта минута настала: в комнату влетел Колин Перезвон, в котором Илюша сразу же узнал пропавшую Жучку.
Достоевский охлаждает обрадованного читателя: «...если бы только знал не подозревавший ничего Красоткин, как мучительно и убийственно могла влиять такая минута на здоровье больного мальчика, то ни за что бы не решился выкинуть такую штуку, какую выкинул. Но в комнате понимал это, может быть, лишь один Алеша».
«— И неужели, неужели вы из-за того только, чтоб обучить собаку, все время не приходили! — воскликнул с невольным укором Алеша.
— Именно для того, — прокричал простодушнейшим образом Коля. — Я хотел показать его во всем блеске!»
Как и многие подростки, Коля еще не умеет думать о других. Он занят прежде всего одной мыслью: как бы ему самому блеснуть перед всеми. В этом смысле его приход к Илюше удался как нельзя лучше. И Жучку он нашел, да еще обучил ее всяким штукам, и пушечку принес Илюше. Все мальчики, как всегда, в восторге от Красоткина. Со всех сторон слышатся похвалы, и Коля уж из последних сил старается показаться Карамазову как можно лучше. Но все Ко- лино фанфаронство внезапно прервалось приездом знаменитого врача, которого направила к Илюшечке Катерина Ивановна.
225
Все то время, пока важный столичный врач проводит у больного, Коля беседует с Алешей Карамазовым. Глава, посвященная этой беседе, называется «Раннее развитие». Уже из этого мы понимаем, как оценивал Достоевский своего героя. Ведь Коле всего тринадцать лет (сам он, впрочем, все время сообщает, что через две недели исполнится четырнадцать), но несмотря на свой возраст, он действительно уже постоянно думает о вовсе не детских вопросах. Думает — да, это очень хорошо. Плохо другое: что он все время хочет показаться взрослее и опытнее, чем есть на самом деле. Это — общая беда всех рано повзрослевших мальчиков, и еще одна беда у них, к сожалению, общая — сосредоточенность на своей персоне, на том, как они выглядят со стороны, как к ним относятся взрослые. У хороших мальчиков — именно хороших, хотя вовсе не обязательно послушных, — такое самолюбование, самоуглубление проходит по мере того, как они взрослеют. В Коле Красоткине этот процесс уже
8 Предисловие к Достоевскомуначался, и при всем его бесконечном самоутверждении мы видим, как он постепенно начинает понимать, что жизнь его младшего друга много важнее, чем самоутверждение Николая Красоткин а.
О чем же он рассуждает с Алешей Карамазовым — взрос^ лым, которому ему так небходимо понравиться? Конечно, о боге, поскольку он знает, что Алеша был в монастыре, причем он цитирует Вольтера, хотя в самом-то деле не читал его.
Потом заявляет, что он «неисправимый социалист», рассуждает о Белинском, которого тоже «не совсем читал», наконец, о Татьяне и Онегине, про которых «еще не читал, но хочу прочесть».
Этот гордый и самоуверенный мальчик не стесняется быть откровенным t Алешей: сначала все на ту же тему — о себе и своих достоинствах: «Скажите, Карамазов, вы ужасно меня презираете? — отрезал вдруг Коля...
— Презираю вас? — с удивлением посмотрел на него Алеша...»
И вот тут Алеша рассказывает Коле восхитительную историю: «отзыв одного заграничного немца... об нашей теперешней учащейся молодежи»: «Покажите вы — он пишет — русскому школьнику карту звездного неба,, о которой он до тех пор не имел никакого понятия, и он назавтра же возвратит вам эту карту исправленною». Никаких знаний и беззаветное самомнение — вот что хотел сказать немец про русского школьника».
Эти слова очень точно характеризуют самого Колю, но в нем уже проснулось и новое чувство, в котором он не боится признаться Алеше: «О, как я жалею и браню всего себя, что не приходил раньше! — с горьким чувством воскликнул Коля».
Ведь только что, у постели больного Илюшечки, он простодушно признавался, что для того и не приходил, чтобы явиться в полном блеске! Только что он хвастал, самоутверждался, изображал из себя самого умного, самого храброго, самого ловкого, самого-пресамого... Но он увидел больного мальчика — и перечувствовал то, что он перечувствовал, — и совершил победу над собой; он не только понял, что был неправ, он нашел в себе мужество признаться в этом Алеше: «...мне поделом: я не приходил из самолюбия, из\ эгоистического самолюбия и подлого самовластия, от которого всю жизнь не могу избавиться, хотя всю жизнь ломаю себя. Я теперь это вижу, я во многом подлец, Карамазов!»
Конечно, это «всю жизнь» звучит смешно — из чего состоит «вся жизнь» тринадцатилетнего мальчика! Но мы видим, что он и в самом деле «ломает себя», стараясь избавиться от «эгоистического самолюбия», — этим Коля привлекает нас, очаровывает. Он признается Алеше, что иногда ему кажется, -будто все над ним смеются, и тогда он мучает всех окружающих, «особенно мать». Вот это свойство подростков из-за недовольства собой мучить всех, а особенно мать, удивительно точно замеченное и понятое Достоевским, увы, живо и сегодня.
Не все матери, к несчастью, понимают, что это вовсе не означает, будто сыновья их не любят, что это возрастное непременно пройдет, что мальчики в этом возрасте просто не умеют, не могут допустить открытого изъявления чувств, им нужно повзрослеть, чтобы научиться открыто показывать свою любовь к матери.
Откровенный разговор с Алешей привел к тому, что обоим стало как-то неудобно, даже немножко стыдно своей откровенности. Ведь Алеша тоже еще очень молод — ему двадцать лет, и он мало что видел в жизни. Но думал он о людях много и понимает их, как мудрый взрослый человек. Поэтому и может предсказать Коле, что он будет «очень несчастный человек в жизни», но все-таки благословит жизнь, будет радоваться ей. И Коля соглашается с ним, потому что уже понял свое основное чувство: не может он мириться с несправедливостью, всегда будет воевать против нее.
А тут как раз представляется случай сделать это. Из дома выходит самодовольный, важный врач и на все мольбы спешащего за ним отца Илюшечки небрежно отвечает: «Что делать! Я не бог!» Коля понимает, что приговор произнесен, что больного ждет смерть. Но врач говорит и еще слова, которые могут быть восприняты только как оскорбление: Илюшу нужно отправить в Сиракузы; его мать и сестру — на Кавказ, а потом в Париж... Несчастный штабс-капитан Снегирев в отчаянии указывает на голые стены своего жилища, на бедность и нищету, которых нельзя не заметить. «А, это уж не мое дело, — усмехнулся доктор».
8*
227
Вот чего Коля Красоткин вынести не мог. Он устроил самое дерзкое издевательство над врачом, причем называл егоне иначе, как «лекарь». Он громко сообщил, «побледнев и сверкнув глазами:
— А знаете, лекарь, ведь Перезвон-то у меня пожалуй что и кусается!»
Алеша Карамазов впервые на всем протяжении романа «властно крикнул» на Колю — он всегда ведь ровен, спокоен, а здесь из последних сил старается остановить затеянный Колей скандал, и это ему удается: никого бы Коля не послушался, а его послушался. Мы, читатели, пожалуй, рады, что скандал не состоялся: это было бы нестерпимо и для Снегирева, и для больного мальчика. Но в то же время мы и рады, что Коля вывел высокомерного врача из его пошлого и подлого спокойствия. Может быть, впервые в жизни Коля затеял скандал не ради того, чтобы утвердить себя, а от боли, обиды за товарища. И еще один урок он получил в этот день: прощаясь с Илюшей до вечера, он крепился, чтобы не заплакать при людях. Но в сенях он опять проклинал себя, «что не приходил раньше, — плача и уже не конфузясь, что плачет...»
Кончается роман «Братья Карамазовы» речью, которую говорит Алеша Карамазов, возвращаясь с похорон Илюшечки, говорит мальчикам, школьникам, и Колю Красоткина уже не удивляет, откуда у Алеши берется время «сентиментальничать с мальчиками»; он, может быть, понял, что для взрослого человека разговоры с мальчиками могут быть самым важным занятием в жизни. День этот, когда хоронили Илюшу, был трудным и переломным не только для школьников.