Иван Петрович видит, что Нелли «была в чрезвычайном, болезненном волнении», что на него «она как-то избегала смотреть». Но он не останавливает девочку. Рассказ Нелли становится все подробнее и подробнее, мы уже видим перед собой и ее несчастную, умирающую мать, и дедушку с его Азоркой, который «был раньше мамашин», оттого-то дедушка так его и любил. Теперь становится яснее и характер ее матери, которая, зная, что умирает, отвела свою девочку «в большую улицу» и, остановившись перед богатым домом, сказала ей: «Нелли, будь бедная, будь всю жизнь бедная, не ходи к ним, кто бы тебя ни позвал, кто бы ни пришел. И ты бы могла там быть, богатая и в хорошем платье, да я этого не хочу. Они злые и жестокие, и вот тебе мое приказание: оставайся бедная, работай и милостыню проси, а если кто придет за тобой, скажи: не хочу к вам!» Таинственный смысл этих слов станет ясен позднее, но уже теперь, слушая рассказ Нелли, мы понимаем: умирая, ее мать надеялась, что кто-то еще придет и позовет девочку, не оставит ее в нищете. Почему же мать решилась приказать Нелли не соглашаться ни на чьи уговоры, оставаться бедной и лучше просить милостыню, чем принять чью бы то ни было помощь?
Нелли крепко запомнила слова матери: мы много раз видели это за те недели, что она жила у Ивана Петровича и все время порывалась отработать тот хлеб, которым он ее кормил от чистого сердца.
В одном смысле Иван Петрович прав: рассказ Нелли — действительно то последнее средство, которым можно образумить обезумевшего от оскорбленной гордости старика Ихменева. Но какой ценой приходится добиваться, чтобы старик пожалел свою дочь!
Последние воспоминания Нелли так страшны, что они пробуждают в памяти «Бедных людей» и описание старика Покровского, бегущего за гробом сына, роняя в грязь его книги. Нелли рассказывает, как она в последний раз пришла к деду, за несколько дней перед тем прогнавшему ее, хотя она пришла сказать, что мать умирает. И вот, поняв, что мать действительно уже при смерти, девочка сама побежала к дедушке: «...всю дорогу бежала бегом и прибежала... Как он увидел меня, то вскочил со стула и смотрит, и так испугался, что совсем стал такой бледный и весь задрожал. Я схватила его за руку и только одно выговорила: «Сейчас умрет». Тут он вдруг так и заметался: схватил свою палку и побежал за мной; даже и шляпу забыл, а было холодно. Я схватила шляпу и надела ее ему, и мы вместе выбежали. Я торопила его и говорила, чтоб он нанял извозчика, потому что мамаша сейчас умрет; но у дедушки было только семь копеек всех денег. Он останавливал извозчика, торговался, но они только смеялись, и над Азоркой смеялись, а Азорка с нами бежал, и мы все дальше и дальше бежали. Дедушка устал и дышал трудно, но все торопился и бежал. Вдруг он упал, и шляпа с него соскочила. Я подняла его, надела ему опять шляпу и стала его рукой вести, и только перед самой ночью мы пришли домой... Но матушка уже лежала мертвая. Как увидел ее дедушка, всплеснул руками, задрожал и стал над ней, а сам ничего не говорит...»
Нелли не пожалела старика, как не умеют жалеть дети, когда они считают себя борцами за справедливость. Она в присутствии его мертвой дочери назвала деда жестоким и злым человеком. Сейчас, рассказывая об этом, она, конечно, обращает свои слова к старику Ихменеву, не желающему простить Наташу...
Следующая за этим сентиментальная сцена вряд ли была бы возможна у зрелого Достоевского. Старушка Ихменева тащит Нелли за руку, и на вопрос мужа: «Куда ты, Анна Андреевна?» — кричит: «К ней, к дочери, к Наташе!» Но и старик уже хватает свою шляпу, и он кричит: «Наташа, где моя Наташа! Где она! Где дочь моя!» — ив эту минуту, когда он готов бежать к дочери, она сама вбегает в комнату.
Вся следующая глава — короткая последняя глава четвертой части романа — полна поцелуев и объятий старика с дочерью. Но есть в ней слова старика Ихменева, очень важные для Достоевского. Вот что говорит старик дочери: «О! пусть мы униженные, пусть мы оскорбленные, но мы опять вместе, и пусть, пусть теперь торжествуют эти гордые и надменные, унизившие и оскорбившие нас!.. Не бойся, Наташа... Мы пойдем рука в руку, и я скажу им: это моя дорогая, это возлюбленная дочь моя, это безгрешная дочь моя, которую вы оскорбили и унизили, но которую я, я люблю и которую благословляю во веки веков!...»
Это — манифест униженных и оскорбленных, их громкий протест против унижающих и оскорбляющих, протест, под которым могли бы подписаться все униженные герои Достоевского: и Макар Девушкин, и Неточка Незванова, и чиновник Мармеладов, и дочь его Соня, и не венчанная с отцом своего ребенка мать из «Подростка», и сестра и мать Рас- кольникова из «Преступления и наказания», и многие другие.
Старик Ихменев поднимается в эту минуту на высочайшую нравственную высоту: он преодолел весь свой эгоизм, он не думает даже о мщении своим оскорбителям, он полон любви к дочери — и эта любовь заставляет его быть человечным до конца: он первый вспомнил о Нелли и спросил, где она. Ни Наташа, ни ее мать не вспомнили о девочке. Иван Петрович тоже. Слова старика прозвучали упреком — все бросились искать Нелли, которая «незаметно проскользнула в спальню» и «стояла в углу, за дверью, и пугливо пряталась от нас».
«— Мамаша, где мамаша? — проговорила она как в беспамятстве, — где, где моя мамаша?» У девочки начался приступ эпилепсии. Этого и можно было ждать после того невыносимо тяжелого испытания, которому подверг ее Иван Петрович из любви к Наташе, из заботы о Наташе. Любви и заботы о Нелли у него не хватило.
Четвертая, последняя часть романа кончается припадком Нелли. Но есть еще эпилог, озаглавленный «Последние воспоминания». Достоевский все время напоминает нам о состоянии, в каком Иван Петрович пишет свою книгу: он лежит в больнице, больной и обреченный; старики Ихменевы уехалив Пермь и Наташа с ними: Иван Петрович один. И вот в больнице, откуда он не надеется выйти, умирающий писатель вспоминает события, происходившие год нааад, когда он был так несчастлив, но все же еще более или менее здоров. И тогда Нелли была жива...
3. Дочь
князя Валковского
Из эпилога мы узнаем, что Нелли — законная дочь князя Валковского. По этому делу князь и использовал Маслобоева; вернувшись в Петербург, он потерял след обманутой им дочери Смита, и это очень испугало князя именно потому, что он-то знал: дочь Смита была его законной женой и родившийся ребенок был его законным ребенком. Все это рассказывает Ивану Петровичу Маслобоев, и он же объясняет: мать Нелли не простила князю, что он «оплевал и унизил ее». Теперь нам становится понятнее, почему мать, умирая, все еще надеялась, что князь не бросит свою дочь в нищете, что он позовет Нелли к себе «в богатый дом», и она завещала девочке не идти к тем, кто ее позовет, работать, бедствовать, но не простить.
Нелли знала все, что знала ее мать. Она знала, кто ее отец: и тогда, когда она внезапно увидела князя в комнате Ивана Петровича, и тогда, когда ее заставили рассказать свою историю старикам Ихменевым. Она выполнила завещание матери — и не выполнила его. Потому что, умирая, мать оставила ей письмо к князю и велела самой пойти в дом к отцу и отдать ему в руки это письмо. Она хотела все-таки защитить ребенка от нищеты и бедствий.
Но Нелли не пошла к князю и не отдала ему письма. Мать не могла предвидеть, какой непримиримой она воспитала свою девочку. Только на смертном одре Нелли просила Ивана "Петровича после ее смерти прочесть письмо матери к князю, которое она все это время носила на груди, в большой ладанке.
Князь Валковский не виноват в смерти своей брошенной жены, и тем более в смерти ребенка. Не виноват — но и виноват. Дочь Смита погибла от чахотки, порожденной голодом и нищетой, на которые ее обрек князь, обобрав и бросив. Девочка, оставшаяся без матери, не могла не заболеть в тех нечеловеческих условиях, из которых Ивану Петровичу удалось ее вырвать слишком поздно.
Всем ходом событий Достоевский обвиняет князя в гибели двух близких ему существ: жены и дочери. Но ведь параллельно с историей матери Нелли и князя все время развивалась похожая на нее история княжеского сына Алеши и Наташи Ихменевой. Старик Ихменев так же не мог простить дочь, так же проклял ее, как Смит. В конце концов, только Нелли дорогой ценой собственного мучительного страдания удалось переубедить старика. А могла бы ведь и судьба Наташи сложиться трагически — и кто тогда был бы в этом виноват? Князь Валковский? Конечно, его подлость сыграла бы и здесь свою роль, но все-таки виноват в Наташи- ной трагедии милый, веселый, детски наивный Алеша. Достоевский не возвращается к нему в эпилоге: упомянув о его прощальном письме и о Катином обещании, что он будет счастлив, Достоевский не вспоминает об этих счастливых с их миллионами. Но читатель помнит о них. Помнит о том, что Алеша каялся, страдал, но ни разу не задался вопросом, чем будет теперь жить Наташа, как сложится ее судьба, если она отвергнута всем миром, опозорена, унижена. В одной из статей Достоевского есть такие строки: «Знаете ли, что весьма многие люди больны... непомерной уверенностью в своей нормальности, и тем самым заражены страшным самомнением, бессовестным самолюбованием, доходящим иной раз чуть ли не до убежденности в своей непогрешимости».
Эти слова, казалось бы, не имеют никакого отношения к роману «Униженные и оскорбленные». И в то же время они — обвинительный приговор и Алеше, и Кате. Оба они, выражаясь словами Достоевского, заражены уверенностью в своей непогрешимости. Ведь ни Алеша, ни тем более Катя не подозревают, что они-то сделали все, чтобы погубить На- ташину жизнь; если она не погибла, то это вопреки их стараниям. Самый горький вывод, который мы делаем из романа «Униженные и оскорбленные»: непонимание своей вины не может оправдать человека,
Отступление последнее