ый из обожженных кирпичей, он походил на круглый очаг, на каком в древности готовили еду.
— Потрясающе! — пробормотала она. — А это кто?
На стене напротив камина она заметила большое черно-белое фото молодого человека с копной вьющихся русых волос. Он широко улыбался. Красивые крупные зубы, ямочки на щеках, глаза, видимо, светлые, прищурены.
— Мой сын, — ответил Мономах. — Артем.
— У вас… у тебя есть сын? — Алсу еще не до конца понимала, перешли ли они на «ты» после того, что случилось в зимнем саду, но решила попробовать.
— Это тебя удивляет? — Отлично, он легко подхватил инициативу! — Я старый человек, видишь ли!
— А я люблю старичков.
— Ты в курсе, что это — диагноз? Геронтофилия называется.
Алсу приблизилась. Ее рука легла на его локоть.
— Это неправильно, — тихо сказал Мономах.
— Почему?
— Во-первых, ты — коллега…
— Из другого отделения!
— Ты моложе меня лет на двадцать.
— Гораздо меньше!
— Ты — дочь человека, работающего в комитете по здравоохранению. И ты мусульманка.
— Моя вера так важна для тебя? — удивилась Алсу.
— Она важна для твоей семьи. Я не планирую жениться вторично.
— Кто говорил о свадьбе?
— Этот вопрос всплывет рано или поздно, ведь в вашей среде…
— В «нашей» среде?
— Ты понимаешь!
— А нельзя просто пустить все на самотек? Почему все время нужно оглядываться, соблюдать правила и кого-то ублажать?
Мономах не впервые слышал подобные слова и отлично знал им цену: если женщина говорит «оставим все как есть», это буквально означает «хочу фату, лимузин и куклу на капоте»! Алсу ему нравилась. А кому не понравилась бы высокая, фигуристая девушка с мозгами? Но он не хотел ее обманывать. Неожиданно Алсу сделала шаг назад.
— Кстати, о семье, — сказала она. — Я ведь за тем и приехала!
Не иначе, на свадьбу пригласить? Мономах весь подобрался.
— Я кое-что выяснила, — продолжила Алсу, подходя к дивану и усаживаясь на него, скрестив ноги. Мономах не мог не отметить, что получилось грациозно — как и все, что делала молодая кардиолог.
— О чем?
— Тебя пытаются свалить.
— Вот это новость!
В голосе Мономаха звучал неприкрытый сарказм.
— Ты беспечен! — возмутилась девушка. — На тебя собран приличный компромат, и, похоже, настало время его использовать.
— Это тебе отец поведал?
— Он понятия не имеет, что мы настолько хорошо знакомы! Но папа знает, что мы встречаемся по работе, и наводил о тебе справки.
— На предмет?
— Ну, что ты за человек, хороший ли специалист…
— А ты?
— По моему описанию твое имя можно вписывать в один ряд с Гиппократом и Авиценной, но, к сожалению, папа слушает не только меня!
— Муратова?
— И не его одного. Как, скажи на милость, ты умудрился нажить столько врагов?!
— Поживешь с мое — узнаешь, — хмыкнул он.
— Тебе интересно, что за компромат?
— Расскажешь?
— По моему мнению, все ерунда, кроме двух последних происшествий. В твоем отделении один за другим умерли два пациента, а это серьезно!
— Отец спрашивал тебя о Суворовой?
— Человек, не имеющий заступников, не опасен. Да и Муратову невыгодно кричать о ее смерти налево и направо. Гальперин — другое дело! Он личность известная, а потому представляет угрозу даже мертвый. Уверена, Муратов постарается выставить тебя виноватым. Он любит говорить, что рыба гниет с головы, а ты — заведующий ТОН, а значит, отвечаешь за все, что там происходит. И вот тут может снова всплыть имя Суворовой: если сама по себе она не важна, то вкупе с адвокатом сыграет против тебя. Ты это осознаешь?
— А в какой степени заинтересованность твоего папы связана с тем, что ты давала заключение по готовности Суворовой к операции?
Кровь бросилась Алсу в лицо, окрасив бледную кожу в несвойственный ей ярко-розовый цвет.
— Ты думаешь, я тебя подставлю?!
— Я так не думаю, но твой отец…
— Попытается перевести стрелки на тебя, чтобы оправдать меня? Глупости, он не станет этого делать!
Мономах ничего не ответил, и Алсу ощутила внезапное беспокойство. Разговаривая с отцом, она ничего такого не заподозрила, но теперь, когда Мономах озвучил свои подозрения, девушка засомневалась. Суворова умерла не на операционном столе. То есть, по большому счету, с Мономаха взятки гладки. А вот ее, Алсу, репутация может пострадать!
— Мне вот что интересно, — медленно произнес Мономах, усаживаясь напротив гостьи. — Как твой отец узнал о Суворовой? Муратов дал понять, что вскрытия не будет. Все спишут на пожилой возраст, хотя пациентка вовсе не была такой уж старухой. Суворова, так сказать, «бесхозная», ее кремировали…
— Что, неужели совсем никто не поинтересовался ее судьбой?
— Передай отцу, что вам не о чем волноваться: у нас на руках две кардиограммы, результаты анализов — все, что доказывает готовность Суворовой к операции.
— А я не волнуюсь, — пожала плечами девушка. — Ни твоей, ни моей вины в случившемся нет! Я бы скорее предположила, что проблема в тромбозе легочной артерии.
— Я назначил ей фраксипарин, и противотромбозный чулок надели сразу после операции — вряд ли это тромб. Хотя, если подумать, всегда остается риск… Но так как вскрытия не было, мы не узнаем правду.
— А как насчет Гальперина, Гурнов уже сделал аутопсию?
— Этим будет заниматься патологоанатом, работающий с СК.
— Все так серьезно? — удивилась Алсу. — Неужели они считают, что адвокат умер не своей смертью?
— Следовательша сказала, что кто-то «наверху» сильно расстроился из-за смерти Гальперина, поэтому ее и отрядили.
— Женщину?
— Я, конечно, не сильно разбираюсь в юриспруденции, но знаю, что до того, как открывать уголовное дело, ситуацию рассматривает дознаватель. По его рекомендации дело либо возбуждается, либо нет. А тут — человек из Следственного Комитета!
— Откуда такие познания?
— Один друг работал в органах, он кое-что рассказывал.
— Почему они сомневаются?
— Знаешь, я и сам… — Он умолк, не договорив, и Алсу насторожилась.
— В чем дело? — спросила она с тревогой.
— Был один неприятный эпизод. Ко мне приходила жена Гальперина. С адвокатом.
— Не много ли адвокатов на один квадратный метр больницы?
— И я о том же.
— Что им было нужно?
— Они собирали свидетельства о недееспособности Гальперина.
— Слушай, я не была с ним лично знакома, но, по-моему, только полный идиот…
— Так я им, собственно, и сказал. Другими словами, конечно. Хотя предпочел бы именно этими.
— И ты считаешь, жена могла приложить руку?
— Прикончить муженька, чтобы он не успел составить завещание? Я почти не сомневаюсь, что у Гальперина оно уже было готово — как-никак он законник, а они знают, где соломки подстелить. Да еще с учетом его заболевания!
— Ты ведь не все мне рассказал, да? — нахмурилась Алсу, заметив, что меж бровей Мономаха залегла глубокая складка. — В чем дело?
Он спросил себя, стоит ли рассказывать о сцене, которую наблюдал в больничном коридоре. Гальперина передавала Алине Руденко деньги — то, что они были завернуты в непрозрачный пластиковый пакет, никого не могло обмануть. Чего жена… нет, теперь уже вдова Гальперина пыталась добиться от Руденко? Скорее всего, подписи на документе, составленном ее адвокатом, которую девушка отказалась поставить в присутствии непосредственного начальника. Однако это не могло иметь отношения к смерти Гальперина, поэтому Мономах решил промолчать. Его внимание сосредоточилось на стройных лодыжках кардиолога. Прокручивая в голове случившееся в зимнем саду, Мономах вспоминал вкус ее губ, податливое, гибкое тело в своих руках, и праведные мысли о том, что им не стоит связываться, улетучивались сами собой, оставляя после себя лишь неясное облачко неуверенности. Видимо, она прочла это на его лице, потому что медленно поднялась с дивана и подошла. Очень близко. Их глаза, серые и темно-карие, находились на одном уровне.
«К черту! — промелькнуло у него в голове. — Но потом буду жалеть…»
Сидя в приемной главврача, Алла грызла батончик «Сникерса» и размышляла о вчерашнем разговоре с Владимиром Князевым. Она готовила себя к встрече с сухарем и грубияном, однако, вопреки ожиданиям, зав ТОН отделением ей понравился. Он оказался отзывчивым и внимательным, да и вполне симпатичным мужчиной средних лет. Князева нельзя назвать красавцем, но он производил впечатление исключительно обаятельного человека. Его открытое лицо с широкими татарскими скулами, крупным, несколько плоским носом и круглыми, яркими серо-голубыми глазами вызывало доверие. В разговоре с ней Князев был сдержан, но ей не показалось, будто ему есть что скрывать. Напротив, он откровенно ответил на ее вопросы. Надо выяснить о нем побольше!
Алла вовсе не пришла в восторг, когда начальство поручило ей это неприятное дело. Она подозревала, что и самому начальству оно не по душе, но, видать, у Гальперина нашлись друзья на самом верху. Она не знала покойника лично, но по Питеру ходили слухи о его беспринципности и безжалостности. Одно имя Гальперина вызывало испарину у разводящихся мужей и жен, если он выступал не на их стороне. Покинутые женщины пачками приходили в студии ток-шоу в надежде повлиять на сложившуюся не в их пользу ситуацию. Напрасно — Гальперин работал чисто, но грязными методами. Алла слышала, что он не гнушался шантажа, использовал подставных лиц и лжесвидетелей, лишь бы выиграть дело. Он подкупал работников органов опеки, соседей и воспитателей в детских садах. Он платил психологам, обрабатывающим детей таким образом, чтобы у судей не оставалось сомнений в том, что родная мать — ехидна, а папа — единственное на свете существо, желающее им добра. Из-за этого Алла, будучи женщиной, заочно ненавидела Гальперина. И именно ей выпало разбираться в обстоятельствах его смерти! Алла успела наизусть выучить краткую справку о личности адвоката. Ее помощница Юля сильно удивилась, когда начальница попросила подготовить документ, который обычно требуется только в случаях доказанных преступлений. Алла не сомневалась в естественности причин ухода из жизни Гальперина, однако, прочтя материалы Юли, призадумалась. Два покушения, лишь по чистой случайности не увенчавшихся успехом, кое-что да значат! Тем не менее представить, что кто-то из персонала больницы мог намеренно нанести вред тяжелобольному человеку, сложно. Но ведь существовали и другие возможности — к примеру, тайное проникновение в палату наемного убийцы. Только вот в подобных случаях используется пистолет с глушителем или нож, на крайний случай, а на теле Гальперина не обнаружено следов насилия… Нет, определенно, начальство перестраховывается!