Каждый раз, спускаясь в вотчину Ивана Гурнова, Мономах ощущал себя Орфеем, сходящим в царство Аида. Он знал, что приятель обижается, когда работу его отделения отождествляют с деятельностью морга, и не устает напоминать, что по большей части имеет дело с живыми, а не с мертвыми. Основная задача патолого-анатомического отделения состоит в том, чтобы исследовать биопсийный и операционный материал, а вовсе не во вскрытии мертвых тел. Так как больница являлась центральной городской, сюда свозили материал из соседних медицинских учреждений, включая онкодиспансер. Без вскрытий не обходилось, но они составляли всего тридцать процентов от общего объема работы! Несмотря на все это, львиная доля персонала полагала, что Гурнов с утра до вечера режет покойников с перерывом на обед.
Обычно патолог сам поднимался на седьмой этаж, но сегодня Мономаху требовалось поговорить наедине, без посторонних глаз. Главное, чтобы не донесли Муратову. Он доверял своим людям, но с некоторых пор начал сомневаться в лояльности некоторых из них. Не успел Мономах войти в длинный коридор, как едва не столкнулся с тем, кого искал.
— Каким ветром тебя сюда сдуло?! — воздел костлявые руки к небу Гурнов при виде Мономаха. Почему в фильмах патологоанатомы — полные мужчины, довольные жизнью? Они должны выглядеть, как Иван, чтобы походить на своих «пациентов»: он и при жизни напоминал оживший, хотя весьма подвижный и даже жизнерадостный скелет!
— Ты занят? — вместо приветствия спросил гость, воровато озираясь по сторонам. Мимо, катя перед собой тележку, заставленную металлическими контейнерами, прошла пожилая лаборантка. Она двигалась в сторону лаборатории биопсии.
— А что? — подстраиваясь под настроение приятеля, а потому невольно понижая голос, поинтересовался патолог.
— Где тут можно поговорить?
— Ну… в трупохранилище. Хочешь?
— «Хочешь» — не самое подходящее слово! — пробормотал Мономах.
— Не придирайся, — поморщился Гурнов. — Идем?
— Ну идем…
— Так о чем ты хотел перетереть? — на бегу бросил Иван. Ходить этот человек не умел, он бегал, скакал — короче, передвигался, как один из персонажей-мутантов фильмов «Люди Икс», и Мономах едва за ним поспевал. Учитывая длину ног долговязого патолога, это было нелегко.
— Погоди! — процедил зав ТОН.
— Нас подслушивают? — Лошадиное лицо Гурнова вытянулось еще больше.
Патолог отличался высочайшим интеллектом, что не мешало ему быть параноиком по жизни и яростным сторонником теорий заговора — от убийства Кеннеди до тайной масонской ложи, до сих пор орудующей в Санкт-Петербурге. Мономах подозревал у Ивана легкую форму шизофрении, но так как тот не представлял опасности ни для кого, кроме себя самого, бить тревогу пока не стоило. Не отвечая, Мономах толкнул дверь в трупохранилище. Здесь было тихо и стерильно — собственно, как должно быть в таком месте.
— Ну так о чем речь? — нетерпеливо вопросил Иван, предвкушая нечто интересное.
— Вот, погляди, — и Мономах сунул ему в руки копию отчета, оставленного следователем Сурковой. — Результат вскрытия адвоката Гальперина.
— Как тебе уда…
— Неважно. Что скажешь?
— Ну… это похоже на…
— Похоже на эвтаназию?
— Сам сказал! Кто-то решил облегчить засранцу уход? Хотя, честно говоря, я бы такого и врагу не пожелал!
— Почему?
— У меня тесть умирал от рака.
— Который по счету?
— Второй… нет, третий. Надежда белугой выла, просила что-нибудь сделать. И ей было все равно, что за такие проделки ее собственному мужу может грозить тюрьма! «Ты же врач! — рыдала. — Сделай что-нибудь, будь человеком!»
— И ты…
— Разумеется, нет! Я провел целое исследование, пригласил Надьку «к стенке, где графики», как говорил Жванецкий, и подробно описал ей, в каких муках умрет ее папаша. Эвтаназия, вопреки народным поверьям, вовсе не безболезненна. Хоть бы задумались, почему ее повсеместно не применяют!
— По соображениям этики и во избежание злоупотреблений?
— Отчасти — да, но еще и потому, что до сих пор не существует препаратов, позволяющих уйти без боли и страданий. Ты же врач, должен понимать, что воздействие медикаментов на человеческий организм индивидуально. Если один умрет легко, десяток других будут невыносимо мучиться!
— А как насчет Гальперина?
— В отчете не указано, что у него были судороги, а твои люди, войдя утром в палату, ничего плохого не заподозрили — вероятно, у него все прошло легко. Да сколько мужику, с его диагнозом, надо-то?
— А что с тестем?
— Я воспользовался связями, нашел дилера и добывал ему морфин в таких количествах, чтобы осчастливить по полной. Короче, помер он довольным… Есть подозрения, кто мог «помочь» адвокату?
— У меня медсестра пропала.
— Думаешь, это она?
— Так можно было бы подумать, если бы ее исчезновение не походило на побег в никуда.
— Получила денежки с Гальперина — говорят, он был богат, как английская королева, — и в бега!
— Да, но не забывай, девчонка бросила в ординаторской все — плащ, сумочку…
— А что она делала в ординаторской ночью?
— Миловалась с моим интерном. Он искал ее, но безуспешно.
— Так надо к ней домой съездить!
— Мы съездили.
— Мы?
— Ну я со следачкой.
— Так ты теперь доктор Ватсон при Шерлоке Холмсе? — хохотнул Гурнов. Заметив, что приятель не разделяет его веселья, стер улыбку с лица и задал вопрос: — Что-то нашли?
— Она снимает квартиру с соседкой, которая не видела Ольгу с тех пор, как та пропала из больницы. Я даже в раздевалке спрашивал и у охранника — никто не заметил, как она выходила.
— Да, странно! Может, что-то случилось?
— Что, к примеру?
— Скажем, ее кто-то застукал за совершением убийства… прости, эвтаназии. Ты об этом не думал? Адвокат уже был на пути в ад — такие, как он, в рай не попадают, — а тут свидетель нарисовался…
— Сомневаюсь.
— Почему?
— Не мог Гальперин Ольгу о таком просить, у них недавно вышел грандиозный скандал, во время которого адвокат облил ее мочой из собственной утки!
— А что, если инсценировка — ну чтобы на нее не подумали?
— Уж больно хитро-мудро, ты детективов начитался!
— А ты у Мейрояна спроси, каково ему было в судах, когда с ним «работал» Гальперин. Тогда и узнаешь, хитро-мудро или нет!
Они немного помолчали.
— По всему выходит, что я плохо знаю своих людей, — со вздохом произнес, наконец, Мономах, ероша короткий ежик волос. — Мне казалось, что я…
Что-то в лице Гурнова, какое-то едва уловимое выражение заставило его прерваться.
— Ваня, тебе известно что-то, чего не знаю я? Впрочем, не удивительно: похоже, я хреновый зав отделением — все мимо меня!
— Не хочу тебя еще больше расстраивать, но и промолчать не могу, раз уж ты сам об этом заговорил, — покачав головой, ответил патолог. — У тебя сегодня есть еще операции?
— Бог с тобой, рабочий день заканчивается! А в чем дело?
Не удостоив его ответом, Гурнов скрылся за дверью, ведущей непосредственно в трупохранилище. Сами они сидели в предбаннике, за маленьким пластиковым столиком, где врачи заполняют бумаги по вскрытиям. Через несколько минут он появился вновь, неся в руках бутылку коньяка и две стопки.
— Это — не подарок «пациента», не волнуйся, — сказал Гурнов, водружая все на стол. — Сам купил, за свои кровные.
— Зачем?
— Сейчас поймешь. Только прими сначала чуток, — и патолог плеснул Мономаху щедрую порцию.
— А надо?
— «Надо, Федя, надо!» — процитировал Иван. — Давай дернем!
Мономах последовал его совету.
— А теперь я расскажу тебе одну историю. Она имела все шансы остаться «городской легендой», однако, в свете текущих событий, это вряд ли разумно.
— Ты меня пугаешь!
— Помнишь пациентку Суворову?
— Ее же кремировали! Муратов сказал, вскрытия не будет.
— Ну да, сказал, — кивнул патолог.
— То есть?
— Добавить зелья?
Мономах качнул головой.
— Я ее вскрыл.
— Ты — что?
— Ты расстроился, да и видимых причин для смерти тетки не существовало. Мне страсть как хотелось выяснить, от чего она померла! Так как у нее нет родичей, я решил, беды не будет. Я сделал вскрытие и напряг лабораторию, чтобы сделали анализы крови и тканей покойницы — не волнуйся, они будут держать язык за зубами.
Мономах тупо уставился на длинное, худое лицо приятеля.
— И? — глухо поинтересовался он минуту спустя.
— Больная скончалась от лошадиной дозы инсулина.
— Чего-чего?
— У Суворовой был диабет, — продолжал Гурнов. — Однако уровень глюкозы в ее крови и тканях оказался невероятно низким!
— Ошибка медсестры?
— Ты не понимаешь: уровень глюкозы практически стремится к нулю! Такую дозу невозможно ввести по ошибке, поверь мне!
— Погоди, — пробормотал Мономах, — как тебе удалось… Инсулин, даже самый «длинный», выводится из организма в течение суток… ну тридцати часов максимум. Когда же ты вскрыл Суворову?
— В то же утро.
— До или после того, как получил распоряжение Муратова этого не делать?
— Я знал, как ты с ней возишься, бегаешь, словно с писаной торбой, а тут такое! Да, Муратов сразу приказал оставить все как есть, но я подумал — не станет же он лично проверять, верно? Я предполагал, что ты расстроишься, вот и решил подстраховаться — на случай, если кто-то, не будем называть имен, решит повесить на тебя всех собак.
— А почему сразу не сказал?
— Так обошлось же… вроде? Но теперь, после смерти адвоката…
— Слушай, а можно определить, какой именно инсулин ввели Суворовой? — перебил Гурнова Мономах.
— Зачем?
— Просто ответь, да или нет?
— Трудно сказать, — покачал головой патолог. — Для этого потребовались бы сложные анализы. Если по сопутствующим веществам… Пожалуй, мой ответ — нет. Но я не понимаю, к чему этот вопрос?
— После твоего ответа он не имеет смысла!
— И все же?
— Ну я просто подумал, что на нашем складе есть один-два вида инсулина, но что, если препарат Суворовой вколол не работник больницы? Он ведь мог не знать, какой именно инсулин у нас имеется…