Возможно, у них есть какие-то другие методы обучения. Может, что-то вроде наших мнемокассет? Вряд ли людям, которые умеют путешествовать во времени, приходится зубрить слова?
Те ниши, про которые Ивен говорил, что понятия не имеет, для чего они служат – как раз нечто похожее на машины времени. Сперва я слегка их боялся, одна придавила мне ногу, но потом я привык и научился ими пользоваться. Все просто – достаточно войти внутрь и подумать о чем-то связанном с миром, в который хочешь попасть. Сойдет что угодно – гниющий у входа труп, царапина на одной из колонн, воспоминание о светловолосой девушке с каштанами.
Я насчитал уже шесть разных миров в разной степени распада, хотя, вероятно, их намного больше. Чтобы открыть для себя новые миры, я думаю о чем-то совершенно случайном, а потом, стоит мне в них оказаться, возвращение уже не представляет проблемы.
Чаще всего, естественно, я думаю о чем-то позитивном, вроде свежей жратвы, молодых женщин и мягких постелей, но пока что даже лучший из миров, куда мне удалось попасть, обладает неким изъяном. Все чаще я ловлю себя на мысли, что, возможно, здесь вообще не существует нормального мира, где процесс гниения и распада шел бы с обычной скоростью.
И это предположение чертовски меня пугает.
В некоторых мирах вообще больше нет людей, но временами я все равно туда спускаюсь, чтобы поискать драгоценности. Боже (если ты существуешь), здесь столько золота, серебра и дорогих камней, что можно было бы купить за них целую планету! Стены во многих жилищах покрыты золотом или серебром, в некоторых мне доводилось видеть мозаики из драгоценных камней. Сперва мне хотелось все это сдирать, но на самом деле незачем – здесь хватает и обычных украшений, тяжелых ожерелий, диадем, цепей и одному дьяволу известно чего еще. Я во всем этом не разбираюсь, но знаю, что когда вернусь домой, получу за это кучу денег.
И все это существует во множестве версий, как и сам город. В смысле – если ты нашел ожерелье в одном мире, то в другом можешь найти в том же месте такое же (то же?) ожерелье, только, к примеру, покрывшееся более толстым слоем пыли. К счастью, золото и драгоценные камни не портятся, так что их можно искать даже в самых разрушившихся мирах. Собственно, я даже предпочитаю искать именно там, поскольку точно уверен, что не явится хозяин и не даст мне в морду.
В одном из миров (там, где у входа в «музей» лежит труп), я устроил тайник. У меня уже столько всего, что я даже не знаю, как все это с собой заберу.
Заодно я ищу и людей, с которыми можно было бы пообщаться. Возможно, мой метод не особо изобретателен – я просто брожу тут и там, пытаясь заговорить с теми, кто вообще еще способен разговаривать.
Ну и ладно. Ивен закончил три факультета – и что с того? Я не настолько умен, зато мне везет.
Того, кто мне поможет, наверняка придется ждать дольше, чем еды, но я знаю, что рано или поздно кто-то такой найдется».
– Рад, что ты в конце концов принял мое приглашение, хотя не ожидал, что у тебя возникнет желание войти через окно, – встретил Финнена в дверях дома Брин Исса. – Входи. Прежде чем мы сядем ужинать, я покажу тебе то, что ты так хотел увидеть.
Финнен подавил желание объясниться, хотя это было непросто. Во взгляде улыбающегося Иссы было нечто, заставлявшее подозревать, что он уже обо всем знает, и лучше признаться заранее.
А может… может, он и в самом деле знал. Если отец Каиры столь часто проходил геномодификации, он вполне мог стать телепатом.
У Финнена подкосились колени, он ощутил, как его бросило в удушливый жар. Правда, он знал, что телепатический талант не сочетается ни с каким другим – телепаты платили за свой дар значительным снижением интеллекта, а Исса идиотом явно не был. И все же Финнен на всякий случай решил вести себя осторожнее. В конце концов, с тех времен, когда он интересовался данной проблемой, что-то могло измениться.
Пройдя по нескольким извилистым коридорам, каждый из которых был уже и темнее предыдущего, Финнен снова заблудился. Все это время он старался думать о чем угодно, только не о Каире (Каире, висящей на крыльях над огнем, Каире с горящими волосами, наконец, о Каире с Дими, которой уже ничто не угрожало).
Он думал о наполовину оплавленном серебристом лице с единственным глазом, блестевшим в лунном свете, а также, сам не зная почему, о запертых в клетках миниатюрных механоидах, оживляемых личностями настоящих зверей.
А потом, пройдя еще несколько коридоров, он подумал, что в этом доме столько разных зал и комнат, что отец Каиры мог бы отвести его в одну из них и там убить, а слуги нашли бы тело только во время генеральной уборки. Подобной шуткой он пытался поправить себе настроение, но она вовсе не показалась ему смешной.
– Сюда, – Исса распахнул двери, и Финнен, чувствуя, как его душа уходит в пятки, перешагнул порог.
Он оказался в узком темном помещении, но мгновение спустя Исса хлопнул в ладоши, и под потолком зажглись светлячковые лампочки. Свет их упал на кровать и лежащую на ней фигуру.
Брин Нирадж. Голый, пристегнутый ремнями, обхватывавшими лодыжки и запястья. Ему был введен катетер, а из носа торчала тонкая трубочка желудочного зонда, сквозь которую сочились питательные жидкости. Рядом тихо гудел дозатор. Нирадж неровно дышал, и ему снились сны. Мышцы его лица слегка подрагивали, под закрытыми веками двигались глазные яблоки.
– Подойди ближе, – предложил Исса.
Финнен нервно сглотнул. Ладони его были скользкими от пота. Когда он подошел, лампочки последовали за ним и спорхнули с потолка, лучше освещая то, к чему он хотел приглядеться внимательнее.
Голову Нираджа.
До этого Финнен видел только лицо ниже глаз, но теперь стал виден также выбритый череп с воткнутым в него десятком игл. Кожа вокруг них была смазана красным антисептическим средством, отчего казалось, будто из ран все еще сочится кровь.
– Зачем это? – прошептал он.
Его бросало то в жар, то в холод. «Как бы я сам выглядел на его месте?» – не переставая, мысленно повторял он, хотя слова полностью утратили всякий смысл. Представить себя в подобной ситуации – это… это было уже попросту чересчур. Все существо Финнена, казалось, сжалось в комок от охватившего его ужаса.
– Таким образом я могу раздражать его мозг, – ответил Исса. – Боль, страх, голод или отчаяние – все это я могу вызвать, не будя его. А он…
– Видит сны, – закончил Финнен.
– Да, сны, – отец Каиры мягко улыбнулся, затем схватил одну из игл и повернул ее. По лицу Нираджа пробежала судорога. Парень застонал и дернулся, из уголка левого глаза потекли слезы. – Судя по всему, ему снится что-то не слишком приятное, – Исса погладил сына по щеке.
– И это в наказание за то, что погибла Каира? Это… это… – Финнен тщетно искал подходящее слово. Ему казалось, что ни одно из них не сможет передать его чувства. – Не по-людски, – наконец сказал он. – Он не виноват в смерти Каиры.
Исса покачал головой.
– Именно что виноват. Он прекрасно знал, что несет ответственность за сестру.
– Вы знаете, что он сам до этого пытался ее убить?
– Знаю.
Финнен ощущал растущую злость на Иссу, который, правда, пока что не сказал: «Тебе не понять», но, несомненно, именно так и думал.
– И что? Ничего? Все нормально?
Исса кивнул.
– Чтобы достичь определенных результатов, порой требуется некоторая жестокость. Впрочем, – добавил он с едва заметной улыбкой, – не думаю, что Нирадж особо старался. Каира была склонна многое драматизировать.
«Была». Финнен отметил, что Исса с легкостью употребил прошедшее время. Похоже, он и в самом деле верил в смерть дочери.
Финнен облегченно вздохнул, почувствовав растущую уверенность в себе.
– А если бы Каира тогда погибла?
Исса молчал, а когда светлячковые лампочки повисли рядом с его лицом, Финнен присмотрелся к нему внимательнее. Отец Каиры старался держать себя в форме, но явно похудел с тех пор, как они виделись в последний раз. Щеки его ввалились, под глазами виднелись тени. Финнен еще больше уверился, что Брин Исса считает дочь мертвой.
«Теперь он скажет: „Тебе не понять“», – подумал он.
– Тебе не понять, – сказал Исса, и Финнен едва не рассмеялся, хотя еще мгновение назад со злостью ожидал этих слов. Иллюзий он не питал, зная, что его реакция – лишь попытка подавить страх, и приказал самому себе удвоить осторожность. Может, Исса и похудел, но оставался опасным противником. Если Финнен чем-то себя выдаст… А собственно, что тогда?
Стараясь не думать о Каире (которая была с Дими, и ей ничто не угрожало), он сосредоточился на картине, которую собирался нарисовать, на проблеме, какими красками передать цвет пламени, а какими – лежащую среди него фигуру, похожую с высоты на поломанную куклу.
– Я вот думаю, – отец с нежностью взглянул на спящего сына, – не разбудить ли его по случаю турнира? Пожалуй, так и сделаю. Полагаю, две недели кошмаров – вполне достаточное наказание.
Финнен, Исса и его дочь Нура ужинали в большом зале с высоким потолком. Светлячковые лампочки в треножниках изображали пламя, свет которого отражался в стенной мозаике с изображениями гибких девушек, совершавших очередные па некоего давно забытого танца.
Холодно блестела крышка стола из свежеотполированной древесины зимороста, которую в первое мгновение можно было принять за большую глыбу серого льда. Дальше, где зал расширялся в форме дуги, стояла стеклянная пирамида, освещенная маленьким искусственным солнцем. В ней росли цветы, настоящие, большие и бархатистые – розы, орхидеи и красные как кровь тюльпаны. Финнен долго на них таращился, прежде чем сесть за стол.
Механические слуги принесли первые блюда. Еда была несомненно великолепная, хотя Финнен не мог этого оценить. Куски голубятины разбухали у него во рту, салат из водорослей на вкус напоминал жеваную веревку. Даже крошечные пирожные, каждое из которых было настоящим произведением искусства, он запихивал в себя с трудом. Он старался есть как можно меньше, одновременно создавая впечатление, будто с удовольствием уплетает за обе щеки. У него болели мышцы лица от улыбок, и он дрожал от холода, поскольку теплый свет горевших в треножниках огней был лишь иллюзией.