Насчет пальто, рубашки или штанов можно не беспокоиться, новые я всегда найду, но если развалятся ботинки, которые дала мне Саримель, начнутся проблемы.
Я до сих пор не встретил никого, с кем можно было бы поладить».
Встав, он спрятал листки и грифель в карман. Существовало множество вещей, о которых он не написал, попросту не зная, как облечь в слова то, что видел.
Например, пугающую башню в одном из миров, черную и наполовину сгоревшую, с глазницами пустых окон и провалом на высоте десятого этажа, выглядевшим словно щербатая улыбка. Или висящие над городом – другим, хотя и тем же самым – металлические шары, напоминавшие странные круглые перезрелые стручки. При порывах ветра они со скрежетом раскачивались на канатах, а потом через проеденные ржавчиной дыры из них вываливались смердящие трупики голубей и гнилые фрукты.
И наконец, останки тел, которые он видел в одном из сгоревших зданий. Точно он сказать не мог, но у него создалось впечатление, будто у некоторых умерших здесь людей определенно имелось слишком много конечностей.
Обо всем этом он писать не стал, но своими записками все равно был доволен. Интересно, пригодятся ли они кому-нибудь? Наверняка да. Когда он наконец вернется домой, ученые начнут всерьез их изучать, а сам он прославится. Может, его даже покажут в программе Мартина Меркадера.
Естественно, сперва им придется ему заплатить. Записки получит тот, кто предложит самую большую ставку.
Насвистывая, он перепрыгнул через труп, на этот раз благоразумно не глядя на его лицо, и вошел в здание, но внезапно остановился сразу за порогом. Он настолько привык к виду пустого зала, что сперва не поверил собственным глазам.
В округлой нише стояла девушка, та самая, что недавно, в другом мире, дала ему жареных каштанов. Она явно похудела, одежда висела на ней как на кочерге, немытые волосы торчали во все стороны, а в глазах горел лихорадочный блеск. И тем не менее Даниэль без труда ее узнал.
– Что ты тут делаешь? – спросил он, не заботясь о том, что она его не понимает. Главное – теперь ему было с кем заговорить. – И как тебе удалось?..
Он показал на нишу и вдруг сообразил, что раз эти ниши существовали, то кто-то должен был ими пользоваться – не построили же их специально для Даниэля Панталекиса? Вполне логичный вывод – и тем не менее, черт побери, раньше ему это в голову не приходило, наверняка потому, что в «музее» он ни разу не встретил ни одного местного жителя. А если они умели путешествовать во времени – то почему не перебирались массово в меньше всего пострадавший мир?
Он отступил назад, все еще ошеломленно глядя на девушку, которая протянула к нему руки.
– Пожалуйста, – сказала она. – Помоги.
Эти два слова он знал и часто сам ими пользовался, когда за ним еще ухаживала Саримель. Он понятия не имел, что нужно девушке, но на всякий случай отступил еще на два шага.
– Помоги, – настойчиво повторила она.
До него начало кое-что доходить. Девушка могла остаться в своем мире, где все еще было не столь плохо, но вместо этого оказалась здесь, среди трупов и мрачной тишины. И у Панталекиса имелось этому лишь одно объяснение.
– О нет, – он продолжал пятиться, глядя на приближающуюся к нему девушку. – Я тебя не убью. Даже не думай. Я этого не люблю и не собираюсь себя принуждать. Хочешь – просто оставайся, наверняка здесь ты быстро умрешь. Но на меня не рассчитывай.
Она растерянно остановилась. Даниэль не знал – то ли потому, что догадалась о смысле его слов, то ли просто ее удивил его чужой язык.
– Хочешь – прыгни с крыши, или сделай петлю из ремня и повесься, – посоветовал он. – Это совсем нетрудно. Но меня в это не втягивай. Нехорошо так поступать. Потом меня мучили бы угрызения совести…
Он не смотрел на девушку. Ее скривившиеся в плаксивой гримасе губы и полные слез глаза вызывали у него злость. Почему она прицепилась именно к нему? Если уж ей хотелось просить о смерти, то можно было пойти к отцу, брату или любовнику. В конце концов, Даниэля она видела лишь однажды, а то, что они наткнулись друг на друга в этом мире, было чистой случайностью.
– У меня своих проблем хватает, понимаешь? – пробормотал он, ловко огибая девушку и входя в нишу, из которой та недавно вышла. – Я не могу заниматься еще и тобой.
Девушка решительно двинулась в его сторону. Даниэль поспешно закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти образ знакомого безопасного мира.
Никаких трупов у входа. Надежные крепкие стены домов без следов огня. Оплетающие их трубы, лишь слегка заржавевшие.
Быстро, быстрее.
Образы в памяти рвались и размывались. Естественно, он не успел.
Оказавшись рядом с ним, девушка схватила его за рубашку и вцепилась в нее, бормоча свое «Помоги, помоги».
Охваченный коротким и внезапным, словно электрическая вспышка, приступом ярости, Даниэль оттолкнул девушку, даже не думая о том, что делает. Руки сами прыгнули к ее плечам, пальцы сжались. Она была легкой и хрупкой, а он ее оттолкнул. Со всей силой.
Она отлетела назад, но не упала на пол, а остановилась на полпути, широко раскрыв удивленные глаза. Из ее груди торчали концы металлических когтей, а за ней, поддерживая тело, стоял на двух лапах выпрямившийся во весь рост зверь.
– Мать твою, – пробормотал Панталекис, поскольку ничего другого ему в голову не пришло. – Это еще что такое, твою мать?
Механический зверь – похоже, лев, – повернул голову, и вокруг посыпались крошки ржавчины. Глаза вспыхнули зеленым и тут же погасли.
Девушка открыла рот, и на ее подбородок стекла красная струйка. Заморгав, она попыталась что-то сказать, и кровь полилась сильнее.
Попятившись, Панталекис вжался в стену и зажмурился, пытаясь вызвать в памяти хоть какой-то образ. Ему хотелось перенестись во времени, сейчас, немедленно. Любой мир казался ему лучшим, нежели этот.
Он слышал, как девушка издает хриплые булькающие влажные звуки, как будто пытаясь говорить с набитым жидкой грязью ртом. Вот только это была не грязь, а кровь – все ее платье наверняка уже насквозь пропиталось красным.
Даниэль не открывал глаз. Ему не хотелось этого видеть.
Они встретились вечером, в том же месте, что и до этого – на поднебесной дороге, ведшей от развилки над площадью Палачей к Куполу. Отсюда было видно любого, кто к ним приближался, и, более того, они успели бы убежать, прежде чем тот смог их узнать. Каира считала подобную предосторожность излишней, но Финнен настаивал, и девушка подозревала, что игра в заговорщика попросту доставляет ему удовольствие.
Она потерла замерзшие щеки – на этой высоте всегда дул холодный пронизывающий ветер – а потом рассмеялась.
– Тебе не пришло в голову, что к нам мог подойти кто-нибудь одетый в сетку невидимости?
– Пришло. На снегу, – он показал на поблескивавший в свете лун слой замерзшего пуха, – были бы видны следы.
– А если бы кто-то невидимый прилетел на Крыльях?
– Сомневаюсь, что ему удалось бы к нам подлететь. Слишком сильный ветер.
– Ты все предусмотрел, да? – она сунула замерзшие руки в карманы пальто, уже больше не улыбаясь. Вид у нее был рассеянный, словно мысленно она пребывала где-то в другом месте, а ответ на заданный вопрос вовсе ее не интересовал.
И тем не менее, Финнен ответил:
– Стараюсь.
Она кивнула, сосредоточенно глядя куда-то в пространство и слегка покачиваясь на пятках, все так же сунув руки в карманы.
– Как твоя работа в Архиве? – спросил он.
– Так себе. Меня отправили на восьмой этаж, а мне нужно ниже, там, где работают над изобретениями, которые помогают людям. Устройства, необходимые для Пробуждения, меня нисколько не волнуют.
– Ты могла бы попросить, чтобы тебя перевели.
– Уже попросила, но на это нужно время. Если они вообще согласятся.
Каира откинула волосы со лба, и Финнен заметил тоску в ее взгляде. Его это удивило – до сих пор он считал, что на самом деле девушка хочет просто освободиться от деспотичного отца и начать жить самостоятельно. Ее желание помочь людям из прошлого он воспринимал как некий каприз, нечто, о чем она быстро забудет.
Похоже, он ошибался.
– К тому же, – добавила она, – я ничего не могу сделать. Я всего лишь младший сотрудник. Не смотри на меня так. Я с самого начала понимала, что более высокую должность мне не получить – я же не идиотка. А чтобы повлиять на то, что происходит в Архиве, мне нужно стать самое меньшее ассистенткой одного из кураторов. Они сортируют идеи изобретателей.
– Сортируют?
– Ага. Сперва изобретателям дают наркотики, благодаря которым у них появляется множество идей. Ничего конкретного, никаких детальных планов – просто наплыв видений. Из этой невнятицы нужно выловить ценные идеи. Потом наркотики заменяют на другие, изобретатели успокаиваются, а кураторы убеждают их сосредоточиться на одном выбранном проекте и заняться его доработкой. Для этого требуется соответствующий подход к людям, знание психологии и деликатность. Знаю, подобных черт у меня нет, но если воспользоваться остатком моих суримов и пройти геномодификацию… Понимаешь?
– Погоди. Даже если бы тебе удалось убедить изобретателей доработать нужный тебе проект, ты все равно не могла бы быть уверена, что Предлунные его одобрят.
– Наверняка не могла бы, но по крайней мере имелся бы хоть какой-то шанс. Сейчас кураторы сразу отвергают проекты изобретений, которые могли бы помочь людям из прошлого, поскольку считают, что для них нет смысла что-либо делать.
Каира задумчиво закусила губу. Когда-то – по крайней мере, как она слышала – было иначе; кураторов волновала судьба людей из прошлого, и иногда они позволяли, чтобы какой-то из проектов, который мог бы оказаться для тех полезным, был доработан и представлен Предлунным – системы раннего предупреждения о пожарах, повышающие иммунитет лекарства, способы консервирования еды. Вот только Предлунные все это отвергали, а неиспользованные планы оказывались на одиннадцатом этаже.