Вопреки прежней злости, Каире снова стало ее жаль.
Они еще несколько мгновений мерились взглядом, а потом девушка молча вышла – никаких подходящих слов у нее не нашлось.
Под конец смены Каира решила извиниться – не потому, что чувствовала себя виноватой, просто решила, что это могло бы ей помочь. Девушка жалела, что не выслушала со смирением выговор Джайны, и если бы удалось таким образом ее задобрить, все стало бы намного проще.
«Возможно, еще не поздно, – думала Каира. – Я могу пойти к ней и сказать, что наше знакомство началось не лучшим образом, что мне очень жаль, и так далее. Даже если она на меня накричит – что с того?»
Каира пожала плечами. У нее имелось десять старших сестер, большинство из которых иногда на нее кричали, а Каире их брань была как с гуся вода. Она боялась лишь слов Брина Иссы, ибо только он умел достаточно глубоко проникнуть в душу дочери, чтобы ее ранить.
Теперь ее скорее беспокоило, что она снова может что-нибудь испортить. В общении с людьми ей не хватало чутья, а также, пожалуй, определенной доли личного обаяния, способного хотя бы отчасти прикрыть неловкость. К тому же она все еще жалела Джайну и знала, что, если хочет снискать симпатию аниматорки, нельзя допустить, чтобы та об этом догадалась.
Обо всем этом Каира размышляла, сидя за столом и переводя последние слова, как можно более тщательно и медленно. Она специально тянула время, так как Джайна обычно уходила из Архива последней.
Старший сотрудник немного постоял рядом, а потом слегка раздраженно велел передать перевод третьей смене. Архив постепенно пустел, машины переключались на ночной режим.
Каира положила перевод на край стола, снабдив его адресованной сотруднику ночной смены запиской, и направилась к двери. В зале громко раздавался стук ее каблуков. Сотрудники за несколькими столами подняли головы, какой-то мужчина улыбнулся и помахал девушке. Как раз в этот момент лопасть вентилятора отбросила тень не его фигуру, и Каира не сумела как следует разглядеть лицо. Впрочем, возможно, она все равно бы его не узнала – в зале работало слишком много людей, чтобы всех помнить.
Она взяла в гардеробе пальто, уже начиная спешить – возможно, Джайна успела уйти. Спустившись по движущейся лестнице на первый этаж, она увидела ту, которую искала. Женщина стояла в открытых дверях пустого темного холла, ее силуэт резко выделялся на фоне светлого прямоугольника. Снаружи шел снег, в желтоватом свете фонаря кружились белые хлопья.
Каира хотела ускорить шаг, собираясь ее остановить, и лишь потом сообразила, что аниматорка разговаривает с кем-то, стоящим за порогом. Слегка заинтригованная, она неслышно подошла ближе, не зная, стоит ли вмешиваться в беседу.
Она уже слышала слова, произносимые шепотом, но при этом полные напряжения и эмоций – то умоляющие, то злые. Или похоже на то, поскольку содержания слов Каире разобрать не удавалось. Говорила в основном Джайна, а ее собеседник если и отвечал, то только коротким бурчанием. Судя по голосу, Каира решила, что это мужчина, хотя голову бы на отсечение не дала.
Каира затаила дыхание, все больше удивляясь – она не думала, что Джайна Наруми может кого-то о чем-либо просить. А потом раздался звук пощечины – короткий, сильный, казавшийся невероятно громким в тишине. Аниматорка отшатнулась, схватившись за дверной косяк. Из-за ее плеча Каира увидела лицо молодого мужчины, со злобно сжатыми губами и прищуренными глазами.
Девушка ничего не понимала, но знала одно – если сейчас она выдаст свое присутствие, Джайна не простит ей, что она стала свидетельницей подобного унижения.
– Каира! – раздался в то же мгновение с верха лестницы голос одной из тройняшек. – Каира, ты тут?
Аниматорка обернулась. Одна ее щека побледнела, другая побагровела и уже слегка опухла.
– Каира?
Прижавшись к колонне, девушка обругала ту, кто ее звала, а также двух ее сестер-близнецов. Глупые девчонки! Им давно уже пора быть дома или болтаться по городу, или чем они там занимаются после работы.
Джайна окинула холл подозрительным взглядом и вышла. Облегченно вздохнув, Каира еще немного подождала, а потом побежала наверх по ехавшей вниз лестнице, перескакивая через три ступеньки. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы преодолеть подъем.
Ирла (кажется) удивленно уставилась на нее.
– Эй, мы уже четверть часа тебя ищем. Надо поговорить. Ты где была?
– Разговаривала с Джайной.
– Старая корова снова хотела оттрахать тебе мозги?
– Она вовсе не старая, – Каира ощутила внезапную неприязнь к девушке. – На самом деле она, похоже, ненамного старше меня.
– Ну и что? – пожала плечами Ирла. – Все равно она ведет себя будто старуха. И будто у нее давно не было ни одного мужика, что, впрочем, наверняка так и есть. Слушай, Каира, мы сегодня идем развлечься, хочешь с нами?
– Куда?
– Увидишь, – усмехнулась та. – Обещаю, тебе понравится. Ну так как?
Каира вовсе не была уверена, что ей понравится. Собственно, она почти не сомневалась в обратном.
Ирония судьбы – в конфликте между Джайной Наруми и тройняшками она заняла сторону первой. У Джайны, несомненно, имелся некий пунктик по поводу ее внешности, из-за чего она выглядела злобной и неприступной, но детская жестокость сестер воспринималась еще хуже.
С другой стороны, у внучек главного администратора наверняка был доступ ко многим секретам Архива, а может, и к последнему этажу.
– С удовольствием.
Ирла просияла.
– Приходи в полночь к боковому входу в Архив. Нам нужно попасть на десятый этаж. В это время там никого не будет.
Каира, поколебавшись, кивнула. Десятый этаж? Что им там понадобилось?
Она надеялась, что они не собираются что-то украсть.
Ирла повернулась, намереваясь уйти, но Каира ее остановила.
– У Джайны Наруми есть ребенок?
– Ага, есть. А что?
– Ничего, я просто так спросила.
– Что, не очень-то она похожа на мамашу? – Ирла снова издала пискливый смешок, крайне раздражавший Каиру. – Я тоже удивилась, когда в первый раз услышала. Ребенка ей подарили, на прощание, еще в те времена, когда у Джайны не была так изуродована рожа. Она… кстати, любит и парней, и девушек. Вернее, любила бы, будь у нее хоть какие-то шансы, поскольку теперь их больше нет. Кстати, знаешь, что ее бывшая любовница была на тебя немного похожа?
По пути домой Каира тешила себя размышлениями, в самом ли деле она могла бы понравиться Джайне. С одной стороны, подобное предположение приводило ее в замешательство, а с другой – немного льстило. Аниматорка действительно выглядела кошмарно – порой Каире приходилось прилагать усилия, чтобы не отвести от нее взгляд. Но она также отличалась умом, гордостью и значительно большей восприимчивостью, чем сама готова была признаться, и все это вызывало у Каиры смешанные чувства – уважение, симпатию, осторожное любопытство.
Джайна с широкими шрамами на лице, запертая в тесной клетке собственной боли. Джайна, которой эта боль по-своему придавала силы, одновременно отгораживая ее от других людей.
И наконец – что, пожалуй, было интереснее всего – Джайна, скрывающая некую тайну.
После невероятного ужаса, паники и бегства сломя голову Даниэль Панталекис наконец вновь обрел способность думать.
Он начал с претензий к судьбе. Несправедливо, что такой везунчик, как он, внезапно стал целью невидимого убийцы.
Почему? Ведь он не сделал ничего дурного, никого не обидел, никому не причинил вреда.
Ему пришло в голову, что, возможно, причиной была светловолосая девушка, которая умирала на его глазах, пронзенная острыми львиными когтями. Но чем он мог бы ей помочь? Добить, или, наоборот, попытаться спасти? И то, и другое было в равной мере лишено смысла – в первом случае он сократил бы ее страдания самое большее на несколько минут, а во втором лишь бы их продлил.
Так чем же он провинился? Он должен был остаться рядом с ней, держа за руку и бормоча какие-нибудь ободряющие глупости, что скоро ей уже не будет больно, и она окажется среди ангелов? Во-первых, он сомневался, что люди здесь верили в ангелов, а во-вторых, она все равно бы его не поняла.
Нет, Панталекис поступил так, как поступил бы на его месте каждый разумный человек – просто оставил девушку на произвол судьбы и ушел.
Мысль, что кто-то мог счесть его из-за этого виноватым и теперь пытался наказать («Убить, – подсказал внутренний голос. – Не обманывай себя, невидимка бегает за тобой вовсе не затем, чтобы дать в морду»), пробудила в нем ярость, пробившуюся сквозь толстый слой страха и еще большей усталости.
– Если вы думаете, будто так легко от меня избавитесь, то сильно ошибаетесь, мать вашу! – заорал он. Вокруг его лица свисали заиндевевшие пряди волос, холодный ветер пытался загнать слова обратно в глотку. Даниэль весь дрожал, словно пойманный в ловушку зверь. – Я не дам себя убить, слышите? Не дам!
Вокруг простиралось белое, продуваемое ветром пространство, когда-то, видимо, бывшее городским парком. Высохшие деревья торчали из снега, будто странные черные уродливые конструкции из колючей проволоки. На них сидели птицы – не настоящие, а механические, о чем Панталекис узнал, когда-то сбив одну из них камнем, после чего та рассыпалась на части, обнажив ржавые внутренности.
Гребаный мир уродов.
Даниэль медленно поворачивался кругом, стиснув в пальцах нож. Глаза болели от вглядывания в белую поверхность, над которой ветер вздымал легкие, холодные как лед хлопья. Низко над головой висело синее небо, с севера наползали набухшие снегом тучи. Близился вечер, и Панталекис знал, что самое время поискать убежище.
Сколько он уже пребывал в бегах? День, больше? Наверняка долго.
Иногда ярость ослабевала, и он позволял себе ненадолго забыться. Неумолимо наваливалась усталость, веки опускались, словно свинцовые, колени подгибались, а сам он чувствовал, как сползает в глубокий темный колодец сна. Пока что в такие моменты его отрезвлял страх, но Панталекис знал, что вскоре усталость одержит верх.