Несколько мгновений спустя зеркало было уже полностью разбито, а фигура убийцы отражалась в разбросанных осколках. На них капала кровь, собиравшаяся также в ячейках металлической сетки; казалось, будто в воздухе висят размытые красновато-серебристые очертания разбитой головы.
Каира посмотрела на мертвую Джайну, а Финнен – на Каиру.
Глаза девушки были пусты, словно ореховая скорлупа, но сказанное ею звучало вполне разумно и логично:
– Теперь я понимаю, почему она не хотела оставаться одна. Она думала, что, если мы будем с ней, он не придет, – она тряхнула головой. – Она думала, что мы ее защитим.
ИнтерлюдияЛиа Тистра
Тистра – дитя Принципиума, которое отец заказал лишь с одной целью: девушка должна была стать идеальной любовницей, красивой, чувственной и податливой. Именно такой она и стала, но помимо этого у нее есть ряд других, случайно добавленных черт, о которых отец ничего не знает.
Каждый день Тистра спускается в теплый подвал, где отец держит собак, дает им воды, гладит их и разговаривает с ними, а они тычутся ей в руки холодными носами. Кроме собак, в Лунаполисе живет еще несколько десятков других видов животных – кролики, лисы и ласки, овцы и карликовые свиньи, и даже небольшие обезьяны. Все они слишком ценны, чтобы позволить им жить, а потом постареть и умереть, и потому, как только они подрастут, их превращают в произведения искусства. Во множество разнообразных произведений искусства.
Повара-артисты готовят их мясо, скорняки-артисты шьют из шкур теплые рукавицы и камзолы. А звериную личность переносят в механоид, самое большое и ценное произведение искусства.
Тистра знает, что так надо – отец говорит об этом каждый день, прежде чем взять ее к себе в постель, и тем не менее, иногда у нее пробуждаются сомнения. Механоиды – прежде чем их выставят на аукцион – тоже приходят к ней, тычась ей в руки холодными металлическими носами, но это не то же самое. Тистра решительно предпочитает живых теплых зверей, и ей нравится воображать, будто между ней и ними существует некая таинственная телепатическая связь, будто она с ними разговаривает, а они ей отвечают. Для Тистры почти каждый день становится источником новых сюрпризов, поскольку очередные поколения неуклюжих пушистых щенят, похоже, все лучше понимают ее мысли.
Иногда Тистре кажется, что умнее становятся собаки, а иногда (только иногда, ибо Тистра очень скромная) – что растут ее собственные способности.
Часть IVСюрпризы
Финнен
От последних часов той ночи, когда погибли Джайна Наруми и невидимый мужчина, у меня остались лишь отрывочные воспоминания. Красная кровь, растекающаяся по белой постели, целое красное море с удушливым металлическим запахом. Над ней кружили светлячки – те самые, что еще недавно изображали пламя свечей, а теперь напоминали рой одурманенных мух. Их сияние отражалось в крови в тех местах, где она собиралась в складках простыней – ее было чересчур много, чтобы сразу впитаться.
Я помню момент, когда застегивал рубашку; пальцы нисколько не дрожали – кажется – но длилось это невероятно долго, время растягивалось, будто во сне. Застежка за застежкой, прикосновение ткани к коже. Я сосредоточился на этом единственном действии, будто пьяный, которому очень хочется доказать, что он полностью трезв.
И еще позже – когда Каира что-то мне говорила, а я видел ее шевелящиеся губы, но не слышал слов, как будто кто-то выключил звук.
Мгновения, выловленные из мрака и выжженные в моей памяти.
Потом, уже на лестнице, Каира схватила меня за руку и сказала: «Ключ». Я услышал ее, но не сразу понял, о чем речь. Слово звучало словно на чужом языке.
– Что?
– Ключ, – терпеливо повторила она. Глаза ее все еще были пусты и ничего не выражали, но на лице отражалось упрямство – пассивное и тупое, лишенное хотя бы тени злости или агрессии. Она ежилась, словно от холода, и выглядела так, будто могла стоять так вечно, все с той же пустотой во взгляде. – Нужно взять ключ. Тот, что у Джайны на шее. Он мне нужен.
Только теперь до меня дошел смысл ее слов.
– Я схожу за ним. Подожди.
Мне даже не пришло в голову сказать: «Сама иди за этим чертовым ключом», или что-то вроде того. Я мужчина, так что было вполне очевидно, что сделать это должен я. Лишь позже я понял, что Каира сильнее меня – как физически, так и психологически. И тем не менее, как ни странно, я так и не сумел избавиться от покровительственных инстинктов по отношению к ней. Может, потому, что иногда, несмотря на всю свою силу и психологическую устойчивость, Каира выглядела столь одинокой и… растерянной. Да, именно растерянной, будто она так и не могла до конца поверить в то, какую кашу заварила. Но об этом позже, а сейчас – ключ.
Я вернулся за ним.
Духота в спальне стояла еще хуже, чем я запомнил, а светлячки облепили видимую (и разбитую) голову невидимки. Когда я вошел, они взлетели и начали кружить у моего лица. В их движениях ощущалась явная нервозность. Я отогнал их, но на этот раз записанная в них программа не сработала, и они не поняли намека.
Склонившись над мертвой Джайной, я снял цепочку с ее шеи. Мне не сразу удалось расстегнуть замок – так же, как и тогда, когда я застегивал рубашку.
Каира все так же стояла там, где я ее оставил. Коротко кивнув, она протянула руку и взяла у меня ключ.
Кажется, именно тогда мне пришло в голову определение «безжалостная». Каира была милой и доброй (именно так говорила о ней Нура), но также по-своему безжалостной. Для нее существовали как менее, так и более важные проблемы, и завладение ключом относилось к числу последних. Поскольку то, что мы должны за ним вернуться, для нее было очевидно, она меня даже не поблагодарила.
Ни тогда, когда она еще пребывала в шоке, ни когда-либо потом.
Финнен снова разжег огонь в уже успевшей остыть печке. За окном занимался рассвет цвета мутного чая, предвещая очередной холодный пасмурный день.
Каира спала, продолжая сжимать в руке ключ, цепочка которого для надежности была обмотана вокруг запястья. Финнен попытался разжать ее пальцы, и она открыла глаза, уставившись на него настороженным взглядом.
– Я вовсе не собираюсь его у тебя украсть, – мягко проговорил он. – Просто подумал, что так тебе было бы удобнее…
Она заморгала, и настороженность в ее взгляде исчезла.
– Я знаю, что ты не хочешь украсть ключ. Я тебе доверяю.
– Ты так часто это повторяешь, что порой я задумываюсь – не пытаешься ли ты таким образом мною манипулировать? Ведь пытаешься, Каира?
Она приподнялась на локтях и. закусив губу, покачала головой.
– Не знаю… может, немного. Но во всем остальном я говорю правду. Я тебе доверяю, и у меня на самом деле теперь никого нет, кроме тебя, – она скривилась, будто ребенок, только что сообразивший, что сморозил глупость. – Тоже выглядит так, будто я пытаюсь тобой манипулировать, да?
Финнен рассмеялся, коротко и не слишком весело. У него болела голова, а тело требовало сна.
– Можешь обойтись и без этих фокусов. Я в любом случае сделаю для тебя что угодно.
Большинство людей обратило подобное предложение в шутку, а потом вежливо бы о нем забыло, решив, что их собеседник наверняка уже жалеет о сказанном. Но не Каира. Девушка серьезно взглянула на него.
– Ты говоришь опасные вещи. Я могла бы велеть тебе сделать тебе нечто такое, чего тебе совсем бы не хотелось.
– Знаю. И тем не менее, считаю, что стоит рискнуть.
Финнен не жалел о своих словах – лишь о том, что не сумел сформулировать лучше, поскольку «сделаю для тебя что угодно» звучало будто текст из плохой пьесы.
– Почему?
– По многим непростым причинам. Я сам не уверен, что все до конца понимаю. Скажем так – в некоторых отношениях ты кажешься мне… подходящей личностью.
– Подходящей для чего?
– Чтобы вписать себя в историю. А если я буду держаться рядом с тобой, то и сам себя в нее впишу.
После нескольких мгновений замешательства Каира коротко и натянуто рассмеялась, словно пытаясь оценить не слишком смешную шутку.
– Тебе никто еще не говорил, что ты чокнутый?
– Нет, но мне всегда хотелось, чтобы кто-нибудь мне что-то такое сказал. Безумие, знаешь ли, в цене – особенно в артистической среде.
– В таком случае я считаю, что ты чокнутый, – она снова улыбнулась, на этот раз искренне и одновременно с долей грусти. – А твое предложение я принимаю.
Морщась, Каира натянула через голову платье, которое было на ней во время приключения с тройняшками. После купания в ледяной воде материя задеревенела и помялась, к тому же на подоле виднелись грязные пятна.
Взяв из ванной влажную губку, она попыталась их смыть, заодно обнаружив оторванную кайму и две небольших прорехи, которые, впрочем, не особо ее взволновали, так же как и грязь.
– Придется мне взять у тебя пальто взаймы. Свое я скинула в воде, чтобы оно не сковывало движений.
– Пожалуйста, – демонстративно зевнув, Финнен помешал ложкой в миске с разваренной кукурузной кашей, выглядевшей исключительно неаппетитно. «Самое время сходить на Рынок за чем-нибудь свежим», – мелькнула у него мысль, тут же потонувшая в сонном оцепенении. Он подпер рукой щеку и закрыл глаза.
Было утро, они проспали самое большее часа полтора, но Каира настояла на том, что пора вставать. Более того, к восхищению и отчасти к зависти Финнена, она вовсе не выглядела усталой. При виде кого-то пышущего энергией в такое время душа его всегда бунтовала, вызывая желание усесться в кресло и ничего не делать в ближайшие несколько часов.
– Можешь взять что-нибудь из моих вещей, если не удастся отчистить платье, – предложил он. Солнечный свет пробивался сквозь закрытые веки, пульсируя перед глазами ярко-красным сиянием. Он вдавил большие пальцы в глазницы, и красный свет потемнел, местами почти до черного. Финнену казалось, будто его голова заполнена мягкой ватой. – Или можешь вернуться к себе.