Лишь полицейский, охранявший вход, обратил среди всего этого хаоса внимание на Каиру. Он помог ей уложить монстра на землю, а потом вызвал врача.
Она отошла в глубь толпы, освобождая ему место.
Никаких фанфар или поздравлений, которыми в книгах всегда сопровождались героические поступки. Полицейский только похлопал ее по плечу и сказал:
– Останься, он наверняка захочет тебя поблагодарить, когда придет в себя.
Каира оставаться не стала. В благодарностях она не особо нуждалась.
Она выловила из толпы женщину, с которой иногда разговаривала в буфете.
– Что тут происходит?
– Говорят, будто это арт-воры, – лаконично ответила та. – Пустили нам какой-то газ, чтобы нагнать панику и спокойно ограбить десятый этаж. Не знаю, поймали ли их.
– Мы еще будем сегодня работать?
Женщина взглянула на Каиру, широко раскрыв глаза.
– Ты что, с ума сошла? Полицейские перекрыли все выходы и вряд ли откроют Архив до самого вечера. Да и кто сейчас был бы способен работать?
– И что нам тогда делать?
– Нам велели идти по домам, а если кто-то плохо себя чувствует – обратиться к врачу.
Каира отошла на несколько шагов, а потом повернулась и окинула взглядом толпу. Кроме нее, никто не проявлял желания возвращаться домой.
На душе у Каиры было радостно и спокойно – можно сказать, она даже собой гордилась. Пусть никому в Архиве и не грозила смертельная опасность, но главное – она победила страх и отвращение, которые испытывала к уродливому монстру.
И еще кое-что.
Раньше героизм ассоциировался для нее либо с приливом адреналина, либо с вычитанными из книг сценами, когда спасенные со слезами на глазах благодарили своего спасителя. Каждый раз мысль о чем-то подобном вызывала у нее сложные чувства – от страха, что она не сумеет справиться, до страха, что захлебнется радостью оттого, что у нее все так здорово получилось.
А тем временем все оказалось невероятно просто. Сегодня она не ощущала радостного прилива адреналина – сегодня она просто боялась, ибо там, среди дыма, к ней вернулись воспоминания об огне и боли. Несмотря на это, она спустилась вниз, где ее не встретили ни аплодисментами, ни трогательными благодарностями, ни слезами на глазах. И, как ни странно, она по этому поводу особо не страдала.
Все просто.
В этой простоте наличествовало нечто одновременно успокаивающее и придающее уверенности в себе, и Каира, идя по поднебесной дороге, почувствовала себя намного лучше. Остановившись, она оперлась о перила и посмотрела вниз, на город, глубоко вдыхая холодный воздух, очистивший легкие от остатков дыма. Она вспомнила Джайну, и на этот раз перед ее глазами уже не кружила кровавая карусель.
Джайна.
Каира почувствовала, как ее захлестывает теплая волна сочувствия. Сперва она только шмыгала носом, а потом, раз за разом возвращаясь к воспоминаниям, заставила себя расплакаться. «До чего же глупая, бессмысленная смерть», – всхлипывала Каира, и холодный ветер сдувал слезы с ее щек.
В конце концов она вздохнула, высморкалась и вытерла глаза.
Смерть Джайны, оплаканная и уложенная в изящную шкатулку с соответствующей надписью, превратилась в еще одну составляющую реальности.
Теллис вставила пластинку в проектор и посмотрела в объектив, манипулируя изображением, пока наконец не увидела лицо голого мужчины.
Выпрямившись, она потерла болевший затылок. Честно говоря, она была уже сыта этим по горло. Похоже, через постель Джайны Наруми за последние пару месяцев прошло несколько десятков людей, явно случайных знакомых, ибо пока что никто не появлялся на снимках дважды.
Осталось просмотреть еще пять вирофотографий, которые аккуратной стопкой лежали на столе. Теллис допила последний глоток остывшего кофе и пошевелила плечами. Боль расходилась от затылка к спине, во рту чувствовался такой вкус, будто она только что сжевала кусок пыльного ковра. Она не помнила, когда в последний раз как следует ела (вчера утром?), но голода не чувствовала – лишь усталость, сонливость и боль.
Закрыв глаза, она позволила себе на мгновение расслабиться, думая о доме, теплой постели и долгом десятичасовом сне.
Вздохнув, она жестом подозвала светлячков и налила себе свежего кофе. Светлячки ярко сияли, но Теллис все равно пришлось чуть ли не уткнуться носом в чашку, чтобы понять, наполнилась ли та.
Для Теллис было темно всегда и везде – она родилась еще до того, как детям начали совершенствовать зрение. Она много лет обещала себе накопить денег на геномодификацию, но все эти годы заработанные средства исчезали неведомо куда и неведомо как. Теллис порой вспоминала времена, когда солнце светило ярче, а после наступления сумерек зажигали керосиновые лампы и свечи – будто в тумане, как вспоминают прекрасную, но несбыточную сказку, услышанную в детстве.
Теперь она жила в вечном полумраке, красном от солнечных лучей, голубом от блеска иностекол, золотистом от светлячков. Она уже привыкла и научилась частично заменять зрение обостренным слухом, но этого не всегда хватало. К тому же иногда ей было попросту жаль того яркого, бьющего в глаза солнца.
Вставив в проектор очередную пластинку, она наклонилась, морщась от боли в затылке. На снимке виднелась темнокожая девушка с белыми волосами. Теллис не обратила бы на нее внимания – столь странные сочетания цветов в Лунаполисе случались часто. Однако лицо девушки показалось ей знакомым.
Она смотрела на снимок, забыв о боли в затылке и отвратительном привкусе во рту. Кровь быстрее кружила в жилах, в голове прояснилось, и Теллис почувствовала тень того самого возбуждения, которое охватывало ее во времена молодости, когда она нападала на след.
Кажется, когда-то это лицо было другим, более округлым, с выступающими скулами… Теллис выпрямилась и негромко присвистнула.
– Что-то интересное? – появившийся на пороге Махамени явно услышал ее свист.
– Нет, вообще ничего, – ответила она, чувствуя, как ее покидает недавнее возбуждение. Это никак ее не касалось – ей требовалось лишь отправить сообщение. – Просто меня удивляет, каким чудом столь уродливая баба могла иметь столько любовников.
Три принадлежавших Каире комнаты были очень похожи друг на друга.
Стены покрывала глазированная плитка темно-зеленого цвета, с выгравированными на ней очертаниями деревьев с плоскими, преувеличенно вытянутыми вправо кронами, будто слева дул могучий вихрь. Одна из комнат, выступавшая за пределы основного здания в виде пристройки, имела косую крышу с вделанными в нее разноцветными стеклами. Падавшие сквозь них лучи солнца создавали рассеянный свет фиолетового, темно-красного и оранжевого оттенка. Покрытая черным лаком мебель наверняка была очень старой.
Везде было полно книг – на полках, низких столиках, даже в стопках возле стен. Финнен взял одну из них и большим пальцем передвинул движок к символу, означавшему закладку. Книга с тихим шорохом открылась на соответствующем фрагменте.
«Последняя отчаянная оборона крепости от превосходящих сил врага не могла закончиться успехом, но ее обитатели не теряли духа…»
Оторвав взгляд от текста, Финнен взглянул на заголовки нескольких других книг. Легенды и сказки. Рассказы из Далеких времен. О геройских подвигах давно минувших дней.
– Интересная у Каиры была подборка литературы, – сказал он.
– Зачем ты сюда пришел? – послышался за его спиной голос Нираджа.
– Не слишком-то ты гостеприимен, – Финнен положил книгу. – Я просто хочу поговорить.
– О чем?
– Например, о Каире. Не хочешь спросить, как у нее дела?
– Как у нее дела?
Повернувшись, Финнен взглянул на Нираджа. Брат Каиры сидел, развалившись в кресле, его лицо наполовину скрывал полумрак. Оранжевое сияние освещало лишь часть щеки и глаз, под которым виднелась глубокая тень.
– У нее все хорошо. Какое-то время мы виделись не слишком часто, так как мне казалось, будто кто-то за мной ходит, но теперь все в порядке. Кажется.
– И ты считаешь, что за тобой следили люди моего отца? – рассмеялся Нирадж. Тень под его глазом пошевелилась, а в зрачке заплясала искорка. – Пожалуй, ты несколько его переоцениваешь.
– Осторожность никогда не помешает.
– И кто это говорит? Тот, который провел с моим отцом приятный вечер сперва на публичной казни, а потом на турнире?
– Согласен, возможно, это была не самая лучшая идея. Но я тогда следил за каждым своим словом.
– А может, тебе и здесь стоило бы за ними следить? – Нирадж огляделся, а затем шепотом добавил: – В этом доме у стен есть уши, так что хорошенько подумай, прежде чем что-нибудь сказать.
Финнен побледнел.
– Ты говорил, что твоего отца нет дома. А слуги… – он побледнел еще больше. – Думаешь, слуги могут подслушивать, а потом доносить?
– Конечно, – Нирадж скрылся во мраке, откуда после мгновения драматической тишины послышался взрыв смеха. – Жаль, что ты не можешь сейчас увидеть свою физиономию! Ладно, спокойно, не переживай. Я позаботился о паре развлечений для слуг, так что в ближайшие полчаса они будут крайне заняты.
– Твой отец не знает, что Каира жива? – уточнил Финнен.
Нирадж беспокойно пошевелился, и из мрака появилось его лицо целиком. В оранжевом свете оно выглядело словно неумелое творение ребенка – слишком глубоко вдавленные маленькими пальчиками глаза, похожий на бесформенный комок папье-маше нос, впалые щеки и множество теней повсюду. Он уже не смеялся.
Финнену показалось, будто на лице Нираджа промелькнула неуверенность, но это могла быть просто иллюзия.
– Естественно, нет. Если бы отец знал про Каиру, я бы ее предупредил.
– Точно? Я тут как раз подумал… знаешь, с самого начала всей этой гребаной истории меня мучают сомнения, на чьей ты, собственно, стороне.
– Будь я на стороне отца, Каира бы от него так легко не отделалась.
– Пожалуй, – неохотно кивнул Финнен. – Но я все же предпочел бы выяснить ответ на несколько вопросов. Например – когда ты добил ту женщину в Архиве. Ты уже заранее знал, что придется помочь ей умереть, но отговорился какой-то чушью и дождался, когда к нам присоединится Каира, чтобы смерть произошла на ее глазах. Так ведь? Тебе важно было, чтобы Каира видела, как ты душишь ту женщину. Почему?