Но он не двинулся с места, лишь облизал внезапно пересохшие губы.
– Каира? – прохрипел он.
После нескольких мгновений невыносимой тишины снизу донесся голос:
– Я тут.
– Не могу… Не вижу…
– Спокойно, иду к тебе.
Ее фигура появилась из мглы прямо под ногами Финнена, сильная рука схватила его за лодыжку и потянула.
– Сюда.
Почувствовав под ногами безопасное пересечение труб, он облегченно вздохнул, наконец распрямив судорожно сжатые пальцы и радуясь минуте передышки. Пропотевшая рубашка затвердела на холоде, и Финнен отчасти чувствовал себя так, будто надел на голое тело панцирь из ледяной жести.
– Все в порядке? – Каира подтянулась выше, так что голова ее теперь находилась на уровне колен Финнена.
– Не знаю, сумею ли спуститься.
– Отсюда уже можно прыгать.
– Уверена?
– Уверена. Я тебе поверила, помнишь? Теперь и ты поверь мне. Прыгнешь?
Он не видел лица девушки, но знал, что она широко улыбается, а глаза ее радостно блестят. Почувствовав, как ему передалась часть ее энергии, Финнен вздохнул, а потом, прежде чем успел о чем-либо подумать, тем более испугаться, согнул колени и прыгнул.
Даниэль Панталекис был болен. Он кашлял, и его била дрожь, а заодно, похоже, еще и лихорадка, бросавшая то в жар, то в холод.
К этому добавлялись проблемы с желудком. «Совсем как в том кретинском анекдоте, – мрачно размышлял он, скорчившись под одеялом, которое еще недавно выглядело как новое, а теперь воняло подвальной влагой. – Что влетит с одной стороны, сразу же вылетает с другой. Все из-за отвратной жратвы», – подумал он, когда в его животе что-то забулькало и забурчало. Он немного подождал, морщась и чувствуя, как липкий пот покрывает лоб, затылок и спину. На этот раз тревога оказалась ложной, но Даниэль не питал иллюзий, понимая, что вскоре ему снова придется встать.
Он жалел, что ни разу не поинтересовался у Саримель, куда она дела его аптечку.
Еще больше он жалел, что находится не у себя дома, где смог бы избавиться от недомогания, просто полежав несколько дней в постели и питаясь постным бульоном.
Еще недавно он просто боялся, но теперь его начинала охватывать паника.
Болезнь со всей определенностью дала понять одно – он не был неуязвим. Ему все еще везло, что следовало хотя бы из того, что ему удавалось безошибочно избегать ширящихся в городе пожаров, но неуязвимым он не был.
Он мог здесь умереть.
Внезапно он разозлился на самого себя. Нужно было что-то делать, а не трястись под одеялом, потея и воняя.
Даниэль встал. Ноги были словно из ваты, мокрая рубашка липла к спине, и тем не менее, он чувствовал себя чуть лучше. Он подошел к окну и широко его распахнул. В тихую темную комнату ворвался свет. У Даниэля закололо под веками, и он заморгал. За его спиной в лучах солнца лениво плавали пылинки, свет падал на обитые материей стены, первоначальный цвет которых уже невозможно было опознать.
Стиснув зубы, Панталекис переждал судорогу в желудке. Вздохнув, достал из одного кармана найденную у бородача карточку, а из другого восьмиугольную золотую монету с круглым отверстием посередине. Он давно уже перестал собирать деньги – вокруг находилось множество значительно более ценных вещей, но одну монету сохранил, благоразумно решив, что, когда вернется на Новые Земли, ученые наверняка захотят увидеть здешнюю валюту.
Если вернется.
На прямоугольной карточке продолжали развлекаться люди – дети резвились, пара танцевала, а группа молодых мужчин разговаривала и пила вино у ограждения.
Даниэль Панталекис вновь ощутил приступ тоски – столь сильный, что ему пришлось закусить губу, чтобы не застонать. Почему, мать твою, все это стряслось именно с ним?
Ладно, пора было перестать скулить и что-то предпринимать.
Положив карточку на подоконник, он раскрыл другую ладонь, на которой покоилась золотая монета. Даниэль столько раз ее видел, что прекрасно знал, как она выглядит с одной и с другой стороны. На аверсе похожая на ласточку птица, а на реверсе – бородатый мужчина средних лет, в чем-то напоминающем выпуклые очки для подводного плавания.
Ладно, пусть аверс означает «да», а реверс «нет».
– Э… чем бы ты ни была, высшая сила этого мира… – начал вслух Панталекис, чувствуя себя полным кретином. В последний раз он переживал нечто подобное в школе, когда пришла его очередь читать молитву во время мессы. – Э… ты заботилась обо мне столько дней и помогала… Или помогал, прошу прощения, Боже, если это ты, я вовсе не хотел к тебе обращаться в женском роде… И… это… В общем, ты заботилась… заботился обо мне, и потому я хочу задать тебе вопрос…
Он замолчал, надеясь, что, немного передохнув, почувствует себя лучше. Бесполезно. Ему все так же казалось, что он выглядит идиотом. И при этом, как ни странно, он был основательно напуган. «Не церковь, – промелькнула у него мысль. – Сатанинский обряд. Именно так должны чувствовать себя ребятишки, вызывающие дьявола. Вроде как понятно, что все это чушь, и тем не менее дрожь пробирает до костей».
Он нервно рассмеялся.
– Э… следует ли мне отправиться в мир, который изображен на этой картинке? Прошу тебя, ответь. Аверс – «да», реверс – «нет».
Даниэль подбросил монету. Та едва не вылетела за окно, но он в последний момент вытянул руку и, шаря по подоконнику, смахнул ее внутрь. Золотой кружок упал на пол, и Даниэль наклонился, чтобы на него взглянуть.
Похожая на ласточку птица. Аверс. То есть «да».
«Не считается, – подумал он. – Я толкнул ее рукой».
Он бросил монету еще раз, и снова выпало «да». И в третий раз, и в четвертый.
На одиннадцатый раз Даниэль почувствовал себя так, будто в небе раскрылся громадный глаз и на него нацелился Божий палец. Двенадцатый раз, тринадцатый.
Да. Да. Да.
– Я слишком толстый, – Финнен недовольно посмотрел в зеркало. – Ты неплохо выглядишь, но я определенно слишком толстый.
– Преувеличиваешь, – Каира поспешно приводила в нужный вид юбку. Материя и без того помялась и испачкалась, а теперь не мешало ее заодно в нескольких местах порвать. Взяв ножницы, она проделала несколько дыр, которые увеличила, выдергивая нитки, чтобы прорехи выглядели естественнее. – Сойдет?
– Вполне, – Финнен поморщился, поправляя чересчур просторную и вытертую на локтях куртку, которую нашел в шкафу. Штаны его затвердели от грязи, в левом ботинке хлюпала подошва. – Надеюсь, никто не станет к нам особо присматриваться.
– Когда ты следил за домом той женщины, ты не думал ни о каком маскараде.
– В том мире почти не было живых, от которых я мог бы пострадать, – буркнул он, беря нож с узким лезвием – ничего лучшего у них не нашлось. Финнен не особо умел им пользоваться, но с мрачным юмором подумал, что в случае опасности всегда может передать оружие Каире.
Он в последний раз бросил взгляд в зеркало. «Сойдет», – повторил он про себя, пытаясь проникнуться энтузиазмом.
В течение получаса они втирали сажу и размякшую землю в самую старую и изношенную одежду, какую им удалось найти. Результат себя не оправдал – Каира напоминала жертву грязевой лавины, а одежда Финнена походила на сценический костюм нищего. Может, на первый взгляд они и выглядели как люди из прошлого, но на второй – уже вряд ли. К тому же оба были достаточно хорошо сложены, чтобы их можно было принять за давно голодающих. Будь у Финнена больше времени, он мог бы поработать над маскировкой, но Каире не хотелось ждать.
Он машинально потер затылок. Шишки, естественно, уже не было, но он все еще помнил боль от удара камнем, а потом яростные, пронизанные агрессией пинки.
– Человек учится на своих ошибках, – пробормотал он себе под нос и посмотрел на Каиру, которая стояла у двери, нетерпеливо вертясь.
На лице ее не было ни следа страха. Хотя девушка уступила, согласившись переодеться, Финнен знал, что она не отдает себе отчета в грозящей ей опасности. Каира не думала о ней даже в абстрактных категориях, и если бы это от нее зависело, сразу же спустилась бы в прошлое прямо в том, что было на ней надето, даже в самом лучшем и теплом пальто.
И, что самое странное, Финнен готов был поверить, что у нее могло бы все получиться.
Каира почти наткнулась на труп, стоявший перед временным лифтом.
Она резко попятилась, и шедший сзади Финнен налетел на нее. Машинально извинившись, он столь же машинально взглянул над ее плечом.
Труп стоял, поддерживаемый когтями поднявшегося на задние лапы механического льва. Финнен не сразу понял, что это тело молодой девушки. От ее платья остались выцветшие лохмотья, щеки ввалились, лицо высохло и почернело. Обнажившиеся зубы казались слишком большими и слишком желтыми. Прядь редких волос закрывала левый глаз; правый, помутневший, был широко раскрыт.
– Пройди стороной, – Финнен ловко обогнул Каиру и схватил ее за локоть. – Осторожнее, вся эта конструкция в любой момент может рухнуть.
Каира молча вырвалась и, подойдя ближе, осторожно дотронулась до щеки мертвой девушки. Труп вместе с поддерживавшим его ржавым механизмом опасно зашатался. Финнен закрыл глаза, досчитал до пяти и снова их открыл. Труп продолжал стоять, а на лице Каиры застыла мрачная решимость.
– Никто не должен умирать таким образом. Никто.
– Знаю. Идем… – он снова схватил девушку за локоть и потащил к выходу. Та неохотно двинулась за ним.
Каира всю дорогу молчала. Глядя на ее прямую фигуру и ровный уверенный шаг, Финнен мрачно размышлял о том, что от их маскировки нет никакого толку. Здесь, в умирающем мире, люди пробирались в тени, бредя из последних сил, но никто не ходил прямо посередине лестницы, высоко подняв голову и решительно сжав губы.
Финнен почти не сомневался, что за ними кто-то наблюдает – он никого не видел, но ощущал присутствие людей в разрушенных домах, за грязными остатками окон и в подъездах, из которых несло влажной плесенью. Иногда он краем глаза замечал какое-то движение, чей-то силуэт в полумраке, размазанную в лучах красного послеполуденного солнца тень, нечто, что могло быть висящей в окне тряпкой, но также и отражением очень бледного и очень худого лица. Свежий снег поскрипывал под чьими-то осторожными шагами, где-то треснул слой льда в луже. До ушей Финнена доносился мягкий шелестящий шепот, будто в глубине домов, мимо которых они проходили, кто-то пересыпал сухую листву. Он знал, что там есть люди. Они сидели в темноте среди холодных стен. И смотрели.