Несмазанные петли слегка скрипнули, на их скрип, в окно высунулась любопытная мордашка Соры, недоуменно скользнула взглядом по конику, перешла на меня, и в следующий миг тишину разорвал дикий девчачий визг, который практически моментально затих, но затем:
— И-и-и! Растик вернулся! И-и-и! — раздалось внутри дома, сопровождаемое звуками открывающихся и закрывающихся дверей.
Так как крик не смолкал, я вполне себе отслеживал путь сестренки по дому: ее комната, гостиная, о, а чего это она на кухню залетела? А, ну как же, нужно же матушку известить, а то она, наверняка ее крик не услышала! Ага, из кухни убежала! Так, коридор, прихожая… Пора!
Я отпустил поводья Грома и, быстро сделав шаг вперед, выставил руки.
— И-и-и, Растик! — входная дверь распахнулась, и на крыльце возник маленький ураганчик по имени Сора, которая буквально скатилась по ступенькам и, подскочив ко мне, повисла у меня на шее.
Я успел подхватить ее в последний момент, обнял и прижал к груди.
— Ты вернулся, ты вернулся! — повторяла она, а потом вдруг расплакалась.
Я был настолько ошарашен ее поведением, что только гладил ее по голове и растерянно задавал один и тот же вопрос:
— Ну, ты чего, Сора? Сор, ну, ты чего?
Но наша идиллия продлилась недолго. Я услышал легкие шаги, замершие на крыльце и, подняв голову, увидел матушку, смотрящую на нас. Наверное, она была на кухне, готовила кушать, потому что так и вышла, не сняв фартук. Она стояла, прижав руки к груди, и по ее щеке прокладывала себе путь одинокая слезинка.
— Мам, — отчего-то охрипшим голосом начал я, она вздрогнула, я спохватился, прочистил горло и попробовал еще раз. — Мам, — теперь голос звучал нормально, — отец просил передать, что задержится в замке и они с Зертом будут только к ужину!
Я решил сразу сказать об этом матушке, а то еще забуду, да и, может быть, это сообщение ее немного отвлечет и слегка охладит мамкину злость на меня?
Мама еще несколько мгновений постояла на крыльце, а потом сбежала с него, подлетела ко мне и влепила такой смачный подзатыльник, что моя голова упала вниз, и я подбородком заехал Сорке прямо по темечку, звучно клацнув челюстями!
— Ай! — вскрикнула мелкая, разжала руки и, отступив от меня на несколько шагов, принялась увлеченно тереть свою маковку.
— Уй! — я тоже отметился одновременно с сестренкой, только при этом схватился за пострадавший подбородок. И как только я себе язык не прикусил? Повезло!
Но не зря говорят, что свято место пусто не бывает, и вот уже передо мной не радостная младшая сестренка, а вполне себе рассерженная матушка!
— Как ты мог?! — ее ладошка несильно хлопает мне по груди. Памятуя о том, насколько тяжелой может быть ее рука, понимаю, что отделался легким испугом. Пока, во всяком случае. — Ты знаешь, что со мной было, когда ты пропал?! Я чуть с ума не сошла! А тебя все нет, и никто не знает, где ты!
— Эм, мам, но я же Бирку просил тебе сказать, где я и что со мной, чтобы ты не волновалась! — возмутился я.
— Ага! Бирку он просил! — опять взвилась матушка. Я уже и не рад был, что попробовал оправдаться — успокоить ее я не успокоил, а вот еще один подзатыльник заработал, правда, не такой сильный, как первый.
Не-е-е! Что бы я еще стал возражать рассерженной женщине?! Нафиг-нафиг! Так она проорется, да и успокоится. Результат будет тот же, что и после возражений, только быстрее, да и я избегу телесных повреждений!
— А ты знаешь, когда Бирка нам об этом сообщила? — не унималась рассерженная родительница.
Вот же! Опять подзатыльник заработал! Да, сколько же можно?! Это вообще беспредел какой-то!
— Уй! — протестующе воскликнул я. — Да, откуда же мне знать, меня-то уже здесь не было!
— Вот то-то и оно, — вдруг, абсолютно успокоилась мама, — что тебя здесь не было! — она вздохнула. — А Бирку на учебе задержали, а потом она пошла подружке помочь, короче, пришла ночь-заполночь, уставшая, ну и, конечно, обо всем забыла! Сказала только утром, а я всю ночь не спала! — опять начала сердиться матушка и подняла руку. Я уже зная, чего мне от нее ожидать, постарался голову вжать поглубже в плечи. Родительница мой жест заметила, ничего не сказала, но руку опустила. Фух, пронесло!
— Чтобы больше так не делал, понял?! — закончила она все еще сердито, но, уже успокаиваясь, и вдруг как-то съежилась, уткнулась мне лицом в грудь, всхлипнула и разревелась.
Я опешил. Я растерялся. Я не знал, что делать. Моя мама, обладательница твердого, несгибаемого характера, мама, которая, случись что, не бросится в укрытие, а будет подавать своим мужчинам стрелы и стоять вместе со всеми в общем строю, моя мама, умница и веселушка-хохотушка, ревела в голос, как какая-то малявка, уткнувшись мне в грудь.
Вот тогда, когда я все это осознал, я вдруг впервые испугался по-настоящему. Я испугался, что однажды могу вернуться домой, а мамы — нет! И я почувствовал, как по моей спине потек холодный пот. Я осторожно, как будто она хрупкое стекло, гладил ее по плечу и тихонько успокаивающе бубнил:
— Мам, ну ты чего? Мам, ну, все же хорошо! Ну, мам, ну, правда, все хорошо! Ты чего, мам, ну, правда?
— Знаешь, как я волновалась? Я всю ночь не спала, думала, что с тобой случилось? Уже чего только не передумала! — всхлипывая и некрасиво шмыгая носом, жалилась она мне.
— Мам, ну ты чего? Мам, ну, все же хорошо! Ну, мам, ну, правда, все хорошо! Ты чего, мам, ну, правда? — отвечал я ей, поглаживая по плечу.
Не знаю, как это смотрелось со стороны, но мне было все равно. Я пытался успокоить самого близкого и родного мне человека, и у меня это не получалось!
А тут еще и мелкая, услышав мамкины всхлипы, тоже разревелась! Уж я ей из-за мамкиной спины кулак показывал-показывал, а все зря! Ревет и ревет, а чего ревет — непонятно. За компанию, что ли?
Я стоял столбом, только не переставая гладил маму по плечу и что-то успокаивающе бубнил. И по прошествии какого-то времени, я заметил, что мамкины всхлипы стали реже, а вскоре и вовсе прекратились.
Она отстранилась, смахнула ладошкой слезы со щек и как-то несмело улыбнулась, как будто солнышко выглянуло на минутку из-за зимних туч.
Тут и мелкая тоже начала успокаиваться. Да они сговорились, что ли?!
— Ну, здравствуй, блудный сын! — наконец, совсем успокоилась матушка, крепко меня обняла и расцеловала в обе щеки.
А потом взлохматила волосы на голове, как она обычно делала, когда хотела меня подбодрить или просто приласкать любимое чадо. И вот тогда я понял, что прощен!
Я почувствовал такое облегчение, что мне казалось, что я могу все! Могу даже взлететь!
— А это что за бифштекс ходячий? — мама, наконец, обратила внимание на моего коня.
— Это не бифштекс! — возмутился я. — Это Гром! И он очень любит… — я потянул с последним словом, пока не нащупал в сумке фрукт и закончил фразу, доставая его из сумки, — … яблоки!
Я протянул яблоко коню, который всю нашу семейную встречу флегматично отстоял рядом, только изредка косясь на нас глазом или прядая ухом, при особо громких звуках. Гром, как всегда, аккуратно взял яблоко у меня из руки и с удовольствием им захрумкал.
— А вообще-то это боевой конь! — продолжал я хвастаться. — И я его, как папа сказал, честно заслужил, вот!
Ну, очень не хотелось мне рассказывать, что я побывал в бою, зачем лишний раз их волновать, пусть уж лучше батя или Зерт расскажут об этом так, как посчитают правильным. Глядишь, они про бой вообще упоминать не будут!
— Отлично! — кивнула мама, но почему-то радостным я бы ее вид не назвал. — И что ты хочешь, чтобы мы с ним сделали?
— Э-э-э, — озадаченно протянул я. — Не понял вопроса.
— Ну, ты зачем его к нам привел? — с невинным видом пояснила матушка.
— Ой, Растик! — подергала меня за руку Сора, заставив повернуться к ней. — А мне можно Громчика яблоком угостить?
— Да, — кивнул я и вновь повернулся к маме. — Как это зачем? Это мой конь!
— Растик, Растик! — вновь подергала меня за руку сестричка.
— Ну, чего тебе? — я опять повернулся к ней.
— А дай мне яблоко, а то у меня не-ету! — скривила губы мелкая, и я понял, что если сейчас не дам ей яблоко, то она опять разревется. Я достал фрукт из сумкт и протянул ей. — На, корми!
— Ура! — она выхватила яблоко у меня из руки.
— Только аккуратно! — предупредил я ее. Сора даже не удосужилась в ответ кивнуть. По-моему, она меня и не услышала. Ну, ладно. Я опять повернулся к матушке.
— Так, Раст, я поняла, что это твой конь, но скажи мне, где он у нас будет жить, в твоей комнате? Или ты видишь у нас на дворе конюшню? — ехидно поинтересовалась она. — А питаться он будет тем же, что и мы едим? А может, и вместе с нами, за одним столом?
Я представил, как это будет выглядеть, и захихикал.
— Ты не хихикай, — мама тоже заулыбалась, но старалась сохранить строгий тон, — ты на вопросы отвечай!
— Ну, мам! — взмолился я. — Ну, я не знаю! Мне папка сказал домой ехать, я и поехал! Вот он придет, тогда и решим, как быть!
Матушка тяжело вздохнула и взлохматила мне волосы.
— Ладно, давай дождемся отца, — согласилась она со мной, — а пока привяжи его где-нибудь! — она обвела наш двор взглядом и махнула рукой. — Вон, к забору, что ли.
— Растик а можно я его поглажу? — влезла сестренка, увидев, как я потянулся к поводьям.
Ну, конечно, яблоко Гром уже схрумкал, просто смотреть на него неинтересно, а хотелось какого-нибудь действия. Вот она и придумала себе развлечение.
— Погладь! — согласился я, не трогая поводья.
Маленькая ладошка Соры потянулась к морде Грома, он сначала ткнулся в нее носом, но, обнаружив, что заветного яблока в ней нет, громко фыркнул и возмущенно тряхнул головой.
— Ай! — Сора испуганно вскрикнула, отдернула ладошку и спрятала ее за спиной.
— Не бойся, — подбодрил я ее, — я же рядом! Он добрый, вот смотри! — и я ладошкой похлопал Грома сбоку по морде. — Прекрати! — сказал я строгим голосом коню. — Не пугай ее, это моя сестра! Она — своя!