– Да-а, – нерешительно признал Карновски. – Но я так не думаю. Кажется, он стоял лицом к дому, но как только я открыл калитку, он вдруг развернулся и пришел в движение – точно так же, как и второй раз, ночью.
– Вы уверены, что это был один и тот же человек?
– Да, – удивленно ответил Карновски. – Здесь не может быть сомнений.
– Я спросил это, так как вы упомянули, что в первый раз не обратили на него особенного внимания. Не можете ли описать этого человека?
– Не вполне, – честно ответил актер. – Я ведь его особенно не рассматривал. Он был невысок и, думаю, одет в темное. Носил мягкую шляпу, надвинутую на лицо, и к тому же быстро шел, опустив голову. – Карновски изобразил эту позу. – Та же самая шляпа, та же самая манера, та же самая походка, что и у человека на дороге. Поэтому я знаю, что это один человек.
– Это был бродяга?
– Нет. Я особенно не присматривался, но думаю, что он был немного безвкусно одет. Но несмотря на это, будь он попрошайкой, мог бы дважды воспользоваться возможностью просить подаяние, но он не сделал ничего подобного, – заключил Карновски.
Пардо согласился с выводом. Но во всем этом было что-то, что он хотел бы обдумать. Полицейский встал.
– Мистер Карновски, спасибо, – поблагодарил он в то время, как актер тоже поднялся. – Сказанное вами может оказаться чем-то важным. Возможно, занятия того незнакомца и были невинны, но в том, что он присутствовал поблизости в течении трех часов, конечно, есть что-то странное. Сейчас я вас покину, но если возникнет необходимость, мне бы хотелось, чтобы мы могли с вами связаться.
Карновски не удивился этому и оставил номер своего телефона, и упомянул, что сейчас он не занят на съемках. Вместо того, чтобы вызвать слугу, он самостоятельно проводил инспектора в маленький холл.
Одевая шляпу, Пардо обернулся к актеру и внезапно спросил:
– Кстати, о смерти миссис Лакланд вы узнали от мисс Херншоу?
– Да. Она позвонила мне в четверг днем.
Пардо кивнул. Не обращая внимания на ответ, он тут же задал второй вопрос:
– Мистер Карновски, вам когда-либо посылали анонимные письма?
Спросил он словно невзначай, но тем не менее внимательно присмотрелся к реакции актера. Он заинтересовался ею, но решил, что Карновски просто сомневается в значении слова «анонимный».
– Я имею в виду письма без подписи, – пояснил сыщик.
– О, я знаю, – ответил актер. – Разоблачающие письма. Нет, мне такие не приходили. А должны?
– Мы надеемся, что нет, – весело ответил Пардо и удалился.
Некоторые фрагменты беседы он нашел интригующими. Личность Карновски сама по себе могла превратить рутинный опрос в нечто выдающееся, но помимо этого, в рассказе о вечере среды были эпизоды, над которыми инспектор мог поразмыслить по пути в Минстербридж.
Почему для Карновски стал новостью тот факт, что миссис Лакланд была отравлена? Ведь он признавал, что ему стало известно о ее смерти еще в четверг днем. Сообщившая ему об этом Дженни знала обо всем после разговора с доктором, и было невероятно, чтобы она навела Карновски на мысль, будто ее бабушка умерла от естественных причин. Даже если при первом разговоре Дженни была очень лаконична, то за последующие два дня она должна была дополнить информацию. Пардо не верил в неведение актера, но и не мог понять то, как быстро Карновски согласился с тем, что произошло убийство. Он ни разу не предположил, что это могло быть самоубийство, но озвучил подозрение, что отравителем мог быть кто-то из домашних.
Инспектор не поверил в рассказ о следившем за домом незнакомце. История была слишком театральна. И Карновски поведал ее слишком поздно, так что она не выглядела спонтанной. Она казалась искусственной, словно трюк, заполняющий перерыв между двумя номерами в шоу. Предоставил ли Карновски эту мелодраму лишь в качестве приманки для отвлечения внимания полиции?
Но, в любом случае, являются ли показания актера правдой или вымыслом, присмотреть за ним стоит, решил Пардо.
Глава 10. Тень над семейством
Кажется, твое лицо в смятении!
Не меньше чем судьба, что ты мне предрекаешь:
Ты в трепете и дрожи! Твоя кровь стынет в жилах!
Томас Отуэй «Спасенная венеция»
Эмили Буллен уселась на стуле в такой неудобной позе, что сержанту Солту захотелось ее поправить. Из-за этой позы она казалась более вялой и безрадостной, чем обычно, но жесткость, с которой она встретила взгляд сержанта, остановила его.
Двое детективов и мисс Буллен находились в той самой маленькой гостиной, в которой три дня назад доктор Фейфул беседовал с Дженни и Кэрол. Вернувшись от Карновски, Пардо пообедал и отправился к Лакландам – поговорить с семьей и особенно с Эмили Буллен, которая до сих пор избегала встреч с полицией. Их встретила мисс Херншоу. Мисс Квентин отсутствовала. Она должна вернуться к чаю. Пардо бегло осмотрел спальню, в которой умерла миссис Лакланд, а также соседние комнаты. После этого он захотел увидеть мисс Буллен.
Инспектор опасался женских истерик и побаивался начинать опрос компаньонки. Но, к удивлению обоих детективов, она хотела дать показания так же сильно, насколько они хотели взять их. Она вошла с деланным спокойствием, и если Пардо оно не обмануло, то Солт решил, что сообщения о ее недавней истерике были явным преувеличением. Теперь она пристально присматривалась к полицейским, прежде чем приступить к разговору.
Пардо, в свою очередь, наблюдал за ней и размышлял о том, насколько внимателен ее взгляд. Безвкусное платье, которое она носила, заставило его подумать о контрасте между красотой дома и истерзанным видом его обитательниц. Даже Дженни, молодость которой маскировала атмосферу этого места, была словно одета во что-то древнее, но неумело перешитое под современный стиль. Она словно ожидала траура, решил инспектор.
Эмили Буллен начала говорить. Она теребила предмет, вид которого развеселил сержанта. «Это то, что они называют ридикюлем», – решил он. Бархатное нечто было зашнуровано синей нитью, которая стягивала верхнюю часть предмета и образовывала петлю. «Ну и закрома», – подумал он, поглядывая на подозрительные выступы.
– Инспектор, я с нетерпением ждала встречи с вами, – начала она. – Мы все испытали ужасный шок… по крайней мере, некоторые из нас, – зловеще поправилась она. – И я сказала себе: «Для чего нужна полиция, если не для того, чтобы решать наши проблемы?» И я немедля решила предстать перед вами.
– Совершенно верное решение, мисс Буллен, – осторожно сказал Пардо, сознававший, что имеет дело с необычной женщиной. – И какую же проблему нам нужно решить?
Инспектор был удивлен тем, что мисс Буллен взяла инициативу на себя, и не мог сказать, чего можно от нее ожидать.
Эмили Буллен беспокойно раскрыла ридикюль. «Сунул пальчик в пирог, две изюмки извлёк»,[13] – чуть ли не пропел сержант Солт, но она вынула из сумочки лист бумаги. Пардо показалось, что он уже видел что-то подобное.
Он перевел взгляд с листа бумаги на лицо женщины. Ее глаза и пухловатые щеки казались одинаково болезненными и беспомощно смотрели на него. «Они выглядят, как галька», – подумал инспектор.
– Я слышала расспросы насчет анонимных писем. Кэрол и Дженни никогда их не получали, но ко мне такое письмо пришло! – триумфальные нотки последних слов придали пронзительности монотонному голосу мисс Буллен. Она внезапно по-ребячески улыбнулась. – Оно пришло… позвольте припомнить… должно быть, неделю назад. Одно утро – и письмо. Я думаю, это было в пятницу на прошлой неделе, – голос Эмили Буллен вновь стал равнодушно-невыразительным.
– Можно взглянуть на него? – поинтересовался Пардо, протянув руку.
Как он и ожидал, почерк и бумага были те же, что и в письмах к доктору. Инспектор прочел послание:
Присматривайте за старой леди. Вы должны знать, что происходит.
Пардо молча протянул бумагу Солту.
– Мисс Буллен, у вас сохранился конверт, в котором пришло это письмо?
– Нет, инспектор, боюсь, не сохранился, – ответила женщина с нотками чопорного самопорицания. – Конечно, я должна была сохранить его, но он сильно порвался когда я его открывала. Я не люблю хранить неопрятные вещи, и в то время не подумала, что на него когда-либо понадобится взглянуть.
– Получив его, вы не были встревожены?
– Не вполне. Конечно, я возмутилась из-за того, что кто-то написал мне такое, но я не испугалась. И тогда я не подумала, что здесь имеется в виду состояние здоровья миссис Лакланд.
– И правда, здесь нет никакого указания на то, что именно имеет в виду автор письма, – согласился Пардо. – А как вам тогда показалось, о чем это письмо?
Вопрос был внезапным, и щеки Эмили Буллен окрасил румянец.
– Трудно сказать. Я подумала, что оно ссылается на ее деньги. Знаете, миссис Лакланд любила переписывать завещание. Как если бы я смогла повлиять на нее, соберись она составить новое.
К удивлению Эмили Буллен, инспектор Пардо тут же согласился с ее суждением о письме:
– Возможно, это именно то, что имел в виду автор письма, – заявил он. – Вы не знаете, завещала ли она вам что-нибудь?
Мисс Буллен покраснела и опустила глаза, но инспектор успел заметить, как они жадно сверкнули.
– Нет, не знаю. Со мной она никогда не говорила о таких вещах.
– Мисс Буллен, вы уверены? То, что миссис Лакланд не говорила с вами о завещании, не укладывается с тем, что мы знаем о ее характере. Нам кажется, что она любила не только изменять его, но и обсуждать сделанные перемены.
Эмили Буллен осторожно и хитро взглянула и какое-то время не отвечала. У полицейских сложилось впечатление, что она обдумывает, насколько много можно сказать.
– Конечно, – наконец ответила она. – Иногда миссис Лакланд говорила о своих деньгах. Она упоминала, как сложно справедливо их распределить, и все такое. Но сама мысль о том, что она могла оставить их мне, – просто невероятна.