– Я не хотела говорить полиции. Миссис Лакланд всегда говорила, что за это меня могут посадить в тюрьму. Я боялась.
Она вскинула голову и свирепо взглянула на инспектора.
– Но мне все равно, – быстро продолжила она. – Теперь молчать хуже, чем говорить. Я брала вещи миссис Лакланд. Прошлой весной. До того, как она заболела. Мисс Буллен обнаружила это и рассказала миссис Лакланд. Тогда миссис Лакланд сказала, что я – воровка, меня можно отправить в тюрьму, и я больше никогда не получу работу, но на этот раз она не заметит моего промаха и не уволит меня. Так что я осталась на работе. Но все это время, едва только ей что-то не нравилось, как она тут же начинала намекать на тюрьму и на то, что может сообщить в полицию. Потом старая чертовка заболела, но оставалась еще мисс Кэрол. Миссис Лакланд все ей рассказала, я знаю об этом, так как она часто отпускала мелкие намеки.
Голос горничной дрожал, и Пардо почувствовал, что это вызвано скорее ненавистью к работодателям, чем необходимостью признаться.
– Какого рода вещи вы брали у хозяйки? – мягко спросил инспектор.
– Деньги. Брошь и мелкие побрякушки из шкатулки. Она все равно никогда ими не пользовалась. Но она заставила меня все вернуть. Но я взяла еще кое-что, и она об этом так и не узнала, – девушка улыбнулась от воспоминания этой своей «победы» над покойной хозяйкой. – Ничего хорошего мне это не принесет, но просто так вернуть все на место я не могла. Это сложнее, чем вернуть драгоценности. Я ждала и ждала, когда же она что-то скажет, но она молчала. Полагаю, она так и не хватилась пропажи. А когда она заболела, я решила, что нахожусь в безопасности, и больше не думала о том, как вернуть их.
Она внезапно опустила руку в сумочку и вынула оттуда пачку писем, перевязанных ленточкой. Она протянула их Пардо.
– Они больше никому не нужны, но я боюсь хранить их. Я боюсь держать у себя вещи Лакландов. Много лет назад какой-то человек написал их миссис Лакланд. Это просто любовные письма.
Солт подошел поближе и присмотрелся к свертку в руках инспектора. Любовные письма. И убийство? С чего эта девушка говорит такое?
Однако Пардо без улыбки взглянул на сверток.
– Хорошо, Эдит. Я просмотрю их. И передам адвокату, распоряжающемуся имуществом миссис Лакланд.
В глазах девушки снова появилась тревога.
– Вы же не скажете обо мне? – прошептала она.
– Ни слова. И выбросьте из головы все мысли о том, что вам что-то угрожает. Если вам долгое время что-то и угрожало, то это не значит, что нужно продолжать бояться. Вы же вернули все обратно, не так ли? Хорошо. И вы закончили с этим, отдав письма мне.
Слезы облегчения хлынули из глаз Эдит.
– Закончим с этим, – повторил Пардо. – Я советую вам вернуться в дом Лакландов, словно ничего не произошло. С вами ничего не случится. Продолжайте свою обычную работу…
Он не закончил фразу, так как девушка вскочила на ноги. Она обеими руками схватила его за руку.
– Я не вернусь! – выкрикнула она. – Я никогда не вернусь! Не могу! Этим вечером я боюсь даже идти домой. То, что случилось с Хетти, может случиться…
– Успокойтесь, – резко приказал Пардо. Он взял горничную за руки и усадил обратно в кресло. Она рыдала. – С вами ничего не случится. Сержант проводит вас до дома. Пойдете?
Успокоившись, она кивнула. Но все еще дрожала.
– Я должна сказать вам что-то еще, – выдохнула она, внезапно покосившись на стоявшего в дверях Солта, словно она опасалась, что войдет кто-то еще. – Я вспомнила об этом.
– О чем?
– О том, что я сказала суперинтенданту. О разнице в вещах на тумбочке миссис Лакланд, когда я в последний раз принесла ей чай. Я вспомнила. Но мисс Буллен спросила меня о словах суперинтенданта, и когда я рассказала ей, она заявила, что глупо беспокоить полицию такими мелочами, а учитывая мое прошлое, для меня же лучше поменьше сталкиваться с полицией. А то еще навесят что-нибудь на меня, так она сказала. Так что когда вы попросили меня припомнить, я испугалась и притворилась, что не понимаю, о чем вы говорите.
– Да? – спросил Пардо, когда девушка сделала паузу. – И что же изменилось на тумбочке?
Голос девушки опустился до шепота. Пардо с трудом уловил ее слова.
– Пузырек. Бутылочка с лекарством, которое миссис Лакланд принимала последний день или два. На этикетке было пятно. Желтое снизу. Я ничего не могла с ним поделать. Но когда в тот день я принесла ей чай, этикетка была чистой. На ней не было пятна.
Глава 17. Убийца наносит новый удар
А смелый Банко шел пешком впотьмах.
Макбет
Той ночью Пардо лег постель, валясь с ног от усталости, но по разным причинам сон не шел к нему. После ужина они с Солтом просмотрели письма, переданные им перепуганной Эдит. Они были старыми и по краям слегка пожелтели. Датировались они концом первого десятилетия XX века. Как и сказала горничная, это были всего лишь любовные письма, хотя некоторые из них были намного более страстными, чем типичные послания того (да и любого другого) времени. Вероятно, Эдит прочла лишь верхнее письмо из стопки. Но они заинтересовали Пардо, так как их автор то и дело демонстрировал чрезмерную близость к повседневным делам миссис Лакланд. Казалось, что ее финансовое благополучие столь же дорого его сердцу, как и она сама. Из этих писем следовало, что через десять лет после вступления в брак она, шутя, играла с чувствами мужа. Письма были подписаны неким Филипом и были отправлены с различных адресов – иногда из лондонского клуба, иногда из Хэмпстеда и даже из иностранного отеля. Всего было восемнадцать писем. Пардо не мог себе представить, что они хранились только из сентиментальности. Она была не свойственна миссис Лакланд. За ее действиями обычно стоял корыстный интерес. Письма могли бы послужить как оружие против неудачливого Филипа, над которым она и так чувствовала власть. Пардо решил показать письма Ренни. Адвокат скорее, чем кто-либо еще, сможет определить фаворита миссис Лакланд.
Еще были важны показания Эдит – после нескольких дней молчания она рассказала о пузырьке. Важно ли это? Кардинально важно! Это меняет всю картину и распутывает явные противоречия. Он едва затронул этот вопрос в разговоре с Солтом. Сначала он хотел как следует обдумать его, и в предрассветные часы, когда сон не шел к нему, перед его глазами крутились разрозненные части головоломки и послушно вставали на свои места.
В четыре часа он включил торшер возле кровати и взял последнюю анонимку, полученную доктором Фейфулом. Он внимательно перечитал ее. Она занимала свое место в головоломке, и оно было более значимым, чем предполагал автор письма. Когда он выключил свет и снова лег на подушку, у него уже было решение. Оставалось еще найти место для пары частей головоломки, чтобы догадки стали явными фактами, но это можно сделать завтра. А сейчас у него было решение. Он разоблачил убийцу. И его гнусные дела.
Он встал рано, проспав всего пару часов. Но, тем не менее, он чувствовал себя свежим, словно проспал всю ночь. После вчерашней усталости у него открылось второе дыхание. Хотя инспектор не обвинял себя в смерти Хетти Пэрк, он не мог забыть предчувствия, возникшего у него после ее допроса.
Сегодня была среда, он вел это дело уже пятый день, а на горизонте уже маячило окончание расследования. Но предстояло еще немало дел. Нужно увидеться с доктором Фейфулом, показать Ренни письма и запустить план, который он придумал этой ночью. Доктор шел первым в списке. Во время завтрака инспектор набросал план дня Солту, но не углубляясь в подробности. Перед девятью часами он позвонил Лакландам. Кэрол ответила и выслушала краткие инструкции. Далее – звонок Карновски. Пардо был не уверен, сможет ли он застать актера дома в этот час. Однако тот был на месте и ответил ленным голосом. Судя по его интонации, можно было предположить, что он все еще находится в постели.
Следующим шагом был визит к Фейфулу. Инспектор собрался выйти, оставив Солта в «Лебеде и переправе» на случай поступления каких-либо новых сообщений касательно аутопсии Хетти. Но тут доктор сам пришел в гостиницу.
– Я собирался увидеться с вами, – сказал Пардо, пододвигая гостю стул.
– Я так и подумал, и когда я начал утренний обход, мне пришло в голову, что я первым могу прийти к вам. Как вы, должно быть, знаете, на вчерашний вечер у меня нет ни малейшего алиби.
Последнее замечание было высказано внезапно и словно напрашивалось на немедленный ответ. Но вместо этого Пардо задумчиво посмотрел на доктора, присмотревшись к суровым морщинкам вокруг его усталых глаз. «Плохо спит, – подумал инспектор, – как и все, втянутые в это чертово дело». Вслух же он сказал:
– Почему вы думаете, что я должен об этом знать?
Доктор пожал плечами:
– Я же проезжал через весь Буллхэм не в шапке-невидимке. Да и вы видели Костера.
В его голосе не было вопросительной нотки, так что Пардо принял его фразу как констатацию факта.
– Да, конечно, я видел Костера. И он сказал, что вы перевязали ему руку.
– Этот дурень на заслуживает лечения, – выпалил Фейфул. – Не удивлюсь, если он потеряет и ее. Он все делает только хуже. В субботу я наложил ему нормальную повязку, но когда вчера я увидел его, на нем была перепачканная грязная тряпка. Я сказал ему все, что думаю, и он насупился, как черт. Не хотел, чтобы я снова наложил ему повязку, ведь она мешает работать. И какая же работа у этого ленивого увальня? Не сомневаюсь: как только я отвернулся, он наверняка сорвал мою повязку и обернул руку очередной тряпкой.
Пардо с интересом слушал, и как только Фейфул сделал паузу, инспектор сказал:
– Доктор, в какое время вчерашнего дня вы видели Костера?
– В половине шестого. Я зашел сначала к нему, так как у меня было еще много пациентов, а этого гуляку позже можно было не застать, – угрюмо улыбнулся доктор.
– А во сколько вы покинули Буллхэм?
– Разве я не говорил, что у меня нет алиби? – сердито заметил врач. – Ни малейшего. Половина детишек Буллхэма заболела корью, да пятеро Локков, так что я справился только после семи. На обратном пути меня застигла буря. Последний пункт моего обхода – дом миссис Элдер, можете спросить у них, когда я там побывал. Но после этого у меня начались проблемы с двигателем, иначе я успел бы добраться домой до того, как дождь разбушевался.
– Спасибо, доктор. Не думаю, что я настолько заинтересован хронометражем вашего пребывания в Буллхэме, как вам это представляется. Я знаю, что вчера вы там были, но меня не так сильно беспокоит ваше алиби…
– Ну, вы же должны уточнить, – перебил его доктор, голос которого теперь стал добродушнее. – Разве я не был обвинен в предыдущем убийстве еще до того, как оно произошло? А теперь какой-то маньяк убил эту бедняжку в то же самое время, когда я был там. Вы можете быть уверены, что все это не случайно.
– Возможно, – ответил Пардо. – Но думаю, вы знаете, какое большое значение мы придаем тем письмам. Через минуту я перейду к ним. А сейчас я собираюсь сказать прямо, так как знаю, что вы понимаете, что все сказанное будет конфиденциально.
Фейфул внимательно посмотрел на Пардо, и теперь в его взгляде не было раздражения. Даже стоявший в стороне Солт удивленно уставился на инспектора.
– Полагаю, что все, сказанное мне до этого, также было конфиденциально, так что немного дополнительной информации ничего не изменит, – ответил врач. – Но не нужно возлагать на меня ответственность и сообщать мне имя вашего убийцы – сейчас для меня это будет слишком сложно!
– Значит, теперь вы уверены, что это один убийца?
– А вы? – парировал доктор, приподняв бровь.
– Боюсь, если я скажу вам это, то возложу на вас слишком большую ответственность, – добродушно отшутился инспектор. – Не будем об этом. Вам я хотел сообщить другое. Под телом девушки мы нашли ношенную повязку.
Он кивнул Солту, и тот отпер ящик и протянул повязку Пардо. Инспектор передал ее Фейфулу.
– Надеюсь, вы сможете сказать, эту ли повязку носил Костер, когда вы видели его в понедельник?
Склонившись над тряпочкой и крутя ее между пальцами, врач покачал головой.
– Нет, он носил не эту. Его самоделка была лишь куском тряпки. А эта, как вы видите, сделана из обрезка старой хлопчатобумажной перчатки.
– Понимаю. Но это делает все еще занятнее. Потому что если он убил девушку, то в этой повязке нет никакого смысла.
– Но смысл есть! В понедельник Костер не хотел, чтобы я перевязывал его руку, и я был уверен, что он собирался сорвать повязку, как только я уйду. Допустим, позже он смастерил повязку из перчатки?
– Но когда мы видели его, он носил вашу повязку, – напомнил инспектор.
– Конечно. Он же потерял свою, заметил пропажу слишком поздно и не стал возвращаться и искать ее. Поэтому он вновь повязал мои бинты.
– Его повязка выглядела профессионально, – задумчиво отметил Пардо.
– Миссис Селби служила в пункте неотложной помощи, – кратко ответил Фейфул. – И кое-что еще. Если Костер хотел задушить девушку, ему пришлось бы снять бинты.
– Верно. И это переносит нас к следующему пункту. Можете ли вы сказать, с точки зрения медицины, мог ли Костер задушить девушку, учитывая состояние его руки?
Доктор на мгновение задумался.
– Да, – наконец ответил он, – конечно, он мог это сделать, несмотря на боль и риск разбередить рану. Большой палец служит чем-то вроде рычага, так что для удушения руками требуется именно он… – доктор прервался, сделал глубокий вдох и продолжил: – Однако жаль, что мне не представилась возможность взглянуть на его руку тем вечером, после того как умерла девушка. Может, были какие-нибудь симптомы. Но, как я только что сказал, использование повязки означает, что убийство было преднамеренным. И должен сказать, мне это кажется нехарактерным для Костера. Я могу представить, как он убивает в порыве импульса, но не действуя по заранее составленному плану.
– В этом я полностью согласен с вами.
Наступила недолгая тишина, а затем инспектор, внезапно оставив тему о Джордже Костере, посвятил доктора Фейфула в свои планы на утро.
Врач слушал с таким сомнением на лице, что Пардо почувствовал необходимость оправдывать свой замысел.
– Знаю, это нетрадиционно и вызывает моральные вопросы. Но поток писем остановился, если не считать вчерашнего, – быстро поправился инспектор, – а анонимщиков сложно выявить традиционными методами. Вот мы и прибегаем к таким методам, как этот трюк.
Врач поднял голову, его взгляд был мрачен.
– Вы получили отчет Брасси? – спросил он.
– Да, но он негативный. Как эксперт-графолог, он хорошо понимает свои ограничения и с уверенностью может заявить только то, что все письма написаны одной рукой. Последнего письма он, конечно, еще не видел. Он не может определить даже пол автора, хотя подозревает, что это женщина.
– И все это мы и так знали, – заключил доктор. – Ну, я буду на месте. Понадеемся, что все сработает.
Уходя, он был веселее, чем когда пришел. Прежде чем отправиться к адвокату, Пардо проинструктировал Солта, велев ему вернуться в Буллхэм на автобусе либо на машине Литтлджона и объяснив ему, что там нужно делать.
– Возвращайтесь к Лакландам к одиннадцати. Я буду ждать вас, – распорядился инспектор.
Мистер Ренни был не дома, а в своем офисе – в десяти минутах ходьбы. Пухлый мальчик, в облике которого было что-то от херувима, провел Пардо в комнату, уютность которой только усиливалась из-за обилия юридических книг. Старый юрист не удивился столь раннему визиту. Он вежливо выдвинул стул и, высказав свое изумление от убийства Хетти Пэрк, принялся рассматривать переданный ему посетителем сверток писем.
– Мистер Ренни, я надеюсь, что вы сможете рассказать нам, кто автор этих писем. Возможно, вы узнаете почерк?
Пока старик просматривал письмо за письмом, прошли минуты. Сейчас он сидел, склонившись над ними. Казалось, что он не обращает внимания ни на инспектора, ни на все остальное. Пардо кашлянул, и мистер Ренни поднял голову, встретившись с гостем взглядом.
– Эти письма – собственность моего покойного клиента, а значит, они должны остаться у меня, тем более что они не имеют отношения к смерти миссис Лакланд.
– Судить об этом буду я, – вежливо заметил Пардо. – Когда они больше не будут мне нужны, я передам их вам. А пока я был бы признателен, если бы вы сказали, можете ли вы определить их автора.
– Да, могу, – неохотно ответил старый адвокат. – Эти письма были написаны покойным доктором Филипом Фейфулом, отцом доктора Тома.
Пардо не смог скрыть удивления.
– Доктора Фейфула? – переспросил он. – Значит, он был?..
– Фаворитом миссис Лакланд, – кратко закончил мистер Ренни. – Да. Прежде, чем кто-либо из них поселился в Минстербридже.
– Но если вы знали это, когда рассказывали мне фамильную историю… – укоризненно начал Пардо.
– Инспектор, слухи – не факты, – возразил мистер Ренни. – Я не знал. Но я хорошо знаком с почерком доктора Филипа, и эти письма подтверждают, что ходившие много лет слухи были правдой. Но никто из двоих никогда не доверялся мне настолько, чтобы все рассказать, так что я не мог говорить о них с уверенностью.
– Но об этом знали и другие жители Минстербриджа? – несколько нетерпеливо спросил Пардо.
– Они лишь судачили об этом, – поправил его юрист. – И то не во всеуслышание, иначе доктор Филип не оставался бы уважаемым врачом, каким он всегда был. Сплетни исчезли задолго до его смерти. Они превратились в избитую легенду о двух стариках, и никто не собирался возвращаться к этой сплетне.
– Интересно, дополнялись ли эти слухи чем-то еще? – быстро размышлял инспектор. – Ходили ли разговоры о том, что миссис Лакланд могла оказывать доктору благосклонность в чем-либо еще?
Мистер Ренни, колеблясь, взглянул на инспектора.
– Да, – признал он, очевидно, решив, что молчать нецелесообразно. – Высказывались предположения, что миссис Лакланд помогла доктору Фейфулу начать практику. Понимаете, она знала его еще в Лондоне, когда он не был процветающим практикующим врачом, каким его знал Минстербридж.
– Мистер Ренни, как вам кажется, доктор Том знает обо всем этом? – спросил Пардо.
Старый юрист печально улыбнулся.
– Не могу сказать. Когда начались эти слухи, доктор Том был совсем младенцем, а может, еще и не родился. Мы не знаем, мог ли отец рассказать ему, и мог ли он сам о чем-то догадаться, – мистер Ренни замолчал, а затем неожиданно добавил: – Инспектор, думаю, что если это так важно, то, будь я на вашем месте, я бы спросил его.
– Возможно, я так и сделаю, – ответил Пардо.
Он думал об этом, идя от юриста к Лакландам. Во всяком случае, это дает объяснение намерениям миссис Лакланд оставить наследство доктору Фейфулу. Тот не только восстановил ее здоровье, но и был сыном ее фаворита. Но дойдя до дома, инспектор решил, что не стоит ставить этот вопрос перед доктором.
Все домашние собрались в утренней комнате, как и просил инспектор. Хенесси открыл ему дверь, а затем присоединился к группе под присмотром Солта, появившегося в доме за десять минут до Пардо.
Инспектор подумал, что атмосфера была неестественной: молчаливое ожидание неизвестно чего в светлой и тихой комнате, в которую из сада били солнечный свет и легкий бриз. Кэрол, бледная и сосредоточенная, сидела в кресле, спиной к окну. Дженни Херншоу, стоя, полушепотом говорила с миссис Бидл, на лице которой была смесь любопытства и решимости претерпеть причуды следствия. Эмили Буллен сидела в еще одном кресле, лицом к Кэрол. Ее выпяченные глаза тупо уставились в одну точку за окном, что придавало ей оцепенелый вид. Солт сидел за маленьким круглым столиком у книжного шкафа и пытался выглядеть насколько возможно понеприметней, но при этом внимательно наблюдая за компанией. Он с облегчением выдохнул, когда вошел Пардо, а Хенесси почтительно расположился у двери.
– Док и Карновски еще не пришли, – пробормотал Солт. – Думаете, он появится?
– Да, – коротко ответил Пардо. – Подождем.
Он не возражал против того, чтобы подождать. Пардо чувствовал, что напряжение, вызванное ожиданием, может оказаться полезным. Сержант уступил инспектору свой стул, а сам занял место у двери, шепнув пару слов Хенесси, который тут же вышел.
Прошла всего минута или две, как в холле раздались голоса: дворецкого, доктора Фейфула и еще одного человека. Доктор сердечно рассмеялся, дверь открылась, и он вместе с Карновски прошел в комнату. Дворецкий следовал за ними. Актер поприветствовал всех небольшим поклоном, поймал взгляд Пардо и, не говоря ни слова, сразу же подошел к Дженни. Они сели на маленький диван у окна, а миссис Бидл тем временем тяжеловесно прошагала через всю комнату к тому месту, где стоял Хенесси, и устроилась в плетеном кресле.
Доктор Фейфул поднял руку, приветствуя всех, улыбнулся Кэрол (она ему не ответила), сказал: «Надеюсь, не опоздал, инспектор», – и, сунув руки в карманы, встал на свое место недалеко от стула Пардо.
Инспектор поднял взгляд от записей, с которыми якобы консультировался. Обратился он к Кэрол:
– Здесь не хватает только одного человека, и это – Эдит Доус. Где она?
– Дома, – коротко ответила Кэрол. – Утром мы нашли записку, в которой она говорит, что не вернется.
Пардо лишь изобразил небольшое удивление и перевел взгляд на Дженни, которая опустила глаза, уставившись на затылок кузины. Карновски наблюдал за Дженни. Слуги терпеливо ждали следующего хода. Инспектор не мог увидеть, куда смотрит доктор Фейфул, а взгляд Эмили Буллен был направлен в окно. «Игра в кошки-мышки, – подумал инспектор, – интересно, кто набросится первым?».
– Вы спрашиваете себя, почему мне захотелось, чтобы вы все встретились здесь, – начал Пардо. – Ну, от каждого из вас я хочу кое-что услышать, и можно сэкономить время и силы, если сказать это один раз вместо того, чтобы повторяться много раз.
Он посмотрел на французские часики, после чего спокойно обвел всех взглядом.
– Из заданных вам в последнее время вопросов вы знаете, что кто-то писал анонимные письма в связи со смертью миссис Лакланд.
Наступившую паузу никто не прервал. Тишина в комнате не сочеталась с количеством находящихся в ней людей.
– Эти письма приходили несколько недель, и они выдвигали обвинения против одного из вас. Получатель передал письма в полицию. Злобные анонимки – серьезный вопрос сам по себе. А когда дело касается убийства, его значимость повышается. Я не думаю, что автор этих писем понимает, в каком опасном положении он или она находится.
Инспектор снова сделал намеренную паузу. Он снова присмотрелся к выражениям лиц. Кэрол смотрела вниз, на носки собственных туфель. Было сложно понять выражение ее лица. Дженни испуганно и словно зачарованно смотрела на Эмили Буллен – теперь та не сидела, как истукан, а беспокойно вертела головой, словно что-то потеряла. Пардо услышал, как за его спиной скрипнул стул, а севший на него доктор тяжело вздохнул.
– Эти письма, – с просчитанным пафосом продолжил Пардо, – вызывают естественные подозрения против своего автора – как против лица, ответственного за смерть миссис Лакланд.
Дженни Херншоу подалась вперед, но затем снова откинулась назад. Пардо увидел, как Карновски удерживает ее за руку.
– Я говорю все это, поскольку со вчерашнего дня ситуация стала намного серьезней. В течении примерно недели казалось, что аноним прекратил рассылку писем. Но вчера утром пришло еще одно письмо, от того же человека, а сегодня… сегодня сама полиция получила…
Инспектор снова сделал паузу и потянулся к нагрудному карману.
– У меня письмо, пришедшее сегодня утром…
Он не договорил. Раздался хриплый вскрик. Эмили Буллен вскочила на ноги, ее лицо тряслось от ярости и ужаса. Она подняла сжатые кулаки до уровня груди и бессильно встряхнула ими.
– Это ложь! – прохрипела она. – Я никогда не писала полиции, ничего не писала вчера и вообще не писала всю неделю! И если этот, – она наградила доктора Фейфула грязным эпитетом, – говорит, что я делала это, то он тоже лжет!
Царившая в комнате тишина вдруг уступила место столпотворению. Доктор так быстро вскочил на ноги, что его стул чуть было не опрокинулся. Обе кузины тут же последовали его примеру, а вслед за ними и Карновски. Миссис Бидл направилась на Эмили Буллен, но отпрянула от нее, испугавшись ярости, проступившей на лице компаньонки. И только один Пардо продолжал сидеть.
– Так это вы писали анонимки? – мягко спросил он, смотря на стоявшую перед ним женщину. Но при этом он почувствовал, что она его не видит.
Внезапно она принялась извергать поток ругани, впрочем, не направленной против кого-то определенного. Пардо встал, а Солт подошел к ней и крепко схватил ее за руку.
– Достаточно, – сказал он. – Выйдите отсюда.
После этого она тут же обмякла, превратившись из разъяренного в съежившееся, жалкое существо, которое едва стояло на ногах и упало бы, если бы не хватка сержанта. Она застонала, а кухарка при этом начала тихо плакать.
– Ну же, Бидл, – сказала Дженни Херншоу и, крепко взяв ее за руку, повела к двери. Хотя ее собственный голос немного дрожал, она сохраняла самообладание намного лучше кузины. Кэрол побледнела и выглядела больной и изможденной из-за произошедшего. Она не делала никаких движений, пока Пардо не обратился прямо к ней.
– Мисс Квентин, не окажете ли любезность выйти вместе с сержантом и присмотреть за мисс Буллен в ее комнате?
Она вышла, но безо всякого желания. Солт поддерживал Буллен, ноги которой едва волочились по полу. Инспектор перехватил вопросительный взгляд смущенного доктора.
– Думаю, так будет лучше, – Пардо ответил на невысказанный вопрос. – Ей нужен врач, и в ее нынешнем состоянии она скорее прислушается к вам, чем к кому-то из нас.
Он окинул взглядом странно затихшую комнату. В ней остались только мужчины: доктор Фейфул возле него, неподвижно застывший у окна Карновски – были видны лишь его спина и загадочный профиль; Хенесси у двери – живое выражение лица дворецкого контрастировало с неподвижностью его позы. «Как римский воин в Помпеи», – легкомысленно подумал Пардо. Он вдруг почувствовал неуместное веселье. Все складывалось так, как он и надеялся.
– Доктор, я буду рад, если она ляжет в постель и успокоится, – сказал он. – Я должен сказать ей совсем немного, но на пару минут я все-таки должен увидеться с ней. Она не должна оставаться одна. Мисс Херншоу или мисс Квентин останутся у нее. Это сработает, не правда ли?
Доктор внезапно улыбнулся.
– Конечно, сработает. Бедняжка, – вздохнул он. – Теперь вам не остается ничего иного, кроме как арестовать убийцу, – высказал он, не пытаясь скрыть презрение в голосе.
Пардо посмотрел прямо на него. И хотя все его внимание было сосредоточено на враче, краем глаза инспектор уловил какое-то движение. Он был уверен: Карновски отвернулся от окна и теперь присматривался к ним.
– Да. Но не немедленно, – спокойно ответил Пардо.
– Разве Скотленд-Ярду не хватает времени?
– Иногда. В любом случае, этим вечером я собираюсь на рыбалку, а арест убийцы стал бы не самой лучшей прелюдией к отдыху, не так ли?
– Черт побери, только не напоминайте мне о том, как я упустил возможность порыбачить в Шотландии! – рассмеялся доктор.
Пардо чувствовал, что Карновски смотрит на него, но не взглянул на актера. Ему вдруг показалось, что они с доктором Фейфулом словно играют роль, повторяя заранее выученные реплики.
– Доктор, извините. Я и, правда, забыл о том, что вы собирались в отпуск. Подозреваю, вы думаете, что я теперь отдыхаю вместо вас. Ну, я и, правда, провел пару вечеров на вашей реке, и тихое местечко на лугу Барра (кажется, так называют это место?) просто манит мой взгляд.
Доктор взглянул на него скорее весело, чем сердито.
– Так и есть. Особенно в сумерки, когда влюбленные расходятся. Ну, я должен навестить пациента. Удачи в рыбалке.
Хенесси открыл ему дверь. Но при этом дворецкий смотрел лишь на Пардо.
– Сэр, я вам нужен? – спросил он.
– Прямо сейчас нет, Хенесси, – покачал головой инспектор. – Можете идти.
Когда Хенесси ушел, Пардо впервые встретился взглядом с Карновски. Актер, не мигая, смотрел на него блестящими и пылающими глазами.
– Мистер Карновски, вы тоже рыбачите? – поинтересовался инспектор.
– Я? Нет, я не рыбак, – мягко, но без улыбки ответил актер.
Когда Пардо оставил его, он все еще стоял у окна и мрачно смотрел на сад.
***
Наверху Эмили Буллен одетой лежала на кровати. Она тихо стонала. Когда она беспокойно шевелилась или резко содрогалась, ее рассудок был не в состоянии понять сложившуюся ситуацию и ловушку, в которой она оказалась, или разобрать страхи, угрожавшие ее покою. Все это плыло мимо нее бесформенной, но все еще угрожающей массой.
Доктор Фейфул превосходно держался. Это была пациентка, а не женщина, неделями тащившая его к виселице. Он увидел, что в дверях спальни стоит Солт, а внутри, к его удивлению, не Кэрол, а Дженни. Он задержался на минуту или две.
– Она перенесла сильный шок, нервное потрясение, – сказал он Дженни. – Вам нужно раздеть ее. Соблюдайте тишину. Не позволяйте ей волноваться. Я пришлю какое-нибудь средство.
– Во время бури она была очень беспокойна, – тихо сказала Дженни, стоявшая по ту сторону кровати.
Доктор заметил, что она смотрела не ему в глаза, а на Буллен. Прежде чем уйти, он бросил на нее острый взгляд. В дверях он встретился с Пардо.
– Ее нельзя беспокоить, – резко сказал доктор. – Я выпишу ей кое-что, что заставит ее уснуть.
С первого взгляда на дрожащую женщину Пардо понял, что не сможет допросить ее. Он предположил, что миссис Бидл должна помочь Дженни уложить женщину в постель. Он собирался уйти, когда девушка подошла к двери.
– Инспектор, я хочу кое-что вам сказать, но не здесь, – быстро шепнула она.
Пардо вышел вместе с ней и закрыл двери. Солт заметил румянец на смуглых щеках девушки.
– Вот что, – сказала она прежде, чем Пардо успел заговорить. – Когда она пришла сюда, она кое-что сказала. Кэрол ее слышала, я тоже. Она сказала: «Он просил Дженни выйти за него». Кажется, она думает об этом.
– И что она имела в виду? – спросил инспектор.
– Она говорит о времени, когда доктор Фейфул предлагал мне выйти за него. Год назад. Должно быть, она с тех пор думала об этом. Вот откуда все странности. Думаю, она влюблена в него.
Солт почувствовал недоверие, но Пардо не выказал удивления.
– Ваша бабушка знала о том, что доктор просил вас выйти за него? – спросил он.
– Нет. Странно, что Буллен не сообщила ей. Обычно она ничего не скрывала от нее. Но не в этот раз – иначе бабушка сказала бы мне.
***
На лугу Барра раздался звон соборного колокола, пробившего четверть десятого. Это были единственные звуки, потревожившие вечернюю тишину, конечно, если не считать плеск воды о стебли ивы да тихое журчание воды.
Инспектор Пардо выглядел чересчур скучающим, что не сочеталось с проявленным им пылом в отношении рыбной ловли. Он сидел на крутом берегу у самого обрыва перед канавой с крапивой и мостиком. Удочка, леска и корзина лежали возле него. Усеянные ольхой и шиповником берега ручья разделяли луг на две части. В сумерках казалось, что деревья словно обнимаются с тенями. Взгляд Пардо в основном был направлен в сторону реки, хотя временами он посматривал на воду под ним. Комары безумно танцевали на поверхности воды. Голова инспектора была непокрыта, и преждевременно поседевшие волосы светились в лучах заходящего солнца. Его лицо напряглось от ожидания, а уголки губ подрагивали, словно он тайно смеялся над собой.
Когда погасли последние лучи солнца, стало сыро. По траве стлался туман. Внезапный порыв ветра плеснул по воде у корня ивы. Пардо поднялся на ноги и сделал шаг-другой в сторону ручья. Затем он обернулся и, подняв удочку, медленно отошел к деревьям. Они заслоняли воду, и с луга ее не было видно. Русло ручья было глубоким, и если не подходить к самому берегу, то он казался лишь изогнутой линией, рассекавшей луг. На другом берегу вдоль ручья пробегала дорожка, через четверть мили выводившая на дорогу в Минстербридж.
Пардо бесшумно ступал по влажной траве. Он не сводил глаз с деревьев, и думал о Солте. Ему было интересно, где тот сейчас находится. Возможно…
Пардо мог бы поклясться, что заметил между стволами деревьев промелькнувшее лицо, но, не смотря на это, инспектор не остановился и, как ни в чем не бывало, продолжил путь. Тот же час где-то среди веток громко заклокотал невидимый черный дрозд. Пардо прошел через кусты ежевики и попал на песчаный берег, находившийся в четырех футах над уровнем воды. Среди деревьев сумерки казались темной ночью. Кроме журчания воды не раздавалось ни звука. Инспектор остановился и настороженно нахмурился. Произошло что-то странное. Он был уверен, что замеченное им, мимолетно промелькнувшее лицо принадлежало Карновски.
Инспектор повернул голову влево – туда, где в нескольких ярдах от него была излучина ручья. Через нее был переброшен дощатый мост. Сквозь колючки Пардо с трудом увидел калитку в живой изгороди. Он начал медленно продвигаться вдоль берега по направлению к ней. Инспектор пробирался сквозь кусты, и дважды ему казалось, что он слышит шелест справа, но поскольку это было на противоположном берегу ручья, он не оборачивался. На этом берегу было тихо. Смертельно тихо.
Кажется, что все произошло сразу. Пардо заметил, что калитка была полуоткрыта; сейчас же она была закрыта. В момент, когда он это увидел, что-то выдернуло удочку из его рук. Он сразу же обернулся и обнаружил, что удочка застряла среди веток. Когда он попытался высвободить ее, кустарник внезапно набросился на него. Был слышен топот, крик Солта, треск ветвей, тяжелое дыхание чуть ли не прямо в ухо, фигура противника приняла сверхчеловеческие пропорции, а в виске инспектора раздалась дикая, жгучая боль. Затем глухой голос доктора Фейфула и звуки борьбы внезапно затихли.
Деревья перед ним поплыли, словно в окне поезда, и последним, что инспектор запомнил до потери сознания, стали руки и лицо Карновски.